Жизнь и семья
Сегодня моему отцу, Медату Кагарову, исполнилось бы 80 лет. Я публикую воспоминания его сестры (моей «тети Томы») «Жизнь и семья», написанные в 2015 году.
Для иллюстраций использованы работы М. Кагарова из серий литографий «Автобиография» (1971) и «Автобиография II» (1977-83).
Ниже - ее текст.
____________________
Составленное моим братом, Гайратом Кагаровым родословное древо, является титаническим трудом и когда наши дети и последующие поколения дойдут до определенного возраста, снова и снова будут заглядывать в эти записи. Это придаст им понимание и силы, и что они не одиноки в этом мире.
Я же хотела также внести свою лепту, рассказать о жизни своих родителей. Это можно бы и сделать в устной форме на сборах всей семьи. Однако при сегодняшнем темпе жизни невозможно даже собрать всех членов семьи вместе, а тем более передать последовательно все факты из недолгой, но тяжелой жизни родителей. Все эмоциональные переживания, определения и тому подобное прошу домысливать самостоятельно, так как я не обладаю художественным словом и стиль написания желает лучшего.
Мама
Моя мама, Кагарова (Насырова) Хатима (Хатям) Кадыровна родилась в 1916 году. Месяц и дата рождения не известны. Внесенные в паспорт 14 сентября были вымышленными.
Родилась она в Алматинской области в Энбекши-Казахском районе в селе Таштыкара (ныне Саймасай) в сорока км от Алматы. Отец ее - Кадыр, как и его предки, занимался земледелием, выращивал как своего употребления пшеницу и огородные культуры. Знал письменность, читал и считал на арифметических счетах. В те годы в этом селе жили только уйгуры, а нескольких километрах находилось село Александровка с русским населением, белоказаками.
Уйгуры чувствовали превосходство и силу белоказаков и старались не конфликтовать с ними и даже где-то подчинялись.
После свершения Октябрьской революции в Казахстане начались зачистки, самоуправство и самосуды. Пришли и в Таштыкара, собрали мужскую часть селян, включая мальчиков, на сход и спросили за кого они: за коммунистов или за белоказаков. Естественно ответ был один - «за белоказаков», а кто такие коммунисты селяне и не слышали и кроме белоказаков, живших в соседнем селе, никого не видели. Тут же все были расстрелены. Вместе с Кадыром погибли еще два брата. Самому младшему было 17 лет. Он сначала спрятался на своей конюшне, его обнаружили и зарубили шашкой на месте.
Солдаты заходили в дома, забирали их нехитрый скарб, загружали на подводы и увозили. Были случаи глумления над женщинами. Позже вещи были частично возвращены. У прабабушки забрали швейную машинку и не вернули. А самое главное - людей было не вернуть и жизнь оставшихся покалечена. Историческую оценку не слышала, да и историю считаю «лживой» наукой, которая пишется со слов победителей. Да и кому мы нужны. Только и сделали, спустя восемьдесят лет, на месте расстрела, на красивой поляне поставили обелиск.
Так наша прабабушка в один день потеряла троих детей. У прабабушки остался один сын, Садыр, который воспитал мою маму с четырех лет и до совершеннолетия. Мать нашей мамы, Патям, пережила своего мужа лишь на два года.
Детство в деревне мама почти не помнила. Только отдельные эпизоды как бабушка отправляла ее относить еду дяде на пашню или как играли с детьми. Особенно она любила рассказывать про любимую двоюродную сестру Айшам. Айшам выдали замуж в 15 лет за городского мужчину на 30 лет старше нее. Даже по сегодняшним меркам это еще ребенок, а тогда тем более и видимо когда он привез погостить ее к родителям, она стала умолять оставить ее на несколько дней в деревне. Будучи добрым человеком он, Джамшит (отец Марата и Жанны) дал согласие. И вот проявление той радости, когда Айшам кувыркалась, перекатывалась по траве мама помнила и плакала переживая каждый раз эту сцену.
