Ангелы за трапезой...
В продолжение темы "Мать София была хороша собой..."
Достопочтенная kandi_bober - о Новодевичьем монастыре СПб:
"Кстати, к обсуждаемому здесь Новодевичьему в Спб это не относится. Там, мне кажется, по небольшому общению с их сестрами обстановка закрытости, зашоренности, нарочитой изолированности от мира=мирских с превозношением над ними и ложным смирением - просто зашкаливает. Что не удивительно - тамошняя игумения была назначена на свой пост без всякого опыта предыдущей монашеской жизни".
отсюда
Жанна Чуль. Записки послушницы:
"Мобильный телефон, Интернет и Дневник
Мобильный телефон категорически запрещено! Я без телефона обойтись не могла и потому тщательно скрывала его наличие. О моей тайне знала единственная живая душа: послушница Наташа. Однажды я чуть не лишилась его. Мы с Аней были на послушании в лавке. Меняли на обед лавочниц. На наш, сестринский обед, опоздали. А кушать хотелось. И съели мы с Анной по одному прянику. Фантик выбросить было некуда, и я положила его в карман. Когда мы все-таки пришли в нашу трапезную, вдруг матушка подзывает меня к себе. И тянется к карману, откуда предательски поблескивая на солнце, высовывается кончик обертки. «Что, тайноядением занимаемся?» Я похолодела. Загляни она в другой карман, вот был бы скандал: там лежал телефон!
Я всегда вела дневник. Мне было интересно записывать все происшедшее за день. Анализировала, рассуждала, делала выводы. Разумеется, жизнь в монастыре тоже освещалась на страницах дневника. И довольно подробно: в монастыре постоянно происходят события, да и праздники каждый день. За 2,5 года я исписала 20 общих тетрадей. В них - впечатления, описание жизни в обители, духовные поражения и победы, размышления, покаяние… Хочется надеяться, что и духовный рост…
16 июля 2009 года в богадельне монастыря умерла 79-летняя инокиня Надежда, старейшая насельница монастыря. Две ночи мы читали по усопшей Псалтирь, а 19 июля прошло отпевание монашеским чином и похороны. Мне с месяц назад поручила игумения София вести летопись монастыря. Надо было упорядочить записи предыдущих летописцев и составить хронологическую последовательность фактов и дат. Несколько дней назад освятили Державный придел в Казанском соборе. Мне нужно было написать текст, который положит начало моей работы.
С самой первой недели жизни в монастыре в келье у меня был ноутбук. Я журналист по образованию, поэтому совершенно спокойно взяла его с собой в монастырь. Как швея взяла бы нитки, например. Я и не скрывала его, не прятала. Иметь ноутбук было для меня само собой разумеющимся. Смотрела я на наличие техники в келье спокойно и практично: если это может служить во благо, то зачем ее чураться? Все ведь зависит от того, с какой целью использовать! Ноутбук был миниатюрный размером и помещался в небольшой чемоданчик. Я его носила с собой, текст набирала. И на отпевание в Казанский храм тоже с собой взяла. Мне ведь еще фотографировать надо было «событие». И, чтобы не мешал никому мой чемоданчик, поставила у стены возле подсвечника, под иконой Тихвинской Божией Матери.
Отпевание монашеским чином - это очень долго. Два часа песнопений и чтения. Потом говорили речи над гробом. Подходили и прощались с телом покойной родственники, сестры, прихожане. Ну и благополучно забыла я про свой ноутбук. Ушли мы на кладбище - отсутствовали больше получаса. Вот бросают все по очереди по горсти земли в могилу, а у меня молнией вдруг в голове сверкнуло: «Где мой ноутбук?!» Возвращаемся в храм. Я смотрю: под иконой - пусто. Я в панике - кто же мог взять? Оказалось, охранник подобрал. И спросил у мать Инны: не ее ли? Получив отрицательный ответ, отдал в свечной ящик. Я забрала у свечницы свою пропажу. Облегченно вздохнула. И надо было бегом в келью бежать, да на свою беду встретила я мать Инну! «Твой? Ну, ты нашла, куда положить! Под икону!» И тут же пошла к мать Софии. Та пришла на поминальную трапезу в страшном гневе. От общего стола меня зовет: «Ноутбук? Твой? А я благословляла? Отдай немедленно маме!»
