Посреди царских утех...
Каждое моё новое пешешествие по Руси Великой,
начинается по причине "комка в горле",
словно уже от крайней неспособности
вздохнуть полной грудью.
Точно сумеречный чухонский ельник,
на окране питерского Вавилону,
в коем мне и приходиться коротать дни своя,
и есть тот Дантов лес,
где каждому из смертных
и суждено безвозвратно плутать,
нарезая круги
по собственному душевному узилищу:
"Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины"
http://divina.by.ru/inf01.html
Чухонская тайга,
с напрочь выкорчеванными из нея
аборигенными хуторами,
танковыми гусеницами
отуюженными в ней
люторанскими погостами,
и после воинского лихолетия,
заселённая пришлым гольперекатным людом,
доселе томится своим - без роду и племени -
бескорневым пустоцветием:
всё старое и нам инородное
без сожаления было нами же порушено,
а своё родимое - отечье - так вовсе никак и не насаждено,
может быть даже уже и потому,
что насаждать нам уже и вовсе нечего.
Сам Питер провинциального обывателя
блазнит и стращает своим "нямецко - прусским" благолепием,
ластит око своим хладно
казарменным классицизмом,
однако промаявшись три четыре дни,
на Питергофских фонтанах
да в душных лабиринтах Эрмитажу,
любой приокский поселянин,
считает не на дни, а уже на часы
своё тягостливое отбывание
посреди царских утех:
"Всё хорошо и красиво у вас,
но поскорей бы домой -
в огород - к свояму лучку да клубнике..."
начинается по причине "комка в горле",
словно уже от крайней неспособности
вздохнуть полной грудью.
Точно сумеречный чухонский ельник,
на окране питерского Вавилону,
в коем мне и приходиться коротать дни своя,
и есть тот Дантов лес,
где каждому из смертных
и суждено безвозвратно плутать,
нарезая круги
по собственному душевному узилищу:
"Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины"
http://divina.by.ru/inf01.html
Чухонская тайга,
с напрочь выкорчеванными из нея
аборигенными хуторами,
танковыми гусеницами
отуюженными в ней
люторанскими погостами,
и после воинского лихолетия,
заселённая пришлым гольперекатным людом,
доселе томится своим - без роду и племени -
бескорневым пустоцветием:
всё старое и нам инородное
без сожаления было нами же порушено,
а своё родимое - отечье - так вовсе никак и не насаждено,
может быть даже уже и потому,
что насаждать нам уже и вовсе нечего.
Сам Питер провинциального обывателя
блазнит и стращает своим "нямецко - прусским" благолепием,
ластит око своим хладно
казарменным классицизмом,
однако промаявшись три четыре дни,
на Питергофских фонтанах
да в душных лабиринтах Эрмитажу,
любой приокский поселянин,
считает не на дни, а уже на часы
своё тягостливое отбывание
посреди царских утех:
"Всё хорошо и красиво у вас,
но поскорей бы домой -
в огород - к свояму лучку да клубнике..."