В 1924 году (дедушка) Садыр бува с семьей переехал в город, в поисках лучшей доли. Купили домик ниже Ташкенской, в последствии прожили на этом месте более 80 лет. Дедушка Садыр тяжело заболел, его парализовало, а позже стал ходить, но полностью работоспособность не вернулась, кормились отдельными заработками. Были случаи, когда дедушка сдавал на ночь комнату для игроков. Жена его уходила с младенцами к родственникам, а он оставался. Мама оставалась из-за болезни. В то время она болела малярией и лежала на стопке одеял, теряя сознание, приходя в себя, засыпая. Никого не интересовало ее состояние. Просто сужденному жить - не умрет. Зато на утро появлялись деньги на хлеб. Так семья перебивалась с хлеба на воду. Несмотря на тяжелые испытания Садыр бува никогда не отказывался от нашей мамы, не сдал в детдом и всегда называл своей дочкой, а она его отцом (дада). У него самого было два сына: один умер в детстве, второй - Касым. Мы его звали Тага, что значит младший брат мамы.
Мама считала его родным братом. В детстве опекала его, заставляла ходить в школу. Сама она закончила начальную школу, дальше ей не разрешили учиться, решив что девочке учеба не к чему.
В семнадцать лет мама пошла на биржу труда устраиваться на работу. Ее определили на новое предприятие, обувную фабрику, в закройный цех ученицей. Как она дорожила этой работой! Боясь опоздать к началу смены, а часов дома не было, приходила на работу на рассвете и сидела рядом со сторожем, ждала, когда начнут запускать в помещение. Мастер в цеху был пожилой еврей, возможно его как специалиста прислали с другой республики, уважал старательную и скромную девочку, поощрял. Однажды выдал на месяц бесплатную карточку на обеды в столовой. Мама была счастлива. Но в следующий месяц не получила такую карточку и целый день проплакала. А мастер, узнав что так она расстроилась, подошел к ней и говорит «вот глупая казашка, не плачь, забери мою карточку». Уже потом нам, смеясь рассказывала что совсем не думала о том, что на это могла быть причина: не выполнила план, или соблюдалась какая-то очередность. Вот такие были люди, может себя обделил, но не мог смотреть на эти горькие слезы.
Вместе с мамой на фабрике трудились родители Тельмана Азнабакиева (Рашидин и Гагансам).
Для мамы это было хорошее время: новые веяния: ходили на демонстрации в красных косынках агитировали народ.
Вскоре дальние родственники познакомили маму с моим папой, Итахуном. В те далекие времена, встречаться с парнями было запрещено, но им устроили случайную всречу, «искра пробежала» и вскоре, она была сосватана и выдана замуж. Ни о какой свадьбе или калыме речи не было.
Папа, отслужив в армии, работал на пекарне тестомесом. На работе выделялся трудолюбием, смекалкой. За трудовые достижения был включен в стахановское движение и отправлен на повышение квалификации в Москву. Мама поехала вместе с ним. В Москве папу разместили в общежитии, а маму он определил на частную квартиру, на окраине города, рядом с Ваганьковским кладбищем. Это в конце 20 века Ваганьковское кладбище можно назвать музеем или парком, где нашли покой Владимир Высоцкий, Олег Даль и другие. А в начале века это было обычное захоронение. Хотя мама и знала русский язык, она боялась выезжать в город и целыми днями вынуждена была наблюдать за похоронами. Лишь перед отъездом, с папой съездили на Красную площадь.
В Алма-Ате жили на частной квартире. Государство не давало жилье, а на свое не было средств.
А в остальном было все хорошо. Для обучения к папе был прикреплен учитель, который приходил к ним заниматься в определенные дни и часы. Однако папа не хотел заниматься, давал задание маме готовить лагман и вместо занятий втроем шли в кинотеатр.
Практически сразу после женитьбы, отец привел в дом Аинидина. Аинидин был единственным сыном его покойной сестры. На тот момент ему было 7 лет и прожил с нами до 30 лет. Отец усыновил его и он был полноправным членом семьи, а нам родным братом.
Медат Кагаров. «Рождение». Из серии «Автобиография».
А 1938 году родился Гайрат. Материально жили, по меркам того времени, хорошо. В магазинах появились продукты, одежда. Гайрату приносили детское питание с детской кухни, баловали и лелеяли его. Но такие времена недолго продолжались. С сорокового года экономика резко ухудшилась. Снова ввели карточную систему. В июне сорокового года родился Медат. В отличие от Гайрата, он был спокойным ребенком. Все внимание было по-прежнему приковано к Гайрату. Но и такая жизнь, относительно спокойная, продолжалась недолго. Началась война.
