Заболтанная красота...
Пока разбредшиеся по Дворцовой
интуристския стада
старательно запечатлевают друг дружку
(как и миллионы до них -
таких же, как они,
на всё тех же замусоленных задниках),
стайка экскурсоводш,
ставши в кружок,
паровозно дымит.
Эта армия передового фронту
"по работе с иностранцами" -
понурых лошадок и
матерей-одиночек,
коим сама жизнь,
кажется, выставила жирный трояк,
узнаётся по походке, манерам,
по прикиду,
манере жестикулировать
и имитировать неистовую восторженность.
Работа, конечно же, собачья:
и в дождь и в холод,
порой целых полтора часа из спального району -
и это только в один конец
до пятизвёздной "Астории",
и целый день крику
на всамделишном япона-мать
в попытке перекричать
для какой-нибудь запредельной
тамошней деревенщины.
Плюс ещё и необходимый
"допуск от первого отделу"
для работы с везде шмыгающими "шпиёнами",
отчётность в Большой дом
и всё время в голове судорожный пересчёт:
а вдруг кто во время лекторства
из них слинял
незнамо куда.
Самая плодовитая среда,
как в американском психоанализе,
диагностируемой "многоликой личности":
на работе - с манерами
"столбовой дворянки",
а дома,
с итак затюканным без меры
пай-мальчиком -
сама античная мегера:
"Заткни паяло, сволочь, чтоб больше не воняло!"
Всегда меня умиляла в этой профессии
их способность из "самой разлюбезности"
даже с забугорцами
вдруг генерироваться в самую что ни на есть
совковую овчарку.
После этого забугорцы обычно
к нам уже "ни ногой".
В моей работе экскурсовод - это, скорее, диагноз,
как и словесный понос с церковного амвону,
здесь вечный грех словесного блудодеяния -
непрочувствованного, невыстраданного слова
и печальнейшая расплата за заболтанную
"мир спасающую Красоту":
согбенная спина,
вечнующая уже понурая усталость,
от какой уже не выспаться и не отдохнуть,
и вместо "живой жизни" -
уже сплошная ея стилизация
под модерн, классицизм, маньеризм
и, не дай Бог,
ещё и под православие.
Воцерковившись
и продолжая всё так же паровозно дымить,
они и это самое православье,
как завсегдашния школьныя пятёрышницы,
как и всё до этого,
пытаются "одолеть" с наскоку и сполна:
получая третье "высшее" и
учась для этого "на богословском",
да ещё и с защитой диссера по "Нравственному богословию".
"По чему, чему?" - недоумеваючи переспрашиваю.
И колко глядючи мне в глаза,
манерно кутаясь
в какой-то необъятной пелерине "а ля русс",
стыдливо мне отвечает:
"Нравственному богословию"...
интуристския стада
старательно запечатлевают друг дружку
(как и миллионы до них -
таких же, как они,
на всё тех же замусоленных задниках),
стайка экскурсоводш,
ставши в кружок,
паровозно дымит.
Эта армия передового фронту
"по работе с иностранцами" -
понурых лошадок и
матерей-одиночек,
коим сама жизнь,
кажется, выставила жирный трояк,
узнаётся по походке, манерам,
по прикиду,
манере жестикулировать
и имитировать неистовую восторженность.
Работа, конечно же, собачья:
и в дождь и в холод,
порой целых полтора часа из спального району -
и это только в один конец
до пятизвёздной "Астории",
и целый день крику
на всамделишном япона-мать
в попытке перекричать
для какой-нибудь запредельной
тамошней деревенщины.
Плюс ещё и необходимый
"допуск от первого отделу"
для работы с везде шмыгающими "шпиёнами",
отчётность в Большой дом
и всё время в голове судорожный пересчёт:
а вдруг кто во время лекторства
из них слинял
незнамо куда.
Самая плодовитая среда,
как в американском психоанализе,
диагностируемой "многоликой личности":
на работе - с манерами
"столбовой дворянки",
а дома,
с итак затюканным без меры
пай-мальчиком -
сама античная мегера:
"Заткни паяло, сволочь, чтоб больше не воняло!"
Всегда меня умиляла в этой профессии
их способность из "самой разлюбезности"
даже с забугорцами
вдруг генерироваться в самую что ни на есть
совковую овчарку.
После этого забугорцы обычно
к нам уже "ни ногой".
В моей работе экскурсовод - это, скорее, диагноз,
как и словесный понос с церковного амвону,
здесь вечный грех словесного блудодеяния -
непрочувствованного, невыстраданного слова
и печальнейшая расплата за заболтанную
"мир спасающую Красоту":
согбенная спина,
вечнующая уже понурая усталость,
от какой уже не выспаться и не отдохнуть,
и вместо "живой жизни" -
уже сплошная ея стилизация
под модерн, классицизм, маньеризм
и, не дай Бог,
ещё и под православие.
Воцерковившись
и продолжая всё так же паровозно дымить,
они и это самое православье,
как завсегдашния школьныя пятёрышницы,
как и всё до этого,
пытаются "одолеть" с наскоку и сполна:
получая третье "высшее" и
учась для этого "на богословском",
да ещё и с защитой диссера по "Нравственному богословию".
"По чему, чему?" - недоумеваючи переспрашиваю.
И колко глядючи мне в глаза,
манерно кутаясь
в какой-то необъятной пелерине "а ля русс",
стыдливо мне отвечает:
"Нравственному богословию"...