Паки о старце Науме...
Письмо от Олега Чекрыгина:
«Я когда-то написал роман, и даже издал его - так и лежит в кладовке нераспространенный, называется "Современный шестоднев". Так вот, в нем есть глава, целиком посвященная Науму - и то, что в ней написано, является реальным случаем с моими знакомыми . Посылаю вам этот опус, если захотите - можете его у себя выставить с каким угодно предисловием.
Глава из романа:
"Знакомство Кати с Сашей состоялось по чину, краткому весьма. Войдя в покои, семинарист в костюме форменном, коротком не по росту, с из рукавов торчащими руками чуть не по локти, в брюках до колен, на женщин не взглянув, перекрестился, и на колени пав, поклон земной он положил, лбом стукнув крепко о пол. Затем, вскочив, к Владыке он шагнул, и в пояс поклонясь, к нему ладони, крест-накрест сложенные вместе протянул, в молчании прося благословенье. Владыка, встав, его перекрестил, дал целовать десницу, да и обнял. Затем подвел к девице, взял ее за руку, поднял на ноги, поставил их лицом друг к другу, и руки их соединив, сказал весьма торжественно и чинно:
- Сия девица, Александр, для тебя назначена в законные супруги. Святое имя ей - Екатерина. Бог вас благословит, теперь ступайте к Неуму-батюшке, святому старцу. Он вас благословит, и все вам скажет про ваше будущее - ведь ему от Бога дар прозорливости вручен, чтоб прозревать всю жизнь людей для их духовной пользы. Теперь ступайте, служка вас проводит.
- Благословите.
- Бог благословит.
- Деточки мои - Катюша, Саша - вас благословляю. Отец вас будет рад благословить, я знаю это, и мое благословенье теперь примите вы от нас обоих.
- Ступайте с Богом. Матушка, останься на пару слов еще. Затем придете вы к матери в гостиницу, куда все тот же служка вас потом проводит.
Так и шли они до самой кельи старца молча, глаз не смея поднять, чтобы хотя бы друг друга рассмотреть. Опять привратник подставил ухо, в которое почти что губы всунув, послушник ему что-то прошептал. Войдя в тепло покоев корпусных, по лестнице витой они поднялись на следующий этаж. Там в коридоре полнехонько народу отиралось: кто сидел вдоль стен на стульях, на лавочках, или просто на корточках, коль места не хватило, или стояли, стены подперев. По коридору маялись, мотаясь туда-сюда и взрослые и дети: бабы в зипунах, в платках из шерсти; косматые простые мужики; интеллигенты в шляпах, и их жены; бандиты в коже; богачи в прикиде; семинаристы, вроде Александра, в мундирах черных с подворотничками; попадались священники с крестами и в скуфейках; был даже настоящий генерал - в усах, в папахе и большущих звездах, в шинели с отворотом и штанах, украшенных лампасом красным сбоку. У дверей, обитых стареньким потертым дерматином, толпа стояла насмерть плотной кучей, и казалось, что через рой людской - не то пробиться - просунуть даже палец будет трудно. Послушника толпа, однако, та нимало не смутила. Растолкав людей плечами смело, с лицом надменным, всем присущим тем, кто по служебной надобности право имеет заходить вне всякой очереди, перед дверью звонко он произнес молитвенный «сезам»: «О Господи Иисусе, молитвами отцов открой нам двери» - и - о, чудо! - открылась дверь немедленно, как будто Сам Бог привратником служил у тех дверей. В нее послушник смог едва просунуть вперед себя, толпой затертых было, наших нареченных, помятых и задохшихся, но, в общем, отделавшихся только тумаками, полученными в спину вместе с бранью от тех, кто истомился дожидаться под дверью той, и проклинал «блатных», которые и, тут как тут, везде есть.