Медат Кагаров. «1941», литография (1969)
Осенью 1941 года папу забрали на фронт. Мама осталась на частной квартире с тремя детьми на руках: двенадцати, трех и полуторогодовалым. Вышла работу на хлебозавод, где до призыва работал папа. Долго проработать не смогла. Аинидин вышел из под контроля. С учетом подросткового характера и влияния улицы, не захотел смотреть за детьми, подчиняться маме и ушел из дома. Мама уволилась и перебивалась заработками от торговли на базаре. В обед прибегала домой покормить детей, спрятав спички и вилки, снова закрывала их на замок и уходила на работу.
Первую зиму дети тихо сидели, боялись шевелиться. Так прошел год. Дети чуть подросли, привыкли к такому образу жизни. Голодом не сидели, хоть без излишеств, хлеб был всегда.
А мама переживала за Аинидина. Все-таки он был ребенок. Вернулся он через год, голодный, грязный и поумневший. Выкидывать одежду не было возможности, пришлось маме оттирать, отглаживать, чистить. Где его носило целый год он не рассказывал, можно было только догадываться, но для Аинидина эта была хорошая школа жизни, которая изменила его. С тех пор Аинидин стал помощником маме во всем. Вскоре он пошел учиться в школу фабрично-заводского образования при хлебозаводе (ФЗО). В этой школе они работали и учились на определенные специальности. Кроме того, их там кормили и выдавали ложку повидла, которое Аинидин смазывал на середину кусочка хлеба и, когда они строем шли по улице из школы на завод, кидал в руки поджидавшим на дороге Гайрату с Медатом. Этот эпизод на всю жизнь остался в памяти у них и, конечно, вспоминался со слезами на глазах.
Медат Кагаров. «1943». Из серии «Автобиография».
Война продолжала идти. Алма-Ата находилась в глубоком тылу. Взрослые трудились, постоянно следили за новостями с фронта, прикладывали все силы, чтобы выжить, накормить детей, сберечь их здоровье. Надо сказать, что маме это удалось. Посмотрите на фотографию мамы с Гайратом и Медатом, какие у них были толстенькие щечки. А мамин вес был всего сорок пять килограмм, при росте сто шестьдесят пять сантиметров. Когда папа показывал это фото на фронте своим соратникам они думали, что дети опухли от голода.
С мамой Хатимой (Фатимой). Вверху в центре - Айнитдин, внизу - Гайрат. Медат -- крайний справа.
В 1943 году папу, из-за тяжелого ранения в грудь, комиссовали. Он приехал в Алма-Ату и полгода проработал директором хлебопекарни, а затем бронь сняли и он снова был призван в Армию. До отправки, несколько дней призывников размещали в Никольской церкви. Папе как призывнику выписали какое то количество отходов муки, которая была рассыпана на полу, с кусочками теста с отпечатками от галош, бечевками. Мама просеяла муку, поставила опару, затем пожарила пирожки, накормив детей, понесла папе. Пока жарила, Медат следил чтобы входная дверь была закрыта, дабы никто не съел пирожки. Сами были сыты, а глаза голодные.
Медат Кагаров. «Проводы». Из серии «Автобиография».
Призыв на войну во второй раз, был значительно тяжелее: все знали какая там идет бойня, мало кто возвращался живым.
К вагонам солдат вели под конвоем, по проезжей части. А по тротуару шли родственники. И те и другие плакали навзрыд. Прощались навсегда.
Но нам повезло более чем другим. Отец вернулся. Был осенний солнечный день, мама разрезала арбуз и вдруг заходит отец. Гайрат узнал его сразу, бросился ему на шею, а Медат спрятался за дверью и все твердил, что это не его отец: его папа должен был привести пулемет.
Медат Кагаров. «Возвращение». Из серии «Автобиография».
Возвращение праздновали неделю.
Мама, экономя на всем, за годы войны скопила деньги на дом, но, купив дом, вскоре им пришлось продать его, он стоял на болотистом месте. И опять сняли частную квартиру.