Конечно, я маме (она тоже была на отпевании) ничего не отдала. На ужин мать София пришла мрачнее тучи. Проводила беседу, во время которой строго сказала, глядя в мою сторону, что не благословляется монашествующим «сидеть в сети интернета, а то как бы не заблудились они во всемирной паутине и не остались там навсегда».
Дело в том, что месяц назад Матушка торжественно объявила мне, что из кельи мансарды я переселяюсь в келью инокини Ирины, которая ушла из монастыря зимой. Келья мать Ирины была большой и светлой: красивые серые с мелкими розовыми цветочками обои на стенах, высокие потолок и окно, роскошный пол из ламината - и это после окошка под потолком, желтых крашеных стен с подтеками и скрипучего пола, покрытого линолеумом. Я почувствовала себя не меньше, чем принцессой! Только грязно было в келье после мать Ирины. Пахло лекарствами. В шкафу, на кровати, на столе в беспорядке валялись вещи и бумаги, которые она не забрала с собой. Ну, я и медлила с окончательным переездом. Мыла окно, пол, переносила вещи. А пока ночевала в прежней келье на мансарде - там привычнее. И вот, после этого искушения с ноутбуком, мать София решила проверить, где и как я живу.
Раздетая монахиня
Мать Анастасия - совсем молодая монахиня, ей всего 35 лет. Но монашеский стаж у нее уже большой - 12 лет. Она маленького роста, худенькая и довольно миловидная. У нее очень красивый голос и она поет в хоре на клиросе. Кроме пения на клиросе несет послушание рухольной (в ее обязанности входит хранение в чистоте и неповрежденности принадлежащей монастырю одежды и хозяйственных товаров, а также своевременное обеспечение ею нуждающихся сестер). Мать Анастасия очень разговорчивая: любит рассказывать о своем детстве, о том, как она пришла в монастырь, о прежнем монастыре, где прожила семь лет. Она добрая, веселая. Но и - обидчивая, нервная. Из-за этого часто случаются с ней нелепые искушения.
Майский полдень. Мы с мать Анастасией на кухне. Она - повар, я - трапезница. Она нервничает: приближается время обеда, а рыба у нее еще не пожарена. Плохо себя чувствует. Вот, когда стало ей совсем невмоготу, мать Анастасия и решила: позвоню матушке в корпус, попрошу отпустить меня на полчасика, полежать. На ее беду, в трапезную вошла благочинная (она же - регент). Спевка у нее. Услышала, что Анастасия хочет уйти и когда узнала, зачем она хочет уйти, подняла крик. И лентяйкой ее обозвала, и что та ей спевку сейчас сорвет. Анастасии надо было смолчать, повернуться и тихо уйти - благословение-то от игумении получено. Но она разнервничалась, стала возражать. Обе они раскричались и до того разошлись, что казалось, еще минута - вцепились бы друг в друга и подрались. Я возилась с приготовлением салата. Оказалась в самом эпицентре скандала. Словно в жерле вулкана, такие вокруг кипели страсти. Но я не встревала, молчала, и для меня все обошлось благополучно.
Обе - инокиня и монахиня - помчались к матушке: «Вот я про тебя все игумении расскажу!» Матушка была занята с гостями. Особо разбираться не стала, а просто «раздела» обеих до послушниц. То есть приказала сдать апостольники, клобуки и рясы и повязать на голову платок. Анастасия с горя тут же заболела и затаилась в келье. Облачение она сдала только на третий день, и то после того, как к ней в келью (Анастасия живет в игуменском доме) пришла игумения. Ни слезы, ни просьбы не помогли. Игумения была непреклонна: облачение надо сдать.
Анастасию я в этот день больше не увидела. Она рыдала в келье и на людях не показывалась. Благочинная сама пришла дожаривать рыбу. Потом сняла апостольник и в черном, надвинутом на лоб платке, пошла мать Елена звонить в колокол: обед готов. Пока сестры бегали жаловаться, в трапезную одна за другой заходили привлеченные шумом послушницы. Интересовались: что случилось? Мне совсем неинтересно было пересказывать, и я отвечала просто: не знаю. Любопытные не верили, приставали с расспросами. Но я держалась твердо: ничего не знаю. Видите, обед готовлю.
Когда я увидела «раздетых» мать Анастасию и мать Елену поющими на клиросе, то чуть не заплакала, так жалко они смотрелись. Анастасия еще была подслеповата, так она в платке, перекрывающем все ее лицо, смотрелась совсем страшно.
