Храмовыя вундеркинды...
Вспоминая о "духовном пробуждении" конца 80-х,
невозможно пройти и мимо
тогдашних попыток
вырастить из поколения
"младого и незнакомого"
церковенных вундеркиндов.
Сами папы и мамы,
а чаще всего мамочки-одиночки,
прийдя к "вере"
достаточно уже поздно,
наломав пред этим дров,
подчас исковеркав свою жизнь
и основательно надорвав психику,
во чтобы то не стало старались, чтобы их детки
не повторили их же ошибок.
И не только, конечно же, это,
а чтоб с молоком матери они бы впитывали
азы православного добронравия.
Одна, помнится, "мамочка"
своего полугодовалого малыша
не кормила грудью
по средам и пятницам,
приговаривая:
"А он у меня,
как второй Серафим Саровский будет!" -
под его ор
вычитывая ему вслух Евангелие.
Другие тогда двадцатилетние
и только воцерковившиеся
"папа" и мама"
воспитывали свою трёхлетнюю дочу
без кукол и вообще игрушек,
без детских книжек,
одевая её уже во всё чёрное
и умилённо добавляя:
"А наша Анечка будет схимонахиней!"
Это тогда именовалось
"воспитанием по Серафиму Роузу":
без телевизора, без мультиков,
без Тома Сойера и прочих прелестей
"блядословной светской культуры",
на одних только житиях и акафистах.
Бабульки в храме млели от удовольствия,
созерцая то,
как шустроглазой пятилетний карапуз,
запинаясь в полах стихаря,
выносил из алтаря свечу,
а следом бойко барабанил
посередь храму шестопсалмие.
Вырастали из этих храмовых вундеркиндов
особенной породы
лицемеры и лицедеи,
научившиеся ловко манипулировать
родаками и вислоухими попами,
оставляя их, по преимуществу,
в дураках и "с носом".
Один такой мерзавчик,
по настоянию мамочки
поступив четырнадцати лет отроду
в келейники к игумену знатного монастыря,
вскорости обчистил настоятельский сейф,
взяв оттудова двести тыщ зелёными.
Другой такой шестнадцатилетний вьюноша
(из келейников другого отца игумена)
пробравшись в иподиаконы
к деспоте Евлогию Смирному,
выложил владыке
в качестве презента
три толстенных общих тетради:
в одну из них он округло каллиграфным почерком
ежедневенно вписывал компромат
на своего отца настоятеля,
в две других - компромат на монастырскую братию.
К чести Евлогушки, надобно сказать,
что прийдя в невиданное для владыки,
чувство ярости,
и даже в тетради не заглянув,
он швырнул их пылающую печную топку,
а юного медоноса
тотчас выпроводил восвояси,
назад - к благочестивым папочке и мамочке...
невозможно пройти и мимо
тогдашних попыток
вырастить из поколения
"младого и незнакомого"
церковенных вундеркиндов.
Сами папы и мамы,
а чаще всего мамочки-одиночки,
прийдя к "вере"
достаточно уже поздно,
наломав пред этим дров,
подчас исковеркав свою жизнь
и основательно надорвав психику,
во чтобы то не стало старались, чтобы их детки
не повторили их же ошибок.
И не только, конечно же, это,
а чтоб с молоком матери они бы впитывали
азы православного добронравия.
Одна, помнится, "мамочка"
своего полугодовалого малыша
не кормила грудью
по средам и пятницам,
приговаривая:
"А он у меня,
как второй Серафим Саровский будет!" -
под его ор
вычитывая ему вслух Евангелие.
Другие тогда двадцатилетние
и только воцерковившиеся
"папа" и мама"
воспитывали свою трёхлетнюю дочу
без кукол и вообще игрушек,
без детских книжек,
одевая её уже во всё чёрное
и умилённо добавляя:
"А наша Анечка будет схимонахиней!"
Это тогда именовалось
"воспитанием по Серафиму Роузу":
без телевизора, без мультиков,
без Тома Сойера и прочих прелестей
"блядословной светской культуры",
на одних только житиях и акафистах.
Бабульки в храме млели от удовольствия,
созерцая то,
как шустроглазой пятилетний карапуз,
запинаясь в полах стихаря,
выносил из алтаря свечу,
а следом бойко барабанил
посередь храму шестопсалмие.
Вырастали из этих храмовых вундеркиндов
особенной породы
лицемеры и лицедеи,
научившиеся ловко манипулировать
родаками и вислоухими попами,
оставляя их, по преимуществу,
в дураках и "с носом".
Один такой мерзавчик,
по настоянию мамочки
поступив четырнадцати лет отроду
в келейники к игумену знатного монастыря,
вскорости обчистил настоятельский сейф,
взяв оттудова двести тыщ зелёными.
Другой такой шестнадцатилетний вьюноша
(из келейников другого отца игумена)
пробравшись в иподиаконы
к деспоте Евлогию Смирному,
выложил владыке
в качестве презента
три толстенных общих тетради:
в одну из них он округло каллиграфным почерком
ежедневенно вписывал компромат
на своего отца настоятеля,
в две других - компромат на монастырскую братию.
К чести Евлогушки, надобно сказать,
что прийдя в невиданное для владыки,
чувство ярости,
и даже в тетради не заглянув,
он швырнул их пылающую печную топку,
а юного медоноса
тотчас выпроводил восвояси,
назад - к благочестивым папочке и мамочке...