А потом начались тяжелые будни. Заболели тифом Гайрат и Медат. В 1946 году родился мальчик, который не прожил и месяца. Пережили и это.
А 1947 году родилась я. И, чтобы я выжила, назвали Турсункыз (озн. «пусть живет»). В 1948 году родители купили другой дом, где и прожили 25 лет.
В послевоенные годы всем было тяжело. Но у нас был отец. Он, как до войны, работал на хлебозаводе. Работали ради живота. Несколько лет отец ходил в шинели, а мама перелицовывала свое пальто, чтобы как то прилично выглядеть. Бытовые проблемы решала мама. Семья состояла уже из шести человек, из них четверо были мужчины. А это значит, что стирать надо было четыре лыжных костюма, варить соответственно их аппетиту. Кроме того, мама отличалась необыкновенной чистоплотностью: у нее все сверкало: и посуда начищена песочком и некрашеные, деревянные полы скоблила ножом до желтизны. Вещей было немного, и у каждого из них было постоянное место. До сих пор помню на каком гвозде висели ножницы, на каком самодельная вешалка с отутюженными ленточками для моих косичек. Кухонную утварь расставляли под потолок летнего навеса, чтобы до них не могли добраться мыши, лягушки, собаки, кошки и прочая живность. Стирала мама минимум 2 дня в неделю 1 день темное, 2 - белое. Полоскали белье на речке Поганке, что в двух кварталах от дома. Двор, в летнее время, поливался и подметался дважды в день: утром и вечером.
На огороде выращивались все фрукты и овощи, которые использовали в питании: джусай, помидоры, баклажаны, перец, чеснок, лук, редис. Маме достаточно было одного килограмма мяса, чтобы трижды накормить семью лагманом. Какой же он был вкусный!
Что скрывать, благодаря папиной работе, у нас на столе всегда был хлеб и сливочное масло. Наше привычное меню: утром и в обед - атканчай с хлебом, маслом иногда яичница, халга (пассировка их муки, залитая сладкой водой), а вечером обязательно горячее блюдо: жаркое, суюк-аш, манты с тыквой или джусаем со своего огорода. Благо весной сажали столько тыквы на 2 беседки, что хватало запасов до весны. Тыквы были большие, и чтобы они не упали под своей тяжестью на них одевались сетки-авоськи и закреплялись на беседке. Таким образом плодам хватало солнечных лучей и они давали тень. Осенью, после сбора урожая, сеточки аккуратно складывались и помещались в сарай до следующего года. Благодаря огороду, в нашем меню присутствовало неограниченное число овощей и фруктов Лето начиналось с салатов из редиса со сметаной, затем овощные салаты. Черешня, вишня, малина, яблоки, урюк, яблоки-райка, терн собирались ведрами и все съедали. Хранить фрукты свежими на зиму не умели Только сушили помидоры, нарезанные яблоки. Зато какие были помидоры посоленные в дубовой бочке с чесночком: сочные, плотные, вкусные. Все кто их пробовал - помнит вкус до сих пор.
Вот примерно такое питание было в нашей семье, без излишеств, конфеты по праздникам, но в сравнении с другими семьями мы жили обеспеченно. К тому же была физическая нагрузка, в результате выросли здоровыми людьми, без лишнего веса и каких либо заболеваний.
А физической нагрузки хватало, особенно Гайрату и Медату. Папа был очень строг с сыновьями: во-первых, сам прошел тяжелую жизнь, которая отложилась на его нервной системе, во-вторых, хотел чтобы его дети добились чего-то большего в жизни, стали образованными людьми. По себе знал, что отсутствие образования не дало продвижения по работе, хотя у него были большие организаторские способности, смекалка и хватка. Ни одно собрание уличного комитета не проходило без него и мнение его по многим вопросам было решающим. И, однажды, когда мы были в гостях у Армана с Сауле, также пришли их соседи и сказали, что без Кагарова не могут решить какой-то вопрос, я была удивлена такому повторению, так же приходили к нашей калитке и звали «Кагаров, все вас ждут».
Медат Кагаров. Из серии «Автобиография».