Прошло несколько дней. Наказанные сестры начали привыкать к своему теперешнему положению. С мать Анастасией мы пошли вечером на крестный ход по обители. И она поделилась со мной, что ругаются с регентом они постоянно. Та к ней все время придирается. Мать Анастасия из-за этого переживает. И вот однажды снится ей сон: как будто она умерла. Лежит в гробу в одном из приделов храма. Отпевание. И регент над ней поет. И будто бы говорит: «И чего ты, мать Анастасия, молчишь? Слов, что ли, не знаешь или ленишься?»
Два с половиной месяца длилась их епитимья. Благочинной не привыкать: вспыльчивая, скандальная, постоянно она с кем-то ругалась, ее уже «раздевали». А мать Анастасия страдала. И просила нас: «Помолитесь, чтобы Матушка нас поскорее простила. Мне уже невмоготу терпеть». Утром 12 июня, в день празднования святых первоверховных апостолов Петра и Павла, на полунощницу на клирос обе сестры явились в полном облачении.
Ангелы за трапезой
Чтобы успеть на работу к 8 часам утра, Наташе приходилось вставать в пять утра. Сначала долго трястись на автобусе, потом втиснуться в электричку и ехать до Москвы. Несколько дней в неделю она мыла полы в офисе, а в остальное время работала в трапезной палатке монастыря.
Наташа приехала в Москву из Казахстана. Мать и сестра ее были скотницами в колхозе. Отец Наташи умер, когда девочке было десять лет. В Казахстане она родилась, окончила школу, в ПТУ получила специальность закройщицы. Девушка она была добросовестная. Честно выполняла порученную ей работу. Но была чересчур впечатлительная. И еще: Наташа отличалась от всех сестер тем, что постоянно просила прощения. Она четко усвоила: права она или нет, любого можно смилостивить, проникновенно произнесенным «простите».
Однажды Наташа приехала на работу совсем не выспавшаяся. Чтобы хоть как-то взбодриться, решила выпить кофе. Но кофеварочная машина находилась в сестринской трапезной. А в трапезной завтракали инокини. Наташа оробела. Перед сестрами она трепетала и к их чину относилась с благоговением. «Как я зайду в трапезную? Там же инокини! Они - ангелы. Нет, подожду». Ангелы вкушали пищу неторопливо. На завтрак в монастыре на стол вообще ставится множество разнообразных кушаний. Наташа, чтобы не тратить времени в ожидании кофе, понапрасну, предложила повару свою помощь. Та согласилась: «Потри, пожалуйста, морковку»
Вот и трет на терке Наташа морковку. В это время в трапезную входит инокиня Иосифа.
Она два года подвизалась в Иосифо-Волоцком мужском монастыре. Коров доила, на кухне помогала. В монастыре сложилась такая ситуация (и совершенно справедливая), что не должны жить в одном монастыре и женщины, и мужчины, даже если они все монахи. Матушка с некоторыми сестрами перебралась в другой монастырь. А остальные женщины стали подыскивать себе обитель самостоятельно. Мать Иосифа - тогда просто Наташа Яковлева - пришла в Иоанно-Предтеченский монастырь. Здесь, спустя два года ее и постригли с именем великого подвижника преподобного Иосифа Волоцкого. Худая, с напряжением на лице, всегда и от всех ожидающая какой-нибудь неприятности.
Однажды она разоткровенничалась со мной и поведала, как помогала в одном из монастырей, не будучи в сестринском составе. С утра и до обеда мыла посуду. После обеда сидела на вахте. Надо было выдавать ключи, открывать дверь посетителям. Сидеть и читать тетрадь с тропарями. Однажды она позволила себе читать книгу душеполезного чтения. Проходила мимо матушка игумения и посмотрела, что читает Наташа. "А ты хорошо устроилась", - заметила она.
«А, это вы мне косточки перемываете», - говорит она, увидев шушукающихся и поглядывающих на нее сестер. Хотя речь сестры ведут совсем на другую тему. Мнительная, принимающая все всерьез и долго помнящая обиды. Наташа находилась на послушании у инокини Иосифы. Наташа задрожала от страха. Маленькая, худенькая, она робела перед напористостью некоторых сестер.
- Простите, пожалуйста, - начала она.- Я пришла только выпить чашку кофе…
- А при чем здесь морковка?? - грозно вопросила мать Иосифа. И разворачивается, чтобы уйти.
Наташа уже плачет. Идет с извинениями за своей начальницей.
А та, оборачивается к повару: «Уберите от меня эту истеричку!»
