Музыкальная шкатулка
На здание Филармонии повешен замок
и ещё год будет продолжаться его ремонт.
Я давно с этим бывшим
Дворянским собранием
сжился,
прикипел к нему:
в детстве принимал его
за живую
музыкальную шкатулку,
да и сейчас оно мне кажется
точно спелёнутой египетской мумией,
какая по наитию,
как в фантасмагории Бергмана,
ещё способна
иногда "дышать" и
даже "открывать глаза"...
Помню Евгения Мравинского
уже беспомощно и бесконечно больным,
одеверенело сидящим "за пультом",
и где "заслуга"
была пластично движима
одним только его
"железным" взглядом.
В музыкантах всё ещё сидел
буквально
античный "ужас"
перед поглядом этой
всё равно, что
сценичной Горгоны.
Они и партии свои
надсадно зубрили на дому,
к досаде родных и близких,
ещё даже до начала "считки".
В 50-е
этот двойник Сталина
с непроницаемо масочным лицом,
не задумываясь,
за фальшь и тем паче "строптивость"
мог отправить "играть"
любого из них
в Норильск или Магадан.
Он создал "лучший в мире" оркестр,
благодаря страху и
беспощадной дрессировке.
Впрочем, музыкант всегда
с умилённой благодарностью
вспоминает,
как его неистово пороли дома,
как ломали смычки
о его
стриженную под ноль
голову
и выпинывали из класса
"вместе с табуретом":
"Спасибо папе и маме,
и Ольге Ивановне особенно,
иначе из меня и не получилось бы то,
что Вы сейчас наглядно видите!"...
Темирканов сохранил
ту же жёсткую способность
"выпинывать" и "толкать взашей",
добавил к "груди осетина" ещё и
непредсказуемость восточного человека и
мелкооптовый деспотизм,
но его уже никто не боялся.
После антракта
маэстро выходил на сцену
нарочито пружинной походкой,
старательно соблюдая
ритмичность движений,
но по дрожанию палочки
было заметно,
что он уже "принял свою дозу"...
и ещё год будет продолжаться его ремонт.
Я давно с этим бывшим
Дворянским собранием
сжился,
прикипел к нему:
в детстве принимал его
за живую
музыкальную шкатулку,
да и сейчас оно мне кажется
точно спелёнутой египетской мумией,
какая по наитию,
как в фантасмагории Бергмана,
ещё способна
иногда "дышать" и
даже "открывать глаза"...
Помню Евгения Мравинского
уже беспомощно и бесконечно больным,
одеверенело сидящим "за пультом",
и где "заслуга"
была пластично движима
одним только его
"железным" взглядом.
В музыкантах всё ещё сидел
буквально
античный "ужас"
перед поглядом этой
всё равно, что
сценичной Горгоны.
Они и партии свои
надсадно зубрили на дому,
к досаде родных и близких,
ещё даже до начала "считки".
В 50-е
этот двойник Сталина
с непроницаемо масочным лицом,
не задумываясь,
за фальшь и тем паче "строптивость"
мог отправить "играть"
любого из них
в Норильск или Магадан.
Он создал "лучший в мире" оркестр,
благодаря страху и
беспощадной дрессировке.
Впрочем, музыкант всегда
с умилённой благодарностью
вспоминает,
как его неистово пороли дома,
как ломали смычки
о его
стриженную под ноль
голову
и выпинывали из класса
"вместе с табуретом":
"Спасибо папе и маме,
и Ольге Ивановне особенно,
иначе из меня и не получилось бы то,
что Вы сейчас наглядно видите!"...
Темирканов сохранил
ту же жёсткую способность
"выпинывать" и "толкать взашей",
добавил к "груди осетина" ещё и
непредсказуемость восточного человека и
мелкооптовый деспотизм,
но его уже никто не боялся.
После антракта
маэстро выходил на сцену
нарочито пружинной походкой,
старательно соблюдая
ритмичность движений,
но по дрожанию палочки
было заметно,
что он уже "принял свою дозу"...