А в воспитании детей местами были и перегибы. Но это было его понимание, и братьям часто «доставалось» за любую провинность, а бывало и ни за что. Когда пристраивали комнатку, папа, уходя на работу, давал задание изготовить «N» количество саманов (кирпич из глины и соломы). Слова: «я устал», «не хочу» и «не могу» не только не принимались, но и не произносились. Правда, когда отец уходил на работу, то заставляла работать уже мама: дети есть дети, они всё превращали в игру, кидались друг в друга глиной, обливались. И только одна угроза что, что скоро придет папа, возвращала их к действительности и «план», как правило, выполнялся. И еще надо было успеть помыться. Мылись поливая друг друга из ведра, ноги мыли в арыке который проходил через огород, тогда еще с чистой водой. А в учебное время к приходу отца мальчики должны были сидеть за столом делать уроки или читать. При этом он спрашивал «сделали уроки?», услышав утвердительный ответ, договаривал - «переделывайте». Что означало, видимо, «повторите». Контроль за учебой вела мама, но иногда подключался и папа. У Гайрата все было на высоте: аккуратность, отличные оценки. А Медату «попадало» частенько, в портфеле которого была куча бумажек с рисунками, карикатурами, записками. Кто тогда мог подумать, что это было началом его становления как художника.
Медат Кагаров. «В парке». Из серии «Автобиография II».
В 1953 году тяжело заболела мама, онкология. Она лежала три месяца в больнице, получала лучевое лечение. Тогда мне было 5-6 лет. Палата находилась в полуподвальном помещении больницы Красного креста. Когда мы приходили навещать, я первым делом бежала к окну и целовала стекло. Тем самым еще больше расстраивала ее и других больных. На тот момент одно из желаний мамы было отвести меня в 1-й класс. Дома за мной смотрела бабушка, знакомая наших родственников. Она молилась на ночь и меня учила повторять за ней. Наши молитвы были услышаны. Болезнь на некоторое время приостановили. Жизнь вошла в привычное русло. Все мы подросли.
Медат Кагаров. Из серии «Автобиография II».
Медат поступил в художественное училище. Гайрат закончил школу и поступил в Московский институт пищевой промышленности. Москва была и законодателем мод. Когда он приехал после первого курса на летние каникулы и мы увидели его в брюках дудочках, все были в шоке. Люди оглядывались, а дети кричали вслед «стиляга». Но Медату сразу понравилось и он упросил маму перешить его брюки и он сразу перешел в разряд «стиляг». Еще через два года Медат закончил училище и тоже захотел продолжать учебу в Москве или Ленинграде. Папа был против. Основной причиной было то, что материально он не сможет содержать сразу двух студентов. Но, видимо, ему было уже тяжело по состоянию здоровья. Оставалось три-четыре месяца до того как папа получит обширный инфаркт. Но на тот момент, Медат настаивал, говоря что денег ему не надо, что он будет работать в свободное от учебы время, истопником. Отец согласился и стал добиваться направления в Ленинградский художественный институт им. Репина, для внеконкурсного поступления. Туда Медат опоздал. Как говорится, все что ни делается, делается к лучшему. И поступил он, уже без всяких льгот, по совету Гайрата, в Московское художественно-промышленное училище (б.Строгановское). Училище находилось рядом с институтом и общежитием Гайрата. Конечно же деньги высылались и на него. На двоих 50 рублей ежемесячно и так до конца их совместной учебы, это при том что отцовская пенсия была 38 рублей. Той же осенью отец получил обширный инфаркт и еще через 2 месяца второй. Он уже практически не вставал с постели. Врачи сказали что только операция даст шанс на жизнь. Отец очень боялся, врачи и мама уговаривали и он согласился только после того, как ему пообещали, что операцию будет проводить профессор Брякин. В то время отец и сын Брякины были светилами в области кардиохирургии. Операцию на сердце проводили под местным наркозом. Как нам объяснили, надо было направить кровь по другим венам, минуя закупоренный участок. Операция прошла успешно, там же присутствовали студенты и всё фотографировалось. Вскоре эти фотографии были размещены на стенде здравоохранения Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) в Москве. И, надо же такому совпадению, Гайрат пришел на эту выставку, подошел к стенду и увидел фото. Так они узнали об операции, хотя родители скрывали, что бы не расстраивать их и чтобы не повлияло на учебу.
