Без вины виноватые...
"Вредные советы" от еще одного анонимного "паси овец пастыря":
"Инструкция для архиереев и благочинных «Как растоптать зарвавшегося попа»
Часто недоумевают, почему священники оказываются молчунами и терпят порой самое унизительное положение? Мол, вот с их молчаливого согласия так и распоясываются епископы, а значит сами виноваты, и нечего жаловаться. В общем, история про то, что девушка сама виновата, что ее изнасиловали.
В подавляющем числе случаев рядовой священник - это заложник церковной системы, и требовать броситься грудью на амбразуру от заложника просто бессовестно. Во-первых, он, как правило, обременен большой семьей, которую в светском мире он не смог бы себе позволить по уровню своих финансовых возможностей. Священник получает какую-то поддержку со стороны прихожан и добрых людей просто за факт священства. Чаще всего он не имеет светского образования, или же получил его слишком давно, а возвращение к прежней профессии шофера или рабочего на заводе уже невозможно как по состоянию растраченного здоровья, так и недостаточности такого заработка для содержания семьи. За годы служения происходит отмирание прежних социальных связей в светском обществе, которое становится для него совершенно внешним и пугающим. При лишении же сана внутри церковной среды бывший священник становится «расстригой», изгоем, которого будут сторониться, а многие очень скоро забудут: теперь он не раздаятель благодати, окруженный мистическим ореолом жречества, за которым мало кто желает увидеть его как человека. (Однажды я, находясь в тяжелом настроении, знакомой прихожанке стал говорить о проблемах священнической жизни, на что она ответила: «Даже слушать вас не буду. Вы же для нас как святой, вы для нас, прихожан, образец для подражания, а вашими словами вы разрушаете этот идеал. Господь не дает креста вышел сил, все по воле Божией».)
Формируется своеобразная психологическая зависимость от архиерейского гнета, как если бы человек провел лет 20 в тюрьме и оказался перед перспективой адаптироваться в совершенно иной свободной среде. Сознание священника бывает очень сильно сдвинуто за это время самыми различными манипуляциями про «терпение и смирение». Это испытание далеко не для каждого, и нередко оно ломает его. Насильственно отнимается священство, а с ним целый мир занятий, отношений, и мало что может заполнить эту образовавшуюся огромную дыру внутри. Некуда и не к кому податься, а начинать снова все с нуля лет в 40 уже слишком тяжело, как врастать старому дереву с оборванным корнями в новую почву.
Поэтому, с одной стороны, оказывается маленький бесправный священник, а с другой - всесильный в отношении его архиерей. Попытки заручиться поддержкой приходской общины тоже редко когда заканчиваются успешно. Священники часто перемещаются с прихода на приход и поэтому глубоких корней на месте не имеют. Отношения со священником зачастую - это отношения со священнослужителем, а не духовным отцом. Близкие и крепкие связи, большой авторитет - дело долгих лет служения на одном месте, и в провинции круг этот будут составлять не более 30-40 человек в лучшем случае. Богослужение же может совершать всякий. Сами приходские общины не имеют, как правило, единства, немногочисленны и не готовы защищать своего священника. Чаще всего это женщины средних лет и бабушки, которые могут лишь собрать подписи под обращением к архиерею, в котором смиренно попросят не переводить от них их любимого батюшку или не отправлять его в запрет.
Что происходит, если все же такое обращение будет подано? Архиерей его перенаправит благочинному, который начнет действовать по одной и той же схеме. Руководствуясь списком подписантов, он сперва индивидуально пообщается с наиболее значимыми из них. В ход пойдет весь набор манипуляций, против которого устоит редко какой прихожанин, и так в массе своей имеющий манипулятивное сознание. «Вы не верите самому архиерею, вы считаете его лжецом? Вы хотите идти против архиерейской воли?! Вы отрекаетесь от единства с Телом Христовым, а значит с самим Христом из-за своей гордыни! Смиритесь! Все совершается по промыслу Божию! Да вы знаете, что это путь в раскол, вас отлучат от Церкви, вам нельзя будет причащаться, вас даже не отпоют. А грех раскола не смывается даже мученической кровью!» - начав подобную речь с доверительных и жалеющих интонаций, благочинный завершит ее экзальтированным громогласным воплем, чтоб аж пробрало беднягу-подписанта. Прихожане в массе своей совершенно по-советски склонны к конформизму, и вступать в конфликт со столь высоким священноначалием в массе своей никогда не будут.
