То, что историю Всемирного потопа разумно экранизировать в жанре катастрофы, очевидно - и не так уж интересно. Сложно поверить, что после всех достижений Эммериха и Бэя на киноэкране можно показать что-то такое, чего зритель еще не видел. Еще сложнее представить, что на это способен камерный режиссер Дарен Аронофски.
Но пища для размышлений остается. Мы - все семь миллиардов растерянных граждан - являемся по Ветхому завету потомками праведника Ноя. Из этого автоматически следует, что официальная мифология, дошедшая до нас, выражает исключительно точку зрения Ноя и его родных. Остальные потомки Адама могли быть не такими уж нечестивыми грешниками, во всяком случае не поголовно, но мы об этом никогда точно не узнаем, потому что не от кого - они утонули. Кино можно было бы сделать про это.
Нельзя забывать, что история с ковчегом - не в последнюю очередь история семьи. Не слишком большое семейство болтается по морям, по волнам, людям много месяцев не с кем поговорить, кроме ближайших родственников. Будь они все хоть сорок раз праведниками, они как пить дать перессорятся. Вполне логично было бы поставить в центр фильма «Ной» именно камерный конфликт, развить его так, как очень хорошо умеет Аронофски, и разрешить так, чтобы получилось кино.
Что же сделал Аронофски? Он обманул всех.
Фильма-катастрофы не вышло - богатства компьютерной графики использованы скромно, в кадре льется водичка из дождевальных машин, а чтобы не затягивать этот процесс до сорока библейских дней и ночей, вскрываются фонтаны, которые вы видели в трейлере. Нарисованные животные военным порядком влетают, вползают и входят в спасательный корабль, и больше мы их до самого финала не видим. В финал вставлены три плана реальных животных, снятых телеобъективом, но запоминаются не они, а постмодернистские нарезки со сбрасывающим кожу Змеем.
Усердно служа богу, главный герой в кровь расшибает лоб. Получив более чем сомнительным путем некие указания вроде бы от самого всевышнего, он претворяет их в жизнь с ретивостью новопроизведенного ефрейтора. Его ближайшими помощниками и самыми близкими ему душами оказываются вовсе не члены семьи, а падшие ангелы, карикатурно похожие не то на джексоновских древней, не то на автоботов упомянутого Бэя. Ведет он себя при этом как матрос, улизнувший с «Титаника» на полупустой шлюпке и багром отгоняющий тонущих пассажиров. Так что героической эпопеи о спасении утопающих тоже не получилось.
А не для того ли все это сделано, чтобы по ходу дела отсечь все лишнее и оставить праведника наедине с его семьей, дабы развернулся семейный конфликт? И он, кстати, разворачивается, да такой, что впору стукнуть героя веслом по темени и сбросить в Мировой океан. Но до этого, к сожалению, не доходит, и главный конфликт фильма так и остается неразрешенным - а значит, и семейной драмы из «Ноя» не вышло.
Остается предположить, что это кино о том, что божий промысел так и не был осуществлен, и именно поэтому в наше время все обстоит именно так, как оно есть. Но божественный свет и благословения в финале не оставляют камня на камня и от этой идеи.
Так может быть студия пренебрегла режиссерской концепцией и предъявила зрителю, как это часто бывают, не режиссерскую, а продюсерскую версию фильма? К сожалению, нет. Аронофски публично (и с чувством полного удовлетворения) признает, что театральный монтаж - это и есть режиссерская версия. На тест-просмотрах испытывались три разные продюсерские версии «Ноя», фокус-группам они не понравились.
Итак, увы, «Ной» - это просто-напросто крайне невнятно - и в полном соответствии с режиссерским замыслом - сделанное кино. И это мы еще даже не начинали говорить об изначальной иносказательности библейских текстов, к которым если подходить в лоб, то может получиться глупо и смешно. Или не смешно, что еще глупее.