Операция продлила жизнь еще на 13 лет, получил инвалидность второй группы, были рецидивы, госпитализации, но он опять вставал, и «пахал» на огороде больше и лучше здорового.
Болезнь отца не отразилась на материальном обеспечении детей студентов: они также получали 50 рублей. Причем, поручалось мне отправлять через почту деньги и ежемесячно 7 числа (день получения пенсии) мне запрещалось задерживаться в школе. И мне внушалось, что они могут быть голодными, не должны лишний раз отвлекаться от учебы. Наивные люди! Я всегда так жалела их, что и в голову не приходило попросить что-либо купить. Я не знала ни вкус московских конфет, ни фруктов. И все-таки надежда была найти завалявшуюся конфету в чемодане. Но, увы!
Это были не большие деньги, но хватало на необходимое. Еще была у них стипендия. Папе назначили пенсию 35 рублей +3 рубля мне как иждивенке. Мама не получала ничего. Дом был из двух комнат, одну мы сдавали квартирантам за 30 рублей и во дворе времянку - за 16 рублей. Итого 84 рубля минус 50 рублей в Москву. На 34 рубля мы втроем жили 2 года. В эти годы мама не позволяла покупать что-либо из одежды. Когда рвались у меня чулки, мама из двух пар сшивала одну, то есть заменяла носочную часть на верхнюю часть из другой пары. Конечно, даже я, которая не комплексовала на счет одежды, стеснялась такой явной нищеты и переобувалась на физкультуру под партой. Но никогда не плакалась, тем более не требовала от родителей вещи. Даже, наоборот, успокаивала маму, когда она сетовала что, мне надо бы что-то подкупить, а денег нет. Девиз родителей был «выучить детей», а потом они смогут уже отдыхать, да и дети смогут уже им помогать. Причем этот девиз был по силе и значимости не ниже, чем «все для фронта».
Медат Кагаров. Из серии «Автобиография II».
Предпринимательство в те годы не допускалось, тем не менее, родители нашли способ приработка - стали заниматься цветоводством. А начался этот бизнес с моим участием. Как-то совсем не было денег и мама собрала букет и отправила меня продать его на Никольский рынок за 1 рубль. И, удивительно, я его быстро продала. На 1 рубль можно было купить хлеб (15-20 копеек), молоко. На следующий день уже мама понесла продавать несколько букетов. Все было продано. Так и цветы, которые сажали для красоты двора стали приносить и материальную выгоду. Тут и папа приобщился. А так как всякую работу он исполнял с душой, изобретательностью и умом, цветы не просто выращивали , но и завели каталог, дневник работ и наблюдений. Сейчас бы сказали «провели маркетинг», а тогда проанализировали: какие цветы больше пользуются спросом, какие раньше всех цветут и т.п.
Тут еще я увидела в книжном магазине маленькую книжонку за 15 копеек, называлась «Встреча с цветами». Говорю о цене потому что дома часто повторяли что эта книжка за 15 копеек принесла прибыли на тысячу рублей. В ней рассказывалось, какие мероприятия надо проводить, чтобы гладиолусы раньше зацветали. Это был неоценимый совет, тогда не было пленок, оранжерей. Используя эти советы у нас гладиолусы цвели на 2-3 недели раньше чем у других, что естественно вызывало зависть у товарок, а нам дополнительную прибыль. Так необходимость привела в цветочный бизнес. Только мы его не продолжили, не то было время и торговлю мы считали зазорным, стеснялись. Как меня спросил один человек «а деньги брать не стеснялись»? Позже Гайрат, когда стал работать, пытался запретить продавать цветы, но они не хотели зависеть от детей, да и получали заряд от работы на земле. К тому же не думали, что так рано уйдут из жизни. А мы проявились в других сферах, я думаю родители были бы довольны нами.
Медат Кагаров. «Мои родители». Из серии «Автобиография II».
В жизни родителей наступил следующий этап. Стали жениться сыновья. В 1963 году Аиныдын привел Аллу. К тому времени у них уже родилась девочка, ей было несколько дней. По-моему, Гульнарой ее назвала мама. Аинидын получил комнату в 2-х комнатной квартире.
В 1962 году Гайрат закончил институт и был направлен, как молодой специалист, на работу на Алма-Атинский маргариновый завод в качестве инженера механика.