За дверью тоже коридорчик был, в конце которого виднелась дверь другая. Но здесь уже толп не было: сидела на стульях чинно очередь из тех, кто смог сюда прорваться наконец, и попасть сегодня к старцу гарантию имели. Человек пятнадцать дожидалось. Внезапно отворилась дверь из кельи, и вместе с посетителями вышел проводить их рослый дядька: седая голова, но сам здоровый, движенья быстрые, спортивная фигура. К нему, вскочивши, подбежала тетка, и в ноги кинулась. Ее он обошел, и на ходу сказал ей: «Ты все ездишь ко мне его жалеть? Ведь ты-то будешь в монастыре. А твой раскольник, проклятый поп-расстрига - будет в аде. Ему там место приготовил сам лукавый. Он соблазнитель, волк в овечьем стаде. Ему не по дороге с Патриархом - и проклят он, я за него молиться не стану Богу, нет - и хоть убейся». Пошел по ряду всех благословлять. Дойдя до пары мягких лиц еврейских - муж и жена - он глянул мимоходом на женщину болезненного вида, и вдруг, остановившись, ее спросил при всех, при муже, этак грозно: «Так ты больна? А сколько, ты скажи мне, абортов ты наделала, убивши своих детей, которые у Бога теперь к нему взывают об отмщении?». Потрясенный, еврейчик встал, и начал, заикаясь, оправдываться, что-то лепеча: мол, батюшка ошибся, никогда абортами они не согрешали - его не слушал старец. Повернувшись к нему спиной, он занялся другими. Наконец, он подошел к послушнику, который, беря благословенье, снова к уху его припал - и батюшка кивнул, окинул молодых коротким взглядом, и молча пригласил их жестом в келью. Они пошли, и он пошел за ними, но путь ему еврейка преградила. Спокойна, и достоинства полна, она ему сказала, глядя в очи: «Вы - хам и жулик. Вы сюда дурачить сзываете невежд. Непристойный пошлый балаган ваш, которым вы глумитесь над людьми, вас потешает. Что ж, Бог вам Судья, а от меня примите залог того Суда», - и с маху перчатками, зажатыми в руке, его хлестнула по лицу туда-обратно. Застыли все, как будто в столбняке. Она же обошла его, как нынче он обошел ту женщину у ног, и к выходу направилась неспешно мимо всех сидельцев, натягивая на ходу перчатки те на руки. За нею муж, как тень ее шмыгнул, втянувши в плечи голову с испуга, и видно, опасаясь, что толпа их может разорвать в клочки буквально. И лишь когда за ней закрылась дверь, отец Неум, от ступора очнувшись, в который, видно, впал он с непривычки иметь от оскорбляемых отпор, ей вслед орать принялся: «Ах, ты блядь! Иди, пока цела, скорей отсюда! Жиды проклятые, распявшие Христа, таскаются сюда, чтобы глумиться над святостью моей. Тебе проклятие - Анафема да будет! Конечно, врет. Ее я обличил. Абортов пять ведь сделала, не меньше. Детей поубивала, а теперь не нравится ей - Бог тебя накажет! Пойдемте, детки, видите, как крест тяжел у нас, у православных старцев - Господь судил терпеть нам поношенье от всех, и даже от жидов проклятых».
В комнате у старца царил величественный беспорядок. А если проще говорить - бардак и хаос. В подсвечниках оплыли свечи воском. Был воздух сперт от ладанного дыма, мешавшегося с копотью свечной. Чадил фитиль в лампаде черным дымом, которого струя на все садилась. Бумаги, книги на столах валялись вперемешку с крестами на цепях и без цепей. Поверх тех книг с бумагами стояли священные сосуды и просфоры засохшие лежали между ними. Тут же облаченья лежали, брошены небрежною рукою, в шкафах открытых висели кое-как все те же облаченья, подрясники и рясы вперемешку с гражданским платьем - пиджаки и кофты, поддевки - и галстук свешивался желтою змеею. Наглухо зашторенные окна вечной тьмой ночной ту келью наполняли - и лишь в двух местах сквозь дырочки, протершиеся в шторах, сочились два тонких лучика, насыщенные пылью. С дивана сбросив какие-то ненужные тома, расчистил старец место, чтоб усадить гостей, а сам присел на кресло. Тоска взяла Катюшу вдруг такая, как если бы они попали в царство мертвых. И тихонько она для всех решилась незаметно погладить лист от фикуса прохладный, с диваном рядом притуленного в горшке, надеясь, что прикосновение к живому ее ободрит. Старец между тем, оборотясь к иконам, стал молиться. Затем свои ладони, до этого воздетые горе, он возложил им на головы, чтобы открыть им истину, добытую у Бога: «Над вами брачный вижу я венец. Вы девственники оба, и пред Богом вам надлежит такими оставаться. В супружестве вы подвиг понесете: как брат с сестрой вам предстоит прожить. Тем Богу вы послужите усердно, и вместо брачного вручит вам Бог венец великомучеников - ваше в том призванье. Богу угодив, его прославите вы девством в вашем браке. Храните это в тайне ото всех: что знает хоть один - свинье известно. Идите с Богом, Бог благословит. Венчанье ваше состоится тотчас, безотлагательно, чтоб бес не искушал. О том я лично сообщу Владыке». И поспешив их проводить из кельи, с ними к ожидавшим вышел, уже одетый в шубу, и в скуфье. «Гони всех прочь, пора идти обедать»,- сказал келейнику, и вон пошел сквозь толпы, не слушая мольбы и невзирая на тех, кто его ждал и не дождался....»
