ФРИКОМЫСЛИЕ: ВЛАСТЬ НЕСТАНДАРТНОГО
Оригинал взят у colonelcassad в Я не знаю
Интересная главка из забугорной книги на тему экспертной прогностики и попыток ее абсолютизации.
ФРИКОМЫСЛИЕ: ВЛАСТЬ НЕСТАНДАРТНОГО
Маленькая девочка Мэри бывает на пляже с мамой и братом. Они ездят туда на красном автомобиле. Там они купаются, едят мороженое, возятся в песке, играют и обедают бутербродами.
Ну что, справились? Давайте сравним ваши ответы с ответами британских школьников в возрасте от пяти до девяти лет, которые участвовали в научном эксперименте. Почти все дети правильно ответили на первые два вопроса («красный» и «нет»), а вот с третьим и четвертым дело обстояло намного хуже. Почему ? На них нет ответа: наша история не дает достаточно информации. И тем не менее подавляющее большинство детей - 76 % - ответили на эти вопросы «да» или «нет». Дети, которые попытались выкрутиться в случае таких простых вопросов, наверняка преуспеют в бизнесе или политике, где практически нет людей, готовых признаться в своем невежестве. Часто говорят, что три самых трудных слова в английском языке - это «я люблю тебя». Мы категорически не согласны! Сказать «я не знаю» для большинства людей намного труднее. И это очень печально: ведь пока вы не признаете, что не имеете представления о чем‑либо, узнать это по‑настоящему практически невозможно.
Прежде чем мы начнем разбираться в причинах такой неискренности, ее последствиях и способах решения проблемы, позвольте разъяснить, что мы имеем в виду, когда говорим, что мы что‑то знаем. Конечно, существуют различные уровни и категории знания. На вершине - то, что можно назвать «знанием фактов», то есть явлений, которые проверяются экспериментально. (Сенатор Дэниел Патрик Мойнихан блестяще выразил это словами: «У каждого есть право иметь собственное мнение, но не собственные факты».) Если вы будете настаивать, что химический состав воды - HO2, а не H2O, в конечном счете вам докажут, что вы не правы. Затем есть «убеждения» - возможно, правильные, но проверить их довольно сложно. Поэтому с убеждениями легче не соглашаться. Например, действительно ли дьявол существует? Этот вопрос задавали в рамках международного социологического исследования.
Как может быть такое расхождение во мнениях в таком простом вопросе? Разве что латыши или мальтийцы только думают, что знают ответ, а на самом деле они его не знают? Хорошо, существование дьявола, возможно, слишком таинственная тема, чтобы рассуждать о ней с фактической точки зрения. Давайте рассмотрим другой вопрос, - затрагивающий область как раз между убеждениями и фактами.
Большей части из нас вопрос кажется просто нелепым. Безусловно это правда! Но если задать этот же вопрос в стране с мусульманским населением, ответ будет совсем другим. Только 20 % индонезийцев считают, что теракты 11 сентября устроили арабы. В Кувейте таких людей всего лишь 11 % среди опрошенных, а в Пакистане - 4 %. (Если же спросить этих респондентов, кто был виноват, то обычно они называют израильтян, американское правительство или террористов‑немусульман.) Таким образом, выходит, что наше «знание» - это лишь следствие политических или религиозных взглядов. В мире полно людей, которых экономист Эдвард Глейзер назвал «продавцами заблуждений», - политиков, бизнес‑ и религиозных деятелей, «снабжающих людей убеждениями, когда это приносит экономическую или политическую выгоду».
Это немалая проблема уже сама по себе. Но ставки повышаются, когда мы постоянно делаем вид, будто знаем больше, чем это есть на самом деле. Подумайте о тех сложных вопросах, с которыми политики и бизнесмены сталкиваются каждый день. «Что нужно сделать, чтобы не допустить стрельбы в общественных местах?» «Оправдывает ли стоимость сланцевого газа, добываемого с помощью гидроразрыва пласта, наносимый природе урон?» «Что произойдет, если мы позволим оставаться у власти ближневосточным диктаторам, которые ненавидят нас?» На подобные вопросы нельзя ответить, просто приведя несколько примеров; проблемы надо тщательно обдумать, обратиться к своей интуиции и попытаться угадать, чем все обернется в итоге. Более того, эти вопросы многоаспектны: на результат влияет множество параметров, и эффект от их изменения может проявляться довольно причудливым образом в разных областях в разное время. В таких сложных вопросах невообразимо трудно указать конкретную причину, вызвавшую определенное следствие. «Действительно ли запрет на ношение огнестрельного оружия снижает уровень преступности? Или это всего лишь один из десяти значимых факторов?» «Экономика заглохла из‑за высоких налогов? Или же корень зла в китайском экспорте и колебаниях цены на нефть?»