Материальное положение стало улучшаться. Через год он женился на Альмире, сразу получили квартиру. Стали жить отдельно, но нам помогали. К тому времени родители даже подкопили небольшую сумму и сыграли свадьбу хоть и скромную, но как могли старались отметить это событие. Медат женился на год раньше, получив разрешение от родителей, но свадьбы у них не было.
«Горько». Из серии «Автобиография II». В реальности такой свадьбы не было и родители моих родителей не сидели вместе за свадебным столом. Моя тетя - справа с кошкой.
Вы наверное думаете, почему так часто говорится о деньгах. Это не от того, что мы любили деньги, создавали некий фетишизм. Просто надо было выживать и только крайняя экономия, до отрешения, помогли родителям так распределить имеющиеся средства, чтобы вырастить детей, дать им образование. При этом никогда не перед кем не ныли, не просили помочь, просто потуже затягивали пояса. Даже взаймы мама не просила: отдавать надо вовремя, а это дополнительная кабала. Таким образом, мы получали уроки честности, выработки характера, экономики.
В 16 лет я с мамой съездила в Москву. Мама опять сильно заболела и врач сказал, что ей осталось жить только год. И папа, чтобы она как-то развеялась и мне чтобы помнить, отправил нас в Москву к Медату. Не помню сколько дней мы там были, но мне все очень понравилось. Тогда был Советский Союз. Как волнительно было слышать красивый голос который торжественно объявлял, что поезд подъезжает к столице нашей Родины - Москве. А потом прогулки по Москва-реке, Кремль, музеи, запомнились надолго. Съездили в гости к маме Инны. Очень красивая природа. А сейчас там нашла вечный покой и Инна Михайловна, прожив с Медатом пятьдесят лет.
Слава Аллаху, предсказания врачей не сбылись, мама прожила вместо года отпущенного врачами, еще десять лет, может лучшие в своей жизни. Относительный достаток, дети определены, внуки радовали. Дома был уют. Сам домик по сегодняшним меркам маленький, но до сих пор вспоминается как большой дом, красивый сад огромные цветники. Двор всегда был чисто выметен, длинная дорожка до туалета была выложена папиными руками камнями, как на Красной площади. Душистые и сочные яблоки: столовка, медовка, пеструшка, лимонка. Таких уже давно не видела, не ела. Запах трав. За забором, на улице был высажен клевер для красоты, чтобы не было сорных трав. В арыках постоянно текла вода. Через арык переброшен мостик, опять же сделанный папой. Над арыком росла плодоносящая шелковница. Машин до шестидесятых годов было мало, и я с подружками играла в куколки, расстелив тряпочки прямо на траве. Все теплое время года проводили во дворе, а иногда и в жару даже спали под открытым небом. Еда готовилась в очаге, с навесным казаном. Растапливался казан опилками или хворостом, который папа заготавливал подрезая живую изгородь. Воду к чаю кипятили в самоваре. Варила мама, а я очаг растапливала, за водой в колонку бегала и делала много мелкой работы, которой в сегодняшних квартирах с удобствами просто нет. Братья уехали учиться, когда мне было 11-12 лет. И это время совпадает с болезнями мамы и папы. Так что уборка, стирка вода из колонки были на мне. Кроме того, раз в год закупался и заносили ведрами в сарай уголь, навоз, дрова. А однажды я, под руководством папы, посадила весь огород. Но это было вынужденно, а родители меня очень любили, ласкали, целовали и многие думали, что я этакая белоручка.
В то время любой труд был по силам и сейчас вспоминаются только хорошее, чудесные запахи трав, цветов, неспешные душевные беседы. Мама любила рассказывать про свою жизнь, беседовала с моими подругами, между делом поучая в жизненных вопросах.
В праздники родители общались родственниками. Это были двоюродные мамины сестры, брат Касым и папины - Зульфакаровы и родственники с татарской слободки. Дети сестер тоже общались, дружили и выросли сохраняя, до сих пор, близкие родственные отношения и дружеские привязанности, хотя между собой мы уже троюродные. Поэтому очень важно общение, а без него и родные теряют интерес и духовную потребность в друг друге.
3 ноября 2015 года