Конечно, останется маленькая группка непримиримых, но новоназначенный священник постарается нейтрализовать ее влияние на приход. Будет создана стена отчуждения со стороны покорного большинства и начнется психологическое выдавливание из приходской жизни. Попытки же устроить бойкот новоприбывшему священнику ничем не закончатся, потому как он может служить хоть в пустом храме, а пожертвования все равно будут, так как большая их часть идет от тех, кого в церковной среде именуют «захожанами» - людей, которые изредка заходят в храм поставить свечи да заказать требы. Им все равно, кто будет крестить и отпевать их родных и освящать их обиталища и колесницы.
Я могу вкратце рассказать, что произойдет со мной или любым другим рядовым священником, который выступит с открытым забралом и публично станет критиковать церковные порядки (эти последствия - живые наблюдения над судьбами священников, которые в нашей епархии дерзнули по разным поводам открыто выразить несогласие со священноначалием). Сперва раздадутся два звонка. Один - от его высокопреподобия благочинного, другой - из небесной канцелярии «ангела света», по совместительству наместника апостолов, то бишь архиерея. Уронив от неожиданности бутерброд на клавиатуру, я выслушаю примерно следующее в такой манере: «Слышь, ааатец, ты че там написал?! У тебя совсем с мозгами плохо стало в твоей деревне? Ты знаешь, какие последствия для тебя теперь могут быть? (N.B. Сами вопросы риторические, отвечать не обязательно.) В общем так, удаляй со свой страницы и на сайтах всю эту хрень. О своей писанине составишь рапорт. Если вызовут на прием к владыке, будешь слезно каяться, а нет, пеняй на себя». Конец связи. Это в лучшем случае, часто никаких звонков не будет, а сразу начнут «приниматься меры».
Само «раскаяние» подмоченную священническую карму уже не исправит в том смысле, что, может, служить-то он и останется, но на захудалом месте и под постоянным подозрением. В случае же «нераскаянности» произойдет примерно следующее: если священник был главой прихода, то он будет смещен или переведен на самый дальний и бедный, пойдут угрозы о церковном суде «за клевету» и запрете. Но кто думает, что все будет так вот напрямую, ошибается. Епархия в этом случае оказалась бы в неприглядном виде карающей репрессивной машины, которая несправедливо вбивает священника в пол всего лишь за слова, в которых нет никакого криминала. Поэтому становится важным опорочить такого священника.
Первым делом отряжается комиссия (без этого уж архиерею никак) к заблудшему пастырю. Комиссия старается нагрянуть нежданно, потому как ежели жданно, то батюшка может прихожан собрать, шум и неприятности пойдут. Приехавшая от архиерея комиссия вовсе не будет устанавливать истину, которая уже установлена наверху: священник клеветник и раскольник. Ей важно собрать доказательства этой истине. В качестве доказательства сойдут небрежно сбросанные доски в приходском сарае, найденная в лампаде муха (подобная история была с отцом Дмитрием Терехиным - прим. ред.), капли воска на облачении, неаккуратно заполненный богослужебный журнал, пыль за иконой. Эти весьма страшные и веские доказательства вины священника (в протоколе будет записано: «Кощунственное и небрежное отношение к святыням») будут дополнены пачкой жалоб, которые за годы копятся на любого священника у благочинного и архиерея от любвеобильных верующих: отказался отпевать умершего с перепою дедушку-атеиста, недолжным образом провел «чистку квартиры», называл старым дураком местного духоносного старца и запрещал к нему ездить, говорил еретические речи про шарлатанство с мощами, сомневался в схождении благодатного огня, ну и прочие тяжкие прегрешения. В протоколе будет: «Неоднократные жалобы и нарекания от благочестивых прихожан, попрание святых таинств, отвержение православного предания и впадение в протестантское суемудрие».
Кроме этого, обязательно откроется, что священник безбожно воровал миллионами и эшелонами, а в свободное от воровства время по-черному пил горькую (в протоколе: «Совершал грех святотатства, вел соблазнительную и недостойную священнического сана жизнь»). Ну а смелость иметь собственное суждение будет названа «гордостью». Припомнят неисполнение каких-либо бесконечных указулек сверху (о денежных сборах для погорельцев Сибири, о проведении мероприятий ко Дню народного единства и т.д.). Это уже будет иметь более серьезную формулировку: «Систематическое неисполнение распоряжений и указаний священноначалия».
Но и это еще не все. Расторопный благочинный, если общественность будет возмущаться, даст материал в местные СМИ о разоблаченном волке в овечьей шкуре.