А теперь представьте, насколько тяжелее предсказать, что произойдет в дальнейшем. «Прогноз, - любил повторять Нильс Бор, - крайне трудное дело, особенно когда речь идет о будущем». И тем не менее мы постоянно слышим рассуждения экспертов - политиков, бизнесменов, спортивных аналитиков, знатоков фондового рынка и, конечно, метеорологов - о том, что нас ждет. Они действительно знают, о чем говорят, или же вводят нас в заблуждение подобно британским школьникам? В последние годы ученые стали систематически отслеживать прогнозы различных экспертов. Одно из самых впечатляющих исследований провел Филип Тетлок, профессор психологии Пенсильванского университета. Объектом его внимания стала политика. Тетлок нанял около 300 экспертов - государственных служащих, политологов, специалистов по национальной безопасности и экономистов, чтобы они сделали тысячи предсказаний, которые он тщательно фиксировал в течение 20 лет. Например, при демократическом режиме, скажем в Бразилии, нынешняя партия большинства сохранит, ослабит или укрепит свои позиции на ближайших выборах? Или: в недемократической стране, допустим в Сирии, изменится ли характер власти в течение пяти ближайших лет? В течение десяти лет? И если изменится, то в какую сторону?
Насколько точными были их предсказания? Они были не намного точнее «произвольного выбора шимпанзе, бросающего дарты», - часто шутил Тетлок. «Да, это сравнение с обезьяной преследовало меня постоянно, - говорит он. - Но нужно отдать экспертам должное: их прогнозы были все‑таки немного лучше, чем у контрольной группы студентов Калифорнийского университета (в Беркли). А были ли предсказания экспертов лучше тех, что давали алгоритмы экстраполяции? Нет, не были». «Алгоритмы экстраполяции», которые упоминает Тетлок, - простая компьютерная программа, предсказывающая «отсутствие изменений текущей ситуации». Эта формулировка - всего лишь иной, компьютерный, способ сказать: «Я не знаю». Подобное исследование провела компания CXO Advisory Group на материале 6000 прогнозов специалистов фондового рынка, сделанных в течение нескольких лет. Обнаружилось, что совокупная точность экспертных оценок составила 47,4 %.
Повторимся, шимпанзе, предсказывающий наугад, могла бы с легкостью добиться схожего результата. При этом ваши расходы были бы значительно меньше комиссионных, которые обычно получает эксперт. Когда Тетлока попросили назвать качества того, кто предсказывает значительно хуже остальных, он произнес только одно слово: «Догматизм». То есть речь о непоколебимой вере человека в доподлинное знание о чем‑то, даже когда он на самом деле этого не знает. Как и другие ученые, которые наблюдали за экспертами‑гуру, Тетлок отмечает, что те «излишне самоуверенны», даже когда их предсказания абсолютно неверны. Самоуверенность и ошибочность - смертельная смесь, особенно когда есть более разумная точка зрения: просто согласиться с тем, что мы не можем знать будущее, как нам того хочется. Но, к сожалению, такое происходит крайне редко.
Это явление было красиво описано в статье «Почему предсказания большинства экономистов не сбываются?», опубликованной в журнале Red Herring в 1998 году. Ее автор Пол Кругман десять лет спустя получит Нобелевскую премию. Кругман указывает, что неудачи многих экономистов в их прогнозах связаны с завышенной оценкой влияния будущих технологий, и сам дает несколько прогнозов. Вот один из них: «Скорость распространения Интернета резко снизится вопреки закону Меткалфа, который утверждает, что число соединений в Сети пропорционально квадрату числа ее участников. Ведь становится очевидным, что большинству людей просто нечего сказать друг другу! Примерно к 2005 году будет ясно, что Интернет повлиял на экономику не более, чем факс».
