Виктимологическое
Сегодняшний гомофобный закон имеет две очевидные целевые группы и одну неочевидную. Две первых - это сами дети с ориентацией, отличной от жестко-гетеросексуальной и ЛГБТ-активисты/правозащитники.
[Какова же третья?]
Третья, менее очевидная, это педагоги средней и, отчасти, высшей школы (в вузах учатся, в том числе, и несовершеннолетние).
Учебное заведение, в котором я работаю, скорее всего, одно из самых благополучных в части толерантности в радиусе многих десятков километров. Я не хвастаюсь, так заведено задолго до меня.
Тем не менее, мне, за мои почти пятнадцать лет стажа, раз тридцать приходилось участвовать в «расшивании» ситуаций травли одними детьми других по признаку принадлежности к национально-расовым, религиозным и пр. группам. Я могу сходу вспомнить четыре случая, связанных с половой ориентацией (действительной или предполагаемой; кстати, в трех из них я этого сама не знаю).
«Травля» это, к счастью, в большинстве случаев преувеличение. У нас, насколько я знаю, ни одного ученика не забрали из-за того, что дразнили его или издевались над ним, и лишь в одном случае нам пришлось расстаться с организатором такого рода издевательств. Еще один раз, к сожалению, руководству пришлось расстаться с преподавателем.
В такой ситуации от учителя или классного руководителя нужно прежде всего внятное и однозначное высказывание. По содержанию оно должно сводиться к тому, что, во-первых, национальная, религиозная, сексуально-ориентационная и пр. принадлежность человека это его личное дело, и касаться другому человеку этих вопросов по своей инициативе ничуть не лучше, чем залезть к нему в карман или под юбку, а во-вторых, что меньшинства по вненравственным основанием ничем не хуже большинства. (Ну и иногда не мешает добавить, что каждый из нас относится к какому-то меньшинству по какому-то из параметров).
По форме... По форме оно должно быть жестким и добрым. Добрым, потому что в подавляющем большинстве случаев детские «расизм», «национализм», «гомофобия» и пр. суть лишь наведенные из внешнего, взрослого окружения недостатки. Кстати говоря, дразнят чаще всего левшей и рыжих, если я правильно понимаю, а не «иноверцев» или «нерусских».
Сегодня «законодатели» нас подстрекают если не к тому, чтобы мы промолчали, то к тому, чтобы необходимое педагогическое вмешательство стало много менее внятным и, как следствие, менее действенным. Общество у нас заражено предрассудками, но физиология такая же как везде, и несколько процентов учеников «нетрадиционно», точнее, вполне традиционно, но не так как большинство, ориентированы в половых предпочтениях. В среднем, в каждом классе один такой ребенок или подросток. К 15-16 годам большинство это осознает (а многие гораздо раньше), и не все умеют или хотят это скрыть.
Я надеюсь, что если выбирать между исполнением своего долга (педагогического долга по отношению как к жертве преследования, так и к обидчикам) и угрозой преследования со стороны властей придется мне, я выберу правильно. Но я не подниму руки на тех, кто пойдет на компромисс. Потому что если уйдут цивилизованные, пусть даже и не на 100% принципиальные люди, придут другие, которые в нашей профессии, увы, тоже есть. Дама, которую уволили за то, что она обозвала двух аварских парней «черномазыми», благополучно работает в школе в пригороде. И очень хочет вернуться в центр города.