«Я когда-то написал роман, и даже издал его - так и лежит в кладовке нераспространенный, называется "Современный шестоднев". Так вот, в нем есть глава, целиком посвященная Науму - и то, что в ней написано, является реальным случаем с моими знакомыми . Посылаю вам этот опус, если захотите - можете его у себя выставить с каким угодно предисловием.
Глава из романа:
"Знакомство Кати с Сашей состоялось по чину, краткому весьма. Войдя в покои, семинарист в костюме форменном, коротком не по росту, с из рукавов торчащими руками чуть не по локти, в брюках до колен, на женщин не взглянув, перекрестился, и на колени пав, поклон земной он положил, лбом стукнув крепко о пол. Затем, вскочив, к Владыке он шагнул, и в пояс поклонясь, к нему ладони, крест-накрест сложенные вместе протянул, в молчании прося благословенье. Владыка, встав, его перекрестил, дал целовать десницу, да и обнял. Затем подвел к девице, взял ее за руку, поднял на ноги, поставил их лицом друг к другу, и руки их соединив, сказал весьма торжественно и чинно:
- Сия девица, Александр, для тебя назначена в законные супруги. Святое имя ей - Екатерина. Бог вас благословит, теперь ступайте к Неуму-батюшке, святому старцу. Он вас благословит, и все вам скажет про ваше будущее - ведь ему от Бога дар прозорливости вручен, чтоб прозревать всю жизнь людей для их духовной пользы. Теперь ступайте, служка вас проводит.
- Благословите.
- Бог благословит.
- Деточки мои - Катюша, Саша - вас благословляю. Отец вас будет рад благословить, я знаю это, и мое благословенье теперь примите вы от нас обоих.
- Ступайте с Богом. Матушка, останься на пару слов еще. Затем придете вы к матери в гостиницу, куда все тот же служка вас потом проводит.
Так и шли они до самой кельи старца молча, глаз не смея поднять, чтобы хотя бы друг друга рассмотреть. Опять привратник подставил ухо, в которое почти что губы всунув, послушник ему что-то прошептал. Войдя в тепло покоев корпусных, по лестнице витой они поднялись на следующий этаж. Там в коридоре полнехонько народу отиралось: кто сидел вдоль стен на стульях, на лавочках, или просто на корточках, коль места не хватило, или стояли, стены подперев. По коридору маялись, мотаясь туда-сюда и взрослые и дети: бабы в зипунах, в платках из шерсти; косматые простые мужики; интеллигенты в шляпах, и их жены; бандиты в коже; богачи в прикиде; семинаристы, вроде Александра, в мундирах черных с подворотничками; попадались священники с крестами и в скуфейках; был даже настоящий генерал - в усах, в папахе и большущих звездах, в шинели с отворотом и штанах, украшенных лампасом красным сбоку. У дверей, обитых стареньким потертым дерматином, толпа стояла насмерть плотной кучей, и казалось, что через рой людской - не то пробиться - просунуть даже палец будет трудно. Послушника толпа, однако, та нимало не смутила. Растолкав людей плечами смело, с лицом надменным, всем присущим тем, кто по служебной надобности право имеет заходить вне всякой очереди, перед дверью звонко он произнес молитвенный «сезам»: «О Господи Иисусе, молитвами отцов открой нам двери» - и - о, чудо! - открылась дверь немедленно, как будто Сам Бог привратником служил у тех дверей. В нее послушник смог едва просунуть вперед себя, толпой затертых было, наших нареченных, помятых и задохшихся, но, в общем, отделавшихся только тумаками, полученными в спину вместе с бранью от тех, кто истомился дожидаться под дверью той, и проклинал «блатных», которые и, тут как тут, везде есть.