На момент написания этой книги рыночная капитализация только таких интернет‑компаний, как Google, Amazon и Facebook, составила более 700 миллиардов долларов, что превышает ВВП всех стран мира за вычетом первых восемнадцати. Если добавить сюда еще и Apple, которая интернет‑компанией не является, но существовать без Интернета не может, то планка повысится до 1,2 триллиона долларов. На эти деньги можно купить много факсов. Возможно, нам нужно больше таких экономистов, как Томас Сарджент. Он тоже получил Нобелевскую премию - за работу по оценке причины и результата в макроэкономике. Наверное, он столько уже забыл об инфляции и ставке процента, сколько остальные не смогут узнать и за всю жизнь. Когда несколько лет назад Ally Bank решил сделать телерекламу, расхваливающую депозитный сертификат с новой функцией «увеличьте свой процент», Сарджент был утвержден на главную роль. Съемки проходили в помещении, напоминающем университетский клуб: богато украшенные канделябры, книжные полки в идеальном порядке, на стенах портреты выдающихся джентльменов. Сарджент царственно восседает в кожаном клубном кресле, ожидая, что его представят.
Ведущий начинает: - Сегодня наш гость - Томас Сарджент, лауреат Нобелевской премии по экономике и один из наиболее цитируемых экономистов в мире. Профессор Сарджент, можете ли вы сказать мне, каков будет процент по депозитному сертификату через два года?
Сарджент: - Нет.
И все. Ведущий от лица банка произносит: «Если он не знает, то никто не знает». И поэтому нужен депозитный сертификат с переменной ставкой процента. Эта реклама - работа комического гения. Почему? Потому что Сарджент дает единственно верный ответ на вопрос, на который невозможно ответить, и показывает таким образом, насколько нелепы попытки многих из нас поступать иначе. И дело не только в том, что мы знаем об окружающем мире меньше, чем нам кажется. Мы и самих себя толком не знаем. Многие ли люди хорошо справятся с таким простым заданием, как оценка своих талантов? Вот цитата из статьи двух психологов в академическом журнале: «Несмотря на то что человек проводит с собой времени больше, чем с кем‑либо другим, он имеет довольно смутное представление о своих навыках и возможностях».
Но давайте представим, что вы действительно превосходите всех в какой‑то области, вы подлинный мастер своего дела, подобно Томасу Сардженту. Означает ли это, что вы так же хороши в какой‑то другой области? Большое число исследований показывает, что ответ на этот вопрос отрицательный. Арифметика тут простая и убедительная: тот факт, что вы хороши в одном деле, вовсе не означает, что вы хороши во всем. К сожалению, эту истину часто игнорируют те, кто страдает - вдохните поглубже - ультракрепидарианизмом, «привычкой высказывать мнения или давать советы по вопросам, лежащим вне их компетенции». Если вы предполагаете в себе громадные способности, не понимая, чего именно вы не знаете, это, как ни странно, может привести к катастрофе.
Вспомните войну в Ираке. Она была начата из‑за заявлений США о наличии у Саддама Хусейна оружия массового поражения и его связях с «Аль‑Каидой». Конечно, причин там было больше: политика, нефть, возможно, месть; но заявления об «Аль‑Каиде» и оружии решили дело. Восемь лет, 800 миллиардов долларов, около 4500 погибших американцев и 100 000 - иракцев. И очень интересно предположить, чем бы все обернулось, если бы политики признали, что у них нет информации о наличии оружия массового поражения в Ираке и его связях с «Аль‑Каидой». Подобно тому, как теплая и влажная среда способствует распространению различных болезнетворных бактерий, мир политики и бизнеса с его долгосрочными целями, широким спектром последствий и запутанными причинно‑следственными отношениями поощряет самонадеянные догадки, выдаваемые за факты. И вот почему: это сходит с рук. К тому времени, когда все разрешится и станет понятно, что люди не знали, о чем говорили, говоруны будут уже далеко. Почему же люди продолжают делать вид, что знают что‑то, если последствия могут быть столь разрушительными? Тут все просто: в большинстве случаев цена слов «я не знаю» гораздо выше цены ошибки, по крайней мере для отдельного человека.
http://mtrpl.ru/think-like-a-freak - цинк
Интересная главка из забугорной книги на тему экспертной прогностики и попыток ее абсолютизации.
