(no subject)
Оно как-то волнами. Вокруг меня все так или иначе только о войне. Даже если говоришь с подругой, кажется, на какую-то совершенно нейтральную тему, вы все равно говорите так или иначе о войне. Война не дает забыть о себе, напоминает о себе любой мелочью: она в болезненно сведенных мышцах и во вконец испортившемся сне, она в посеревших лицах учеников, словно в человеке внутри выключили свет, она в глупых повседневных мелочах - не можешь заплатить в