Два мира, две - школы...
Игумен Вениамин Новик в прошлом -
выпускник ленинградского Политеха
и кутейник - всего лишь в первом
и одном единственном поколении,
на посту инспектора Петербургских духовных школ в 1992-94-м
никакой особой крамольной реформы не предпринимал:
он хотел лишь систему духовного образования
приблизить к лекалам высшего светского образования.
Ленинградский Политехнический университет
продолжал и в советское время жить
по старым дореволюционным канонам.
Ленинградские духовные семинария и Академия
хоть и возродились заново уже только после войны,
но быстро переняли и усвоили
традиции дореволюционной бурсы.
Политех видел в студиозе будущего ученого,
возможно, члена профессорской корпорации,
предоставлял ему по сравнению с советской школой,
максимум свободы, самодостаточности,
приучал мыслить нестандартно,
и итоги очевидны были налицо:
Политех оставался лучшей технической школою,
из которой выходили ученые с мировым именем.
Ленинградская бурса, что в семинарии, что в Академии,
из своего "воспитанника" выбивала, прежде всего,
эти самые самодостаточность и самостоятельность,
как в благонравии, так и в мышлении,
опутывая его тщательной и мелкою опекою,
изначально не доверяя бурсаку,
отнимая у него свободу
и лицезрея в нем великовозрастного Митрофанушку,
двадцатилетнего Инфантила,
какого можно и нужно сечь по любому поводу.
Политех разговаривал со студентом, как с взрослым - на "Вы",
бурса воспитаннику "тыкала", шпыняла,
до самого последнего курса академии,
из своих рядов отшелушивая и отсеивая
все нестандартное и с ней несогласное.
В итоге и рождался духовный монстр
под названием "Система": с круговой порукою,
с хорошо отлаженным сыском и медоношением,
и вместо вдохновляющей
на новые просторы и открытия учебы -
зубрежом, долбежом и ковырянием в носу.
Почему в сухом сустатке и обреталось: богословия как науки
в матушке России фактически нет,
профессора богословы - жалкие троечники и приспособленцы,
а их хваленые диссертации - один голимый плагиат
с италийского, немецкого или англицкаго языков.
Духовная Система оказывалась школой селекции,
антиутопным "скотским хутором",
изначально подвергавших необратимой "стериализации"
будущих "паси овец пастырей"
и выпрастывая из своего лона фактически уродцев - застращенных и забитых холопов,
прошедших школу конформизма, двумыслия и двоедушия,
ханжества и лицемерия...
выпускник ленинградского Политеха
и кутейник - всего лишь в первом
и одном единственном поколении,
на посту инспектора Петербургских духовных школ в 1992-94-м
никакой особой крамольной реформы не предпринимал:
он хотел лишь систему духовного образования
приблизить к лекалам высшего светского образования.
Ленинградский Политехнический университет
продолжал и в советское время жить
по старым дореволюционным канонам.
Ленинградские духовные семинария и Академия
хоть и возродились заново уже только после войны,
но быстро переняли и усвоили
традиции дореволюционной бурсы.
Политех видел в студиозе будущего ученого,
возможно, члена профессорской корпорации,
предоставлял ему по сравнению с советской школой,
максимум свободы, самодостаточности,
приучал мыслить нестандартно,
и итоги очевидны были налицо:
Политех оставался лучшей технической школою,
из которой выходили ученые с мировым именем.
Ленинградская бурса, что в семинарии, что в Академии,
из своего "воспитанника" выбивала, прежде всего,
эти самые самодостаточность и самостоятельность,
как в благонравии, так и в мышлении,
опутывая его тщательной и мелкою опекою,
изначально не доверяя бурсаку,
отнимая у него свободу
и лицезрея в нем великовозрастного Митрофанушку,
двадцатилетнего Инфантила,
какого можно и нужно сечь по любому поводу.
Политех разговаривал со студентом, как с взрослым - на "Вы",
бурса воспитаннику "тыкала", шпыняла,
до самого последнего курса академии,
из своих рядов отшелушивая и отсеивая
все нестандартное и с ней несогласное.
В итоге и рождался духовный монстр
под названием "Система": с круговой порукою,
с хорошо отлаженным сыском и медоношением,
и вместо вдохновляющей
на новые просторы и открытия учебы -
зубрежом, долбежом и ковырянием в носу.
Почему в сухом сустатке и обреталось: богословия как науки
в матушке России фактически нет,
профессора богословы - жалкие троечники и приспособленцы,
а их хваленые диссертации - один голимый плагиат
с италийского, немецкого или англицкаго языков.
Духовная Система оказывалась школой селекции,
антиутопным "скотским хутором",
изначально подвергавших необратимой "стериализации"
будущих "паси овец пастырей"
и выпрастывая из своего лона фактически уродцев - застращенных и забитых холопов,
прошедших школу конформизма, двумыслия и двоедушия,
ханжества и лицемерия...