ФРИКОМЫСЛИЕ: ВЛАСТЬ НЕСТАНДАРТНОГО
Маленькая девочка Мэри бывает на пляже с мамой и братом. Они ездят туда на красном автомобиле. Там они купаются, едят мороженое, возятся в песке, играют и обедают бутербродами.
Ну что, справились? Давайте сравним ваши ответы с ответами британских школьников в возрасте от пяти до девяти лет, которые участвовали в научном эксперименте. Почти все дети правильно ответили на первые два вопроса («красный» и «нет»), а вот с третьим и четвертым дело обстояло намного хуже. Почему ? На них нет ответа: наша история не дает достаточно информации. И тем не менее подавляющее большинство детей - 76 % - ответили на эти вопросы «да» или «нет». Дети, которые попытались выкрутиться в случае таких простых вопросов, наверняка преуспеют в бизнесе или политике, где практически нет людей, готовых признаться в своем невежестве. Часто говорят, что три самых трудных слова в английском языке - это «я люблю тебя». Мы категорически не согласны! Сказать «я не знаю» для большинства людей намного труднее. И это очень печально: ведь пока вы не признаете, что не имеете представления о чем‑либо, узнать это по‑настоящему практически невозможно.
Прежде чем мы начнем разбираться в причинах такой неискренности, ее последствиях и способах решения проблемы, позвольте разъяснить, что мы имеем в виду, когда говорим, что мы что‑то знаем. Конечно, существуют различные уровни и категории знания. На вершине - то, что можно назвать «знанием фактов», то есть явлений, которые проверяются экспериментально. (Сенатор Дэниел Патрик Мойнихан блестяще выразил это словами: «У каждого есть право иметь собственное мнение, но не собственные факты».) Если вы будете настаивать, что химический состав воды - HO2, а не H2O, в конечном счете вам докажут, что вы не правы. Затем есть «убеждения» - возможно, правильные, но проверить их довольно сложно. Поэтому с убеждениями легче не соглашаться. Например, действительно ли дьявол существует? Этот вопрос задавали в рамках международного социологического исследования.
Как может быть такое расхождение во мнениях в таком простом вопросе? Разве что латыши или мальтийцы только думают, что знают ответ, а на самом деле они его не знают? Хорошо, существование дьявола, возможно, слишком таинственная тема, чтобы рассуждать о ней с фактической точки зрения. Давайте рассмотрим другой вопрос, - затрагивающий область как раз между убеждениями и фактами.
Большей части из нас вопрос кажется просто нелепым. Безусловно это правда! Но если задать этот же вопрос в стране с мусульманским населением, ответ будет совсем другим. Только 20 % индонезийцев считают, что теракты 11 сентября устроили арабы. В Кувейте таких людей всего лишь 11 % среди опрошенных, а в Пакистане - 4 %. (Если же спросить этих респондентов, кто был виноват, то обычно они называют израильтян, американское правительство или террористов‑немусульман.) Таким образом, выходит, что наше «знание» - это лишь следствие политических или религиозных взглядов. В мире полно людей, которых экономист Эдвард Глейзер назвал «продавцами заблуждений», - политиков, бизнес‑ и религиозных деятелей, «снабжающих людей убеждениями, когда это приносит экономическую или политическую выгоду».
Это немалая проблема уже сама по себе. Но ставки повышаются, когда мы постоянно делаем вид, будто знаем больше, чем это есть на самом деле. Подумайте о тех сложных вопросах, с которыми политики и бизнесмены сталкиваются каждый день. «Что нужно сделать, чтобы не допустить стрельбы в общественных местах?» «Оправдывает ли стоимость сланцевого газа, добываемого с помощью гидроразрыва пласта, наносимый природе урон?» «Что произойдет, если мы позволим оставаться у власти ближневосточным диктаторам, которые ненавидят нас?» На подобные вопросы нельзя ответить, просто приведя несколько примеров; проблемы надо тщательно обдумать, обратиться к своей интуиции и попытаться угадать, чем все обернется в итоге. Более того, эти вопросы многоаспектны: на результат влияет множество параметров, и эффект от их изменения может проявляться довольно причудливым образом в разных областях в разное время. В таких сложных вопросах невообразимо трудно указать конкретную причину, вызвавшую определенное следствие. «Действительно ли запрет на ношение огнестрельного оружия снижает уровень преступности? Или это всего лишь один из десяти значимых факторов?» «Экономика заглохла из‑за высоких налогов? Или же корень зла в китайском экспорте и колебаниях цены на нефть?»
