вот ее воплощениеanna_bpguideApril 23 2020, 11:43:15 UTC
«Новичков, построили на лекцию в … пересыльной камере. …Началась «лекция» угрозами применения к нам страшнейших кар за сокрытие от ГПУ золота и других своих ценностей. Затем следовал подробный рассказ о ряде невероятных историй, когда люди, просидевшие здесь более двух-трёх месяцев, открывали наконец тайники с драгоценностями... В конце лекции он назвал не помню сколько десятков тысяч арестованных за эти полтора года только в Ленинграде, и у каждого якобы оказывалось «золотишко»… Насчёт того, почему должны быть отданы эти ценности, принадлежавшие не государству, а отдельным лицам, в лекции сказано было немного. Так нужно для государства. И всё!» (Рольник, 1963а). Вместе с другими женщинами-заложницами Веру заперли в камере. «Это была комнатка 16-18 метров с забитым фанерой окном и тусклой лампочкой. Здесь были только женщины. Сколько? Не знаю. Одно могу сказать, что стояли все вплотную друг к другу… Когда меня привели, я кое-как протиснулась в мягкую массу женщин и дверь камеры закрылась. Все стояли. Лишь немногие могли сесть, скорчившись на полу. Садились в переменку. Садясь, мгновенно засыпали, потому что через час-два надо было уступить это место другим. …В этой толкучке не было ни ссор, ни дружеских проявлений, ни злобы, ни добра. Безразличие к окружающему и даже как бы равнодушие к своей собственной судьбе владело всеми» (Рольник, 1963а). Набитые в маленькую камеру, лишённые воздуха, нормального питания, возможности сходить в туалет, выспаться, вообще лишённые всего человеческого, женщины часами, днями и неделями стояли в этой камере плотно прижатые друг к другу, с ужасом слушая крики своих мужей, отцов и братьев, которых пытали в соседней камере. «В камере было несколько женщин совершенно лишившихся разума. И они были рядом, бок о бок с нами! Ни помочь им, ни как-либо изолировать себя от них было невозможно… Утром и вечером приходил староста и спрашивал, нет ли «заявлений»? Таким канцелярским словом называлось согласие сдать следователю какую-либо драгоценную вещь. «Заявление» давало надежду на освобождение. Правда надежда не всегда сбывалась - человек сдавал драгоценности, а его снова сажали, чтобы «выжать» из него что-нибудь ещё… Но для «заявления» надо было иметь хоть какую-либо драгоценность для сдачи. А ведь у многих такой вещи не было вовсе, или уже не было, потому что она была сдана в предыдущую отсидку. Большинством овладевала страшная безнадёжность - живым отсюда не выйти…» (Рольник, 1963а).
Вместе с другими женщинами-заложницами Веру заперли в камере.
«Это была комнатка 16-18 метров с забитым фанерой окном и тусклой лампочкой. Здесь были только женщины. Сколько? Не знаю. Одно могу сказать, что стояли все вплотную друг к другу… Когда меня привели, я кое-как протиснулась в мягкую массу женщин и дверь камеры закрылась. Все стояли. Лишь немногие могли сесть, скорчившись на полу. Садились в переменку. Садясь, мгновенно засыпали, потому что через час-два надо было уступить это место другим. …В этой толкучке не было ни ссор, ни дружеских проявлений, ни злобы, ни добра. Безразличие к окружающему и даже как бы равнодушие к своей собственной судьбе владело всеми» (Рольник, 1963а).
Набитые в маленькую камеру, лишённые воздуха, нормального питания, возможности сходить в туалет, выспаться, вообще лишённые всего человеческого, женщины часами, днями и неделями стояли в этой камере плотно прижатые друг к другу, с ужасом слушая крики своих мужей, отцов и братьев, которых пытали в соседней камере.
«В камере было несколько женщин совершенно лишившихся разума. И они были рядом, бок о бок с нами! Ни помочь им, ни как-либо изолировать себя от них было невозможно… Утром и вечером приходил староста и спрашивал, нет ли «заявлений»? Таким канцелярским словом называлось согласие сдать следователю какую-либо драгоценную вещь. «Заявление» давало надежду на освобождение. Правда надежда не всегда сбывалась - человек сдавал драгоценности, а его снова сажали, чтобы «выжать» из него что-нибудь ещё… Но для «заявления» надо было иметь хоть какую-либо драгоценность для сдачи. А ведь у многих такой вещи не было вовсе, или уже не было, потому что она была сдана в предыдущую отсидку. Большинством овладевала страшная безнадёжность - живым отсюда не выйти…» (Рольник, 1963а).
Reply
Leave a comment