Русь-тройка
К Выборгу - ещё и мимо Lintulа(ы) -
когда-то Линтуловского женского монастыря
с закатанным прямо в асфальт
еврошоссе "Скандинавия"
(уже в перестроечные "собчаковские" годы)
православным кладбищем.
Путь в "новую жизнь" - по изжившей саму себя жизни старой.
"Двести тыщ" машин в день -
прямо по могилам жены Юрия Репина - Прасковьи Андреевны,
сына Ильи Ефимовича
и дочери великого художника - Надежды Ильиничны,
какую в Jappinen
на берегу "пейзажного" обрыва,
ныне заваленного помоями,
он когда-то учил рисовать
пограничную российскую даль...
"Русь, куда ж несешься ты? дай ответ?"
Александр Шмеман, так и ни разу за свою жизнь и не посетивший СССР,
рассматривая слайды, привезенные сыном Сергеем из Суздаля,
в своих дневниках замечает:
"И зачем столько храмов, среди общей грязи и вони!".
Грязи и вони - и тогда уже, в 70-е, совсем в Суздале не было,
могу сам об этом свидетельствовать.
Но, очевидно, маститый протопресвитер
интуитивно ощущал душок бытийного разложения.
Лет пятнадцать назад Андрей Битов -
тогда уже укоренившийся в Америке
"доктор русской словесности",
совсем "не по-тверёзому" спросил меня:
«Ну хорошо, „культура у нас“, может быть, и есть,
ну а „цивилизация у нас“ когда-нибудь будет?»
Он настолько стал уже тогда "американцем",
что мыслить мог только об одном - комфорте,
с каким, как и всякий эмигрант, пытался, точно лбами,
сшибить таинственную и ему уже непонятную "русскую душу".
когда-то Линтуловского женского монастыря
с закатанным прямо в асфальт
еврошоссе "Скандинавия"
(уже в перестроечные "собчаковские" годы)
православным кладбищем.
Путь в "новую жизнь" - по изжившей саму себя жизни старой.
"Двести тыщ" машин в день -
прямо по могилам жены Юрия Репина - Прасковьи Андреевны,
сына Ильи Ефимовича
и дочери великого художника - Надежды Ильиничны,
какую в Jappinen
на берегу "пейзажного" обрыва,
ныне заваленного помоями,
он когда-то учил рисовать
пограничную российскую даль...
"Русь, куда ж несешься ты? дай ответ?"
Александр Шмеман, так и ни разу за свою жизнь и не посетивший СССР,
рассматривая слайды, привезенные сыном Сергеем из Суздаля,
в своих дневниках замечает:
"И зачем столько храмов, среди общей грязи и вони!".
Грязи и вони - и тогда уже, в 70-е, совсем в Суздале не было,
могу сам об этом свидетельствовать.
Но, очевидно, маститый протопресвитер
интуитивно ощущал душок бытийного разложения.
Лет пятнадцать назад Андрей Битов -
тогда уже укоренившийся в Америке
"доктор русской словесности",
совсем "не по-тверёзому" спросил меня:
«Ну хорошо, „культура у нас“, может быть, и есть,
ну а „цивилизация у нас“ когда-нибудь будет?»
Он настолько стал уже тогда "американцем",
что мыслить мог только об одном - комфорте,
с каким, как и всякий эмигрант, пытался, точно лбами,
сшибить таинственную и ему уже непонятную "русскую душу".