Далее уже замаячит запрет, в котором священник, лишенный возможности служить и содержать свою семью, будет принуждаться этим к «покаянию». В некоторых епархиях в последнее время еще стала практиковаться такая дореволюционная форма, как направление священника в местный монастырь - до раскаяния.
Меня всегда поражала в этих историях готовность священноначалия, собратьев-иереев и некоторых прихожан клеветать самым невообразимым образом на такого священника, причем не стесняясь очевидности этой клеветы, предъявлять самые абсурдные обвинения вплоть до ереси. В этой легкой склонности ко лжи и травли есть что-то патологическое, какое-то страшное следствие ненормальности современных церковных отношений, странным образом напоминающих отношения в коллективах советских времен.
У священника нет защиты ни в каноническом праве, ни в церковном суде, который на самом деле не является никаким судом, а представляет собой комиссию следователей от архиерея, которая собирает данные, вызывает свидетелей и собранные материалы подает архиерею для окончательного решения. Нет защиты и в современном действующем церковном уставе. Священническое бесправие нашло выражение в одной поповской шутке: «Хожу на курсы вождения, хоть какие-то права будут».
По факту, единственным действенным средством для защиты себя или отстаивания церковной правды сегодня оказывается публичность. Это тот маленький камень из пращи Давидовой, который может попасть в лоб Голиафу. Часто, но далеко не всегда, только обнародование какой-то совершенной гнусности или перечня фактов может положить конец многолетней практике деструктивного воздействия со стороны псевдостарца и горе-игумена, доводящих пасомых до психушек и самоубийств, церковной коррупции, растления и сексуальных домогательств со стороны вышестоящих лиц. Конечно, можно и промолчать, распустив сопли про «покрой согрешение брата твоего» и «не надо выносить сор из избы». И вообще, лучше промолчать и смириться. Только при этом важно помнить, что он тебе уже давно не брат во Христе, а нераскаянный преступник, отпавший от Христа. И покрываешь ты преступника, который благодаря этому и дальше будет калечить судьбы других людей. И уж точно он не пожалеет и не заступится за тебя.
По крайней мере, не стоит поддаваться этой еретической толстовской идее непротивления, ныне так популярной во внутрицерковной среде, а помнить не просто о праве, а и об обязанности христианина сопротивления злу силой".
отсюда
"Инструкция для архиереев и благочинных «Как растоптать зарвавшегося попа»
Часто недоумевают, почему священники оказываются молчунами и терпят порой самое унизительное положение? Мол, вот с их молчаливого согласия так и распоясываются епископы, а значит сами виноваты, и нечего жаловаться. В общем, история про то, что девушка сама виновата, что ее изнасиловали.
В подавляющем числе случаев рядовой священник - это заложник церковной системы, и требовать броситься грудью на амбразуру от заложника просто бессовестно. Во-первых, он, как правило, обременен большой семьей, которую в светском мире он не смог бы себе позволить по уровню своих финансовых возможностей. Священник получает какую-то поддержку со стороны прихожан и добрых людей просто за факт священства. Чаще всего он не имеет светского образования, или же получил его слишком давно, а возвращение к прежней профессии шофера или рабочего на заводе уже невозможно как по состоянию растраченного здоровья, так и недостаточности такого заработка для содержания семьи. За годы служения происходит отмирание прежних социальных связей в светском обществе, которое становится для него совершенно внешним и пугающим. При лишении же сана внутри церковной среды бывший священник становится «расстригой», изгоем, которого будут сторониться, а многие очень скоро забудут: теперь он не раздаятель благодати, окруженный мистическим ореолом жречества, за которым мало кто желает увидеть его как человека. (Однажды я, находясь в тяжелом настроении, знакомой прихожанке стал говорить о проблемах священнической жизни, на что она ответила: «Даже слушать вас не буду. Вы же для нас как святой, вы для нас, прихожан, образец для подражания, а вашими словами вы разрушаете этот идеал. Господь не дает креста вышел сил, все по воле Божией».)
Формируется своеобразная психологическая зависимость от архиерейского гнета, как если бы человек провел лет 20 в тюрьме и оказался перед перспективой адаптироваться в совершенно иной свободной среде. Сознание священника бывает очень сильно сдвинуто за это время самыми различными манипуляциями про «терпение и смирение». Это испытание далеко не для каждого, и нередко оно ломает его. Насильственно отнимается священство, а с ним целый мир занятий, отношений, и мало что может заполнить эту образовавшуюся огромную дыру внутри. Некуда и не к кому податься, а начинать снова все с нуля лет в 40 уже слишком тяжело, как врастать старому дереву с оборванным корнями в новую почву.
