Анонимное достоинство...
Общая исповедь - единственное, что укоренилось в РПЦ
от литургических новшеств кронштадского пастыря.
Самое главное её достоинство,
за все семь десятин афеисткого засилия,
ея сугубенная анонимность: вышел батюшок на амвон,
толкнул страстное словесе про греси,
перечислил самые смертные
и не совсем смертные,
и совсем даже не смертные - типа смотрел футбол по телевизии,
взмахнул над всею толпою епитрахилию,
прочел одну над всеми разрешительну молитовку
и, слава Тебе, Господи, - иди причащайся.
Анонимность спасала и захожан
от страха - за те самые греси
быть сданным в НКВД,
и само духовенство - от понудительно-подписной
обязаности стучать и медоносить.
Духовное чадо парижского протопопа Сергия Булгакова,
репатрианку и знаменитого ленинградского астрофизика
и между строк - тайную монахиню Елену Казимирчак-Полонскую,
погубило в послевоенном СССР
не что иное, как настойчивое желание
исповедываться как в Парижске -
собственными устами в ушеса советского батюшочка.
Увезли в утробу Большого дома
монахию Елену уже на второй день
опосля той славной исповеди.
В следственном кабинете
из нее вытрясали самооговор
следующим макаром:
накручивали на волосатую ручищу
ея длинные власы
и с размаху ея ученой головушкой
пробивали стену.
После тех "насчет исповеди" допросов
она и стала стремительно слепнуть,
пока к семидесятым не ослепла уже совсем...
от литургических новшеств кронштадского пастыря.
Самое главное её достоинство,
за все семь десятин афеисткого засилия,
ея сугубенная анонимность: вышел батюшок на амвон,
толкнул страстное словесе про греси,
перечислил самые смертные
и не совсем смертные,
и совсем даже не смертные - типа смотрел футбол по телевизии,
взмахнул над всею толпою епитрахилию,
прочел одну над всеми разрешительну молитовку
и, слава Тебе, Господи, - иди причащайся.
Анонимность спасала и захожан
от страха - за те самые греси
быть сданным в НКВД,
и само духовенство - от понудительно-подписной
обязаности стучать и медоносить.
Духовное чадо парижского протопопа Сергия Булгакова,
репатрианку и знаменитого ленинградского астрофизика
и между строк - тайную монахиню Елену Казимирчак-Полонскую,
погубило в послевоенном СССР
не что иное, как настойчивое желание
исповедываться как в Парижске -
собственными устами в ушеса советского батюшочка.
Увезли в утробу Большого дома
монахию Елену уже на второй день
опосля той славной исповеди.
В следственном кабинете
из нее вытрясали самооговор
следующим макаром:
накручивали на волосатую ручищу
ея длинные власы
и с размаху ея ученой головушкой
пробивали стену.
После тех "насчет исповеди" допросов
она и стала стремительно слепнуть,
пока к семидесятым не ослепла уже совсем...