А теперь представьте, насколько тяжелее предсказать, что произойдет в дальнейшем. «Прогноз, - любил повторять Нильс Бор, - крайне трудное дело, особенно когда речь идет о будущем». И тем не менее мы постоянно слышим рассуждения экспертов - политиков, бизнесменов, спортивных аналитиков, знатоков фондового рынка и, конечно, метеорологов - о том, что нас ждет. Они действительно знают, о чем говорят, или же вводят нас в заблуждение подобно британским школьникам? В последние годы ученые стали систематически отслеживать прогнозы различных экспертов. Одно из самых впечатляющих исследований провел Филип Тетлок, профессор психологии Пенсильванского университета. Объектом его внимания стала политика. Тетлок нанял около 300 экспертов - государственных служащих, политологов, специалистов по национальной безопасности и экономистов, чтобы они сделали тысячи предсказаний, которые он тщательно фиксировал в течение 20 лет. Например, при демократическом режиме, скажем в Бразилии, нынешняя партия большинства сохранит, ослабит или укрепит свои позиции на ближайших выборах? Или: в недемократической стране, допустим в Сирии, изменится ли характер власти в течение пяти ближайших лет? В течение десяти лет? И если изменится, то в какую сторону?
Насколько точными были их предсказания? Они были не намного точнее «произвольного выбора шимпанзе, бросающего дарты», - часто шутил Тетлок. «Да, это сравнение с обезьяной преследовало меня постоянно, - говорит он. - Но нужно отдать экспертам должное: их прогнозы были все‑таки немного лучше, чем у контрольной группы студентов Калифорнийского университета (в Беркли). А были ли предсказания экспертов лучше тех, что давали алгоритмы экстраполяции? Нет, не были». «Алгоритмы экстраполяции», которые упоминает Тетлок, - простая компьютерная программа, предсказывающая «отсутствие изменений текущей ситуации». Эта формулировка - всего лишь иной, компьютерный, способ сказать: «Я не знаю». Подобное исследование провела компания CXO Advisory Group на материале 6000 прогнозов специалистов фондового рынка, сделанных в течение нескольких лет. Обнаружилось, что совокупная точность экспертных оценок составила 47,4 %.
Повторимся, шимпанзе, предсказывающий наугад, могла бы с легкостью добиться схожего результата. При этом ваши расходы были бы значительно меньше комиссионных, которые обычно получает эксперт. Когда Тетлока попросили назвать качества того, кто предсказывает значительно хуже остальных, он произнес только одно слово: «Догматизм». То есть речь о непоколебимой вере человека в доподлинное знание о чем‑то, даже когда он на самом деле этого не знает. Как и другие ученые, которые наблюдали за экспертами‑гуру, Тетлок отмечает, что те «излишне самоуверенны», даже когда их предсказания абсолютно неверны. Самоуверенность и ошибочность - смертельная смесь, особенно когда есть более разумная точка зрения: просто согласиться с тем, что мы не можем знать будущее, как нам того хочется. Но, к сожалению, такое происходит крайне редко.
Это явление было красиво описано в статье «Почему предсказания большинства экономистов не сбываются?», опубликованной в журнале Red Herring в 1998 году. Ее автор Пол Кругман десять лет спустя получит Нобелевскую премию. Кругман указывает, что неудачи многих экономистов в их прогнозах связаны с завышенной оценкой влияния будущих технологий, и сам дает несколько прогнозов. Вот один из них: «Скорость распространения Интернета резко снизится вопреки закону Меткалфа, который утверждает, что число соединений в Сети пропорционально квадрату числа ее участников. Ведь становится очевидным, что большинству людей просто нечего сказать друг другу! Примерно к 2005 году будет ясно, что Интернет повлиял на экономику не более, чем факс».