«Истеричку» через год приняли в число насельниц монастыря".
отсюда
Достопочтенная kandi_bober - о Новодевичьем монастыре СПб:
"Кстати, к обсуждаемому здесь Новодевичьему в Спб это не относится. Там, мне кажется, по небольшому общению с их сестрами обстановка закрытости, зашоренности, нарочитой изолированности от мира=мирских с превозношением над ними и ложным смирением - просто зашкаливает. Что не удивительно - тамошняя игумения была назначена на свой пост без всякого опыта предыдущей монашеской жизни".
отсюда
Жанна Чуль. Записки послушницы:
"Мобильный телефон, Интернет и Дневник
Мобильный телефон категорически запрещено! Я без телефона обойтись не могла и потому тщательно скрывала его наличие. О моей тайне знала единственная живая душа: послушница Наташа. Однажды я чуть не лишилась его. Мы с Аней были на послушании в лавке. Меняли на обед лавочниц. На наш, сестринский обед, опоздали. А кушать хотелось. И съели мы с Анной по одному прянику. Фантик выбросить было некуда, и я положила его в карман. Когда мы все-таки пришли в нашу трапезную, вдруг матушка подзывает меня к себе. И тянется к карману, откуда предательски поблескивая на солнце, высовывается кончик обертки. «Что, тайноядением занимаемся?» Я похолодела. Загляни она в другой карман, вот был бы скандал: там лежал телефон!
Я всегда вела дневник. Мне было интересно записывать все происшедшее за день. Анализировала, рассуждала, делала выводы. Разумеется, жизнь в монастыре тоже освещалась на страницах дневника. И довольно подробно: в монастыре постоянно происходят события, да и праздники каждый день. За 2,5 года я исписала 20 общих тетрадей. В них - впечатления, описание жизни в обители, духовные поражения и победы, размышления, покаяние… Хочется надеяться, что и духовный рост…
16 июля 2009 года в богадельне монастыря умерла 79-летняя инокиня Надежда, старейшая насельница монастыря. Две ночи мы читали по усопшей Псалтирь, а 19 июля прошло отпевание монашеским чином и похороны. Мне с месяц назад поручила игумения София вести летопись монастыря. Надо было упорядочить записи предыдущих летописцев и составить хронологическую последовательность фактов и дат. Несколько дней назад освятили Державный придел в Казанском соборе. Мне нужно было написать текст, который положит начало моей работы.
С самой первой недели жизни в монастыре в келье у меня был ноутбук. Я журналист по образованию, поэтому совершенно спокойно взяла его с собой в монастырь. Как швея взяла бы нитки, например. Я и не скрывала его, не прятала. Иметь ноутбук было для меня само собой разумеющимся. Смотрела я на наличие техники в келье спокойно и практично: если это может служить во благо, то зачем ее чураться? Все ведь зависит от того, с какой целью использовать! Ноутбук был миниатюрный размером и помещался в небольшой чемоданчик. Я его носила с собой, текст набирала. И на отпевание в Казанский храм тоже с собой взяла. Мне ведь еще фотографировать надо было «событие». И, чтобы не мешал никому мой чемоданчик, поставила у стены возле подсвечника, под иконой Тихвинской Божией Матери.
Отпевание монашеским чином - это очень долго. Два часа песнопений и чтения. Потом говорили речи над гробом. Подходили и прощались с телом покойной родственники, сестры, прихожане. Ну и благополучно забыла я про свой ноутбук. Ушли мы на кладбище - отсутствовали больше получаса. Вот бросают все по очереди по горсти земли в могилу, а у меня молнией вдруг в голове сверкнуло: «Где мой ноутбук?!» Возвращаемся в храм. Я смотрю: под иконой - пусто. Я в панике - кто же мог взять? Оказалось, охранник подобрал. И спросил у мать Инны: не ее ли? Получив отрицательный ответ, отдал в свечной ящик. Я забрала у свечницы свою пропажу. Облегченно вздохнула. И надо было бегом в келью бежать, да на свою беду встретила я мать Инну! «Твой? Ну, ты нашла, куда положить! Под икону!» И тут же пошла к мать Софии. Та пришла на поминальную трапезу в страшном гневе. От общего стола меня зовет: «Ноутбук? Твой? А я благословляла? Отдай немедленно маме!»
Конечно, я маме (она тоже была на отпевании) ничего не отдала. На ужин мать София пришла мрачнее тучи. Проводила беседу, во время которой строго сказала, глядя в мою сторону, что не благословляется монашествующим «сидеть в сети интернета, а то как бы не заблудились они во всемирной паутине и не остались там навсегда».