За дверью тоже коридорчик был, в конце которого виднелась дверь другая. Но здесь уже толп не было: сидела на стульях чинно очередь из тех, кто смог сюда прорваться наконец, и попасть сегодня к старцу гарантию имели. Человек пятнадцать дожидалось. Внезапно отворилась дверь из кельи, и вместе с посетителями вышел проводить их рослый дядька: седая голова, но сам здоровый, движенья быстрые, спортивная фигура. К нему, вскочивши, подбежала тетка, и в ноги кинулась. Ее он обошел, и на ходу сказал ей: «Ты все ездишь ко мне его жалеть? Ведь ты-то будешь в монастыре. А твой раскольник, проклятый поп-расстрига - будет в аде. Ему там место приготовил сам лукавый. Он соблазнитель, волк в овечьем стаде. Ему не по дороге с Патриархом - и проклят он, я за него молиться не стану Богу, нет - и хоть убейся». Пошел по ряду всех благословлять. Дойдя до пары мягких лиц еврейских - муж и жена - он глянул мимоходом на женщину болезненного вида, и вдруг, остановившись, ее спросил при всех, при муже, этак грозно: «Так ты больна? А сколько, ты скажи мне, абортов ты наделала, убивши своих детей, которые у Бога теперь к нему взывают об отмщении?». Потрясенный, еврейчик встал, и начал, заикаясь, оправдываться, что-то лепеча: мол, батюшка ошибся, никогда абортами они не согрешали - его не слушал старец. Повернувшись к нему спиной, он занялся другими. Наконец, он подошел к послушнику, который, беря благословенье, снова к уху его припал - и батюшка кивнул, окинул молодых коротким взглядом, и молча пригласил их жестом в келью. Они пошли, и он пошел за ними, но путь ему еврейка преградила. Спокойна, и достоинства полна, она ему сказала, глядя в очи: «Вы - хам и жулик. Вы сюда дурачить сзываете невежд. Непристойный пошлый балаган ваш, которым вы глумитесь над людьми, вас потешает. Что ж, Бог вам Судья, а от меня примите залог того Суда», - и с маху перчатками, зажатыми в руке, его хлестнула по лицу туда-обратно. Застыли все, как будто в столбняке. Она же обошла его, как нынче он обошел ту женщину у ног, и к выходу направилась неспешно мимо всех сидельцев, натягивая на ходу перчатки те на руки. За нею муж, как тень ее шмыгнул, втянувши в плечи голову с испуга, и видно, опасаясь, что толпа их может разорвать в клочки буквально. И лишь когда за ней закрылась дверь, отец Неум, от ступора очнувшись, в который, видно, впал он с непривычки иметь от оскорбляемых отпор, ей вслед орать принялся: «Ах, ты блядь! Иди, пока цела, скорей отсюда! Жиды проклятые, распявшие Христа, таскаются сюда, чтобы глумиться над святостью моей. Тебе проклятие - Анафема да будет! Конечно, врет. Ее я обличил. Абортов пять ведь сделала, не меньше. Детей поубивала, а теперь не нравится ей - Бог тебя накажет! Пойдемте, детки, видите, как крест тяжел у нас, у православных старцев - Господь судил терпеть нам поношенье от всех, и даже от жидов проклятых».
В комнате у старца царил величественный беспорядок. А если проще говорить - бардак и хаос. В подсвечниках оплыли свечи воском. Был воздух сперт от ладанного дыма, мешавшегося с копотью свечной. Чадил фитиль в лампаде черным дымом, которого струя на все садилась. Бумаги, книги на столах валялись вперемешку с крестами на цепях и без цепей. Поверх тех книг с бумагами стояли священные сосуды и просфоры засохшие лежали между ними. Тут же облаченья лежали, брошены небрежною рукою, в шкафах открытых висели кое-как все те же облаченья, подрясники и рясы вперемешку с гражданским платьем - пиджаки и кофты, поддевки - и галстук свешивался желтою змеею. Наглухо зашторенные окна вечной тьмой ночной ту келью наполняли - и лишь в двух местах сквозь дырочки, протершиеся в шторах, сочились два тонких лучика, насыщенные пылью. С дивана сбросив какие-то ненужные тома, расчистил старец место, чтоб усадить гостей, а сам присел на кресло. Тоска взяла Катюшу вдруг такая, как если бы они попали в царство мертвых. И тихонько она для всех решилась незаметно погладить лист от фикуса прохладный, с диваном рядом притуленного в горшке, надеясь, что прикосновение к живому ее ободрит. Старец между тем, оборотясь к иконам, стал молиться. Затем свои ладони, до этого воздетые горе, он возложил им на головы, чтобы открыть им истину, добытую у Бога: «Над вами брачный вижу я венец. Вы девственники оба, и пред Богом вам надлежит такими оставаться. В супружестве вы подвиг понесете: как брат с сестрой вам предстоит прожить. Тем Богу вы послужите усердно, и вместо брачного вручит вам Бог венец великомучеников - ваше в том призванье. Богу угодив, его прославите вы девством в вашем браке. Храните это в тайне ото всех: что знает хоть один - свинье известно. Идите с Богом, Бог благословит. Венчанье ваше состоится тотчас, безотлагательно, чтоб бес не искушал. О том я лично сообщу Владыке». И поспешив их проводить из кельи, с ними к ожидавшим вышел, уже одетый в шубу, и в скуфье. «Гони всех прочь, пора идти обедать»,- сказал келейнику, и вон пошел сквозь толпы, не слушая мольбы и невзирая на тех, кто его ждал и не дождался....»