Поэтому, с одной стороны, оказывается маленький бесправный священник, а с другой - всесильный в отношении его архиерей. Попытки заручиться поддержкой приходской общины тоже редко когда заканчиваются успешно. Священники часто перемещаются с прихода на приход и поэтому глубоких корней на месте не имеют. Отношения со священником зачастую - это отношения со священнослужителем, а не духовным отцом. Близкие и крепкие связи, большой авторитет - дело долгих лет служения на одном месте, и в провинции круг этот будут составлять не более 30-40 человек в лучшем случае. Богослужение же может совершать всякий. Сами приходские общины не имеют, как правило, единства, немногочисленны и не готовы защищать своего священника. Чаще всего это женщины средних лет и бабушки, которые могут лишь собрать подписи под обращением к архиерею, в котором смиренно попросят не переводить от них их любимого батюшку или не отправлять его в запрет.
Что происходит, если все же такое обращение будет подано? Архиерей его перенаправит благочинному, который начнет действовать по одной и той же схеме. Руководствуясь списком подписантов, он сперва индивидуально пообщается с наиболее значимыми из них. В ход пойдет весь набор манипуляций, против которого устоит редко какой прихожанин, и так в массе своей имеющий манипулятивное сознание. «Вы не верите самому архиерею, вы считаете его лжецом? Вы хотите идти против архиерейской воли?! Вы отрекаетесь от единства с Телом Христовым, а значит с самим Христом из-за своей гордыни! Смиритесь! Все совершается по промыслу Божию! Да вы знаете, что это путь в раскол, вас отлучат от Церкви, вам нельзя будет причащаться, вас даже не отпоют. А грех раскола не смывается даже мученической кровью!» - начав подобную речь с доверительных и жалеющих интонаций, благочинный завершит ее экзальтированным громогласным воплем, чтоб аж пробрало беднягу-подписанта. Прихожане в массе своей совершенно по-советски склонны к конформизму, и вступать в конфликт со столь высоким священноначалием в массе своей никогда не будут.
Конечно, останется маленькая группка непримиримых, но новоназначенный священник постарается нейтрализовать ее влияние на приход. Будет создана стена отчуждения со стороны покорного большинства и начнется психологическое выдавливание из приходской жизни. Попытки же устроить бойкот новоприбывшему священнику ничем не закончатся, потому как он может служить хоть в пустом храме, а пожертвования все равно будут, так как большая их часть идет от тех, кого в церковной среде именуют «захожанами» - людей, которые изредка заходят в храм поставить свечи да заказать требы. Им все равно, кто будет крестить и отпевать их родных и освящать их обиталища и колесницы.
Я могу вкратце рассказать, что произойдет со мной или любым другим рядовым священником, который выступит с открытым забралом и публично станет критиковать церковные порядки (эти последствия - живые наблюдения над судьбами священников, которые в нашей епархии дерзнули по разным поводам открыто выразить несогласие со священноначалием). Сперва раздадутся два звонка. Один - от его высокопреподобия благочинного, другой - из небесной канцелярии «ангела света», по совместительству наместника апостолов, то бишь архиерея. Уронив от неожиданности бутерброд на клавиатуру, я выслушаю примерно следующее в такой манере: «Слышь, ааатец, ты че там написал?! У тебя совсем с мозгами плохо стало в твоей деревне? Ты знаешь, какие последствия для тебя теперь могут быть? (N.B. Сами вопросы риторические, отвечать не обязательно.) В общем так, удаляй со свой страницы и на сайтах всю эту хрень. О своей писанине составишь рапорт. Если вызовут на прием к владыке, будешь слезно каяться, а нет, пеняй на себя». Конец связи. Это в лучшем случае, часто никаких звонков не будет, а сразу начнут «приниматься меры».
Само «раскаяние» подмоченную священническую карму уже не исправит в том смысле, что, может, служить-то он и останется, но на захудалом месте и под постоянным подозрением. В случае же «нераскаянности» произойдет примерно следующее: если священник был главой прихода, то он будет смещен или переведен на самый дальний и бедный, пойдут угрозы о церковном суде «за клевету» и запрете. Но кто думает, что все будет так вот напрямую, ошибается. Епархия в этом случае оказалась бы в неприглядном виде карающей репрессивной машины, которая несправедливо вбивает священника в пол всего лишь за слова, в которых нет никакого криминала. Поэтому становится важным опорочить такого священника.
