(no subject)
Арбат, милый, милый Старый Арбат, что они все с тобой сделали?...Тебя, нестареющего мальчишку хулигана с нахальной белозубой улыбкой и жесткими космами нечесаных волос превратили в эдакого прилизанного бюргера в отутюженных брючках со стрелочками, в начищенных до блеска ботинках, и стоишь ты теперь среди Москвы, с удивлением и негодованием озирая свои новые одежды, которые так не идут тебе. Бедный мой бедный хулиган, но даже сквозь твой новый облагороженный по последней европейской моде облик, не отличить тебя теперь от Барселонской La Rambla, которую я очень любила, но любила именно в Барселоне, нет-нет, да и глянет « московский озорной гуляка», то в милом отражении пыльного старого окошка, то в какой-нибудь облупившейся щепочке эркера, то вдруг в смутном облике прохожего, и я жадно ловлю все эти твои приметы, я знаю тебя, мой Арбат, мой возлюбленный, и шлю тебе мой привет. Вчера, когда спустя продолжительное время я попала на мою прежде любимую улицу, я не узнала ее. То, что хорошо смотрелось, по крайней мере, не раздражало глаз, в Камергерском или Столешниковом переулках, как одежды с чужого плеча, как насилие над несчастным ребенком, глядит всюду на Арбате. Конечно, будут люди, которые увидят и полюбят его таким, но только не я. У меня-то он свой, особенный. Нет больше бесчисленных художников со своими картинами, один раз, много лет назад, рисовали и меня, и до сих пор я у меня хранится этот смешной портрет со короткой челкой, как я тогда носила, ни задумчивых молодых людей, на чудаковатых бабушек с портретами знаменитостей, ни традиционно бородатых старых художников, покуривающих трубочку, где-то вы все теперь... Глядят умытыми здания своими окошками, и кажется, даже они удивлены и печальны, все сияет и блестит на ярком майском солнце. По всей длине улицы стоят ну совсем мюнхенские деревянные домики, увитые цветами с коричневыми островерхими крышами. Не осталось тут ни музыкантов, лишь некоторые робко жмутся по углам, много, что двух насчитала я вчера. Нет привычных панков в потертых косухах с полинялыми ирокезами, старых рокеров с длинными густыми волосами, а может и есть где, да только не разглядеть их теперь, не увидать. Все так и блестит обновленное кругом, а меня это не радует. Стоят ну совсем барселонкие мимы, выкрашенные в золотую краску, с которыми радостно фотографируются туристы. Сделался Арбат таким же, как и все улочки центра, как всякая европейская лица любого города, утратил свой истинный характер, свою неповторимую особенность, не было такой улицы нигде больше в мире. Я шла, испуганно озираясь кругом, и хотя в руках у меня был фотоаппарат, не было у меня желания фотографировать. Я не сделала ни одного снимка, я искала приметы старой любимой улицы, и, находя вдруг такую, радовалась, как ребенок. Ты еще жив, ты только внешне применился к обстоятельствам, нельзя тебе было иначе, но в душе ты все тот же, все тот же хулиган, и я люблю тебя, несмотря на все это наносное и ненужное тебе.