Дело в том, что месяц назад Матушка торжественно объявила мне, что из кельи мансарды я переселяюсь в келью инокини Ирины, которая ушла из монастыря зимой. Келья мать Ирины была большой и светлой: красивые серые с мелкими розовыми цветочками обои на стенах, высокие потолок и окно, роскошный пол из ламината - и это после окошка под потолком, желтых крашеных стен с подтеками и скрипучего пола, покрытого линолеумом. Я почувствовала себя не меньше, чем принцессой! Только грязно было в келье после мать Ирины. Пахло лекарствами. В шкафу, на кровати, на столе в беспорядке валялись вещи и бумаги, которые она не забрала с собой. Ну, я и медлила с окончательным переездом. Мыла окно, пол, переносила вещи. А пока ночевала в прежней келье на мансарде - там привычнее. И вот, после этого искушения с ноутбуком, мать София решила проверить, где и как я живу.
Раздетая монахиня
Мать Анастасия - совсем молодая монахиня, ей всего 35 лет. Но монашеский стаж у нее уже большой - 12 лет. Она маленького роста, худенькая и довольно миловидная. У нее очень красивый голос и она поет в хоре на клиросе. Кроме пения на клиросе несет послушание рухольной (в ее обязанности входит хранение в чистоте и неповрежденности принадлежащей монастырю одежды и хозяйственных товаров, а также своевременное обеспечение ею нуждающихся сестер). Мать Анастасия очень разговорчивая: любит рассказывать о своем детстве, о том, как она пришла в монастырь, о прежнем монастыре, где прожила семь лет. Она добрая, веселая. Но и - обидчивая, нервная. Из-за этого часто случаются с ней нелепые искушения.
Майский полдень. Мы с мать Анастасией на кухне. Она - повар, я - трапезница. Она нервничает: приближается время обеда, а рыба у нее еще не пожарена. Плохо себя чувствует. Вот, когда стало ей совсем невмоготу, мать Анастасия и решила: позвоню матушке в корпус, попрошу отпустить меня на полчасика, полежать. На ее беду, в трапезную вошла благочинная (она же - регент). Спевка у нее. Услышала, что Анастасия хочет уйти и когда узнала, зачем она хочет уйти, подняла крик. И лентяйкой ее обозвала, и что та ей спевку сейчас сорвет. Анастасии надо было смолчать, повернуться и тихо уйти - благословение-то от игумении получено. Но она разнервничалась, стала возражать. Обе они раскричались и до того разошлись, что казалось, еще минута - вцепились бы друг в друга и подрались. Я возилась с приготовлением салата. Оказалась в самом эпицентре скандала. Словно в жерле вулкана, такие вокруг кипели страсти. Но я не встревала, молчала, и для меня все обошлось благополучно.
Обе - инокиня и монахиня - помчались к матушке: «Вот я про тебя все игумении расскажу!» Матушка была занята с гостями. Особо разбираться не стала, а просто «раздела» обеих до послушниц. То есть приказала сдать апостольники, клобуки и рясы и повязать на голову платок. Анастасия с горя тут же заболела и затаилась в келье. Облачение она сдала только на третий день, и то после того, как к ней в келью (Анастасия живет в игуменском доме) пришла игумения. Ни слезы, ни просьбы не помогли. Игумения была непреклонна: облачение надо сдать.
Анастасию я в этот день больше не увидела. Она рыдала в келье и на людях не показывалась. Благочинная сама пришла дожаривать рыбу. Потом сняла апостольник и в черном, надвинутом на лоб платке, пошла мать Елена звонить в колокол: обед готов. Пока сестры бегали жаловаться, в трапезную одна за другой заходили привлеченные шумом послушницы. Интересовались: что случилось? Мне совсем неинтересно было пересказывать, и я отвечала просто: не знаю. Любопытные не верили, приставали с расспросами. Но я держалась твердо: ничего не знаю. Видите, обед готовлю.
Когда я увидела «раздетых» мать Анастасию и мать Елену поющими на клиросе, то чуть не заплакала, так жалко они смотрелись. Анастасия еще была подслеповата, так она в платке, перекрывающем все ее лицо, смотрелась совсем страшно.
Прошло несколько дней. Наказанные сестры начали привыкать к своему теперешнему положению. С мать Анастасией мы пошли вечером на крестный ход по обители. И она поделилась со мной, что ругаются с регентом они постоянно. Та к ней все время придирается. Мать Анастасия из-за этого переживает. И вот однажды снится ей сон: как будто она умерла. Лежит в гробу в одном из приделов храма. Отпевание. И регент над ней поет. И будто бы говорит: «И чего ты, мать Анастасия, молчишь? Слов, что ли, не знаешь или ленишься?»
Два с половиной месяца длилась их епитимья. Благочинной не привыкать: вспыльчивая, скандальная, постоянно она с кем-то ругалась, ее уже «раздевали». А мать Анастасия страдала. И просила нас: «Помолитесь, чтобы Матушка нас поскорее простила. Мне уже невмоготу терпеть». Утром 12 июня, в день празднования святых первоверховных апостолов Петра и Павла, на полунощницу на клирос обе сестры явились в полном облачении.
Ангелы за трапезой
Чтобы успеть на работу к 8 часам утра, Наташе приходилось вставать в пять утра. Сначала долго трястись на автобусе, потом втиснуться в электричку и ехать до Москвы. Несколько дней в неделю она мыла полы в офисе, а в остальное время работала в трапезной палатке монастыря.
Наташа приехала в Москву из Казахстана. Мать и сестра ее были скотницами в колхозе. Отец Наташи умер, когда девочке было десять лет. В Казахстане она родилась, окончила школу, в ПТУ получила специальность закройщицы. Девушка она была добросовестная. Честно выполняла порученную ей работу. Но была чересчур впечатлительная. И еще: Наташа отличалась от всех сестер тем, что постоянно просила прощения. Она четко усвоила: права она или нет, любого можно смилостивить, проникновенно произнесенным «простите».
Однажды Наташа приехала на работу совсем не выспавшаяся. Чтобы хоть как-то взбодриться, решила выпить кофе. Но кофеварочная машина находилась в сестринской трапезной. А в трапезной завтракали инокини. Наташа оробела. Перед сестрами она трепетала и к их чину относилась с благоговением. «Как я зайду в трапезную? Там же инокини! Они - ангелы. Нет, подожду». Ангелы вкушали пищу неторопливо. На завтрак в монастыре на стол вообще ставится множество разнообразных кушаний. Наташа, чтобы не тратить времени в ожидании кофе, понапрасну, предложила повару свою помощь. Та согласилась: «Потри, пожалуйста, морковку»
Вот и трет на терке Наташа морковку. В это время в трапезную входит инокиня Иосифа.
Она два года подвизалась в Иосифо-Волоцком мужском монастыре. Коров доила, на кухне помогала. В монастыре сложилась такая ситуация (и совершенно справедливая), что не должны жить в одном монастыре и женщины, и мужчины, даже если они все монахи. Матушка с некоторыми сестрами перебралась в другой монастырь. А остальные женщины стали подыскивать себе обитель самостоятельно. Мать Иосифа - тогда просто Наташа Яковлева - пришла в Иоанно-Предтеченский монастырь. Здесь, спустя два года ее и постригли с именем великого подвижника преподобного Иосифа Волоцкого. Худая, с напряжением на лице, всегда и от всех ожидающая какой-нибудь неприятности.
Однажды она разоткровенничалась со мной и поведала, как помогала в одном из монастырей, не будучи в сестринском составе. С утра и до обеда мыла посуду. После обеда сидела на вахте. Надо было выдавать ключи, открывать дверь посетителям. Сидеть и читать тетрадь с тропарями. Однажды она позволила себе читать книгу душеполезного чтения. Проходила мимо матушка игумения и посмотрела, что читает Наташа. "А ты хорошо устроилась", - заметила она.
«А, это вы мне косточки перемываете», - говорит она, увидев шушукающихся и поглядывающих на нее сестер. Хотя речь сестры ведут совсем на другую тему. Мнительная, принимающая все всерьез и долго помнящая обиды. Наташа находилась на послушании у инокини Иосифы. Наташа задрожала от страха. Маленькая, худенькая, она робела перед напористостью некоторых сестер.
- Простите, пожалуйста, - начала она.- Я пришла только выпить чашку кофе…
- А при чем здесь морковка?? - грозно вопросила мать Иосифа. И разворачивается, чтобы уйти.
Наташа уже плачет. Идет с извинениями за своей начальницей.
А та, оборачивается к повару: «Уберите от меня эту истеричку!»
«Истеричку» через год приняли в число насельниц монастыря".
отсюда