Первым делом отряжается комиссия (без этого уж архиерею никак) к заблудшему пастырю. Комиссия старается нагрянуть нежданно, потому как ежели жданно, то батюшка может прихожан собрать, шум и неприятности пойдут. Приехавшая от архиерея комиссия вовсе не будет устанавливать истину, которая уже установлена наверху: священник клеветник и раскольник. Ей важно собрать доказательства этой истине. В качестве доказательства сойдут небрежно сбросанные доски в приходском сарае, найденная в лампаде муха (подобная история была с отцом Дмитрием Терехиным - прим. ред.), капли воска на облачении, неаккуратно заполненный богослужебный журнал, пыль за иконой. Эти весьма страшные и веские доказательства вины священника (в протоколе будет записано: «Кощунственное и небрежное отношение к святыням») будут дополнены пачкой жалоб, которые за годы копятся на любого священника у благочинного и архиерея от любвеобильных верующих: отказался отпевать умершего с перепою дедушку-атеиста, недолжным образом провел «чистку квартиры», называл старым дураком местного духоносного старца и запрещал к нему ездить, говорил еретические речи про шарлатанство с мощами, сомневался в схождении благодатного огня, ну и прочие тяжкие прегрешения. В протоколе будет: «Неоднократные жалобы и нарекания от благочестивых прихожан, попрание святых таинств, отвержение православного предания и впадение в протестантское суемудрие».
Кроме этого, обязательно откроется, что священник безбожно воровал миллионами и эшелонами, а в свободное от воровства время по-черному пил горькую (в протоколе: «Совершал грех святотатства, вел соблазнительную и недостойную священнического сана жизнь»). Ну а смелость иметь собственное суждение будет названа «гордостью». Припомнят неисполнение каких-либо бесконечных указулек сверху (о денежных сборах для погорельцев Сибири, о проведении мероприятий ко Дню народного единства и т.д.). Это уже будет иметь более серьезную формулировку: «Систематическое неисполнение распоряжений и указаний священноначалия».
Но и это еще не все. Расторопный благочинный, если общественность будет возмущаться, даст материал в местные СМИ о разоблаченном волке в овечьей шкуре.
Далее уже замаячит запрет, в котором священник, лишенный возможности служить и содержать свою семью, будет принуждаться этим к «покаянию». В некоторых епархиях в последнее время еще стала практиковаться такая дореволюционная форма, как направление священника в местный монастырь - до раскаяния.
Меня всегда поражала в этих историях готовность священноначалия, собратьев-иереев и некоторых прихожан клеветать самым невообразимым образом на такого священника, причем не стесняясь очевидности этой клеветы, предъявлять самые абсурдные обвинения вплоть до ереси. В этой легкой склонности ко лжи и травли есть что-то патологическое, какое-то страшное следствие ненормальности современных церковных отношений, странным образом напоминающих отношения в коллективах советских времен.
У священника нет защиты ни в каноническом праве, ни в церковном суде, который на самом деле не является никаким судом, а представляет собой комиссию следователей от архиерея, которая собирает данные, вызывает свидетелей и собранные материалы подает архиерею для окончательного решения. Нет защиты и в современном действующем церковном уставе. Священническое бесправие нашло выражение в одной поповской шутке: «Хожу на курсы вождения, хоть какие-то права будут».
По факту, единственным действенным средством для защиты себя или отстаивания церковной правды сегодня оказывается публичность. Это тот маленький камень из пращи Давидовой, который может попасть в лоб Голиафу. Часто, но далеко не всегда, только обнародование какой-то совершенной гнусности или перечня фактов может положить конец многолетней практике деструктивного воздействия со стороны псевдостарца и горе-игумена, доводящих пасомых до психушек и самоубийств, церковной коррупции, растления и сексуальных домогательств со стороны вышестоящих лиц. Конечно, можно и промолчать, распустив сопли про «покрой согрешение брата твоего» и «не надо выносить сор из избы». И вообще, лучше промолчать и смириться. Только при этом важно помнить, что он тебе уже давно не брат во Христе, а нераскаянный преступник, отпавший от Христа. И покрываешь ты преступника, который благодаря этому и дальше будет калечить судьбы других людей. И уж точно он не пожалеет и не заступится за тебя.
По крайней мере, не стоит поддаваться этой еретической толстовской идее непротивления, ныне так популярной во внутрицерковной среде, а помнить не просто о праве, а и об обязанности христианина сопротивления злу силой".
отсюда