На момент написания этой книги рыночная капитализация только таких интернет‑компаний, как Google, Amazon и Facebook, составила более 700 миллиардов долларов, что превышает ВВП всех стран мира за вычетом первых восемнадцати. Если добавить сюда еще и Apple, которая интернет‑компанией не является, но существовать без Интернета не может, то планка повысится до 1,2 триллиона долларов. На эти деньги можно купить много факсов. Возможно, нам нужно больше таких экономистов, как Томас Сарджент. Он тоже получил Нобелевскую премию - за работу по оценке причины и результата в макроэкономике. Наверное, он столько уже забыл об инфляции и ставке процента, сколько остальные не смогут узнать и за всю жизнь. Когда несколько лет назад Ally Bank решил сделать телерекламу, расхваливающую депозитный сертификат с новой функцией «увеличьте свой процент», Сарджент был утвержден на главную роль. Съемки проходили в помещении, напоминающем университетский клуб: богато украшенные канделябры, книжные полки в идеальном порядке, на стенах портреты выдающихся джентльменов. Сарджент царственно восседает в кожаном клубном кресле, ожидая, что его представят.
Ведущий начинает: - Сегодня наш гость - Томас Сарджент, лауреат Нобелевской премии по экономике и один из наиболее цитируемых экономистов в мире. Профессор Сарджент, можете ли вы сказать мне, каков будет процент по депозитному сертификату через два года?
Сарджент: - Нет.
И все. Ведущий от лица банка произносит: «Если он не знает, то никто не знает». И поэтому нужен депозитный сертификат с переменной ставкой процента. Эта реклама - работа комического гения. Почему? Потому что Сарджент дает единственно верный ответ на вопрос, на который невозможно ответить, и показывает таким образом, насколько нелепы попытки многих из нас поступать иначе. И дело не только в том, что мы знаем об окружающем мире меньше, чем нам кажется. Мы и самих себя толком не знаем. Многие ли люди хорошо справятся с таким простым заданием, как оценка своих талантов? Вот цитата из статьи двух психологов в академическом журнале: «Несмотря на то что человек проводит с собой времени больше, чем с кем‑либо другим, он имеет довольно смутное представление о своих навыках и возможностях».
Но давайте представим, что вы действительно превосходите всех в какой‑то области, вы подлинный мастер своего дела, подобно Томасу Сардженту. Означает ли это, что вы так же хороши в какой‑то другой области? Большое число исследований показывает, что ответ на этот вопрос отрицательный. Арифметика тут простая и убедительная: тот факт, что вы хороши в одном деле, вовсе не означает, что вы хороши во всем. К сожалению, эту истину часто игнорируют те, кто страдает - вдохните поглубже - ультракрепидарианизмом, «привычкой высказывать мнения или давать советы по вопросам, лежащим вне их компетенции». Если вы предполагаете в себе громадные способности, не понимая, чего именно вы не знаете, это, как ни странно, может привести к катастрофе.
Вспомните войну в Ираке. Она была начата из‑за заявлений США о наличии у Саддама Хусейна оружия массового поражения и его связях с «Аль‑Каидой». Конечно, причин там было больше: политика, нефть, возможно, месть; но заявления об «Аль‑Каиде» и оружии решили дело. Восемь лет, 800 миллиардов долларов, около 4500 погибших американцев и 100 000 - иракцев. И очень интересно предположить, чем бы все обернулось, если бы политики признали, что у них нет информации о наличии оружия массового поражения в Ираке и его связях с «Аль‑Каидой». Подобно тому, как теплая и влажная среда способствует распространению различных болезнетворных бактерий, мир политики и бизнеса с его долгосрочными целями, широким спектром последствий и запутанными причинно‑следственными отношениями поощряет самонадеянные догадки, выдаваемые за факты. И вот почему: это сходит с рук. К тому времени, когда все разрешится и станет понятно, что люди не знали, о чем говорили, говоруны будут уже далеко. Почему же люди продолжают делать вид, что знают что‑то, если последствия могут быть столь разрушительными? Тут все просто: в большинстве случаев цена слов «я не знаю» гораздо выше цены ошибки, по крайней мере для отдельного человека.
http://mtrpl.ru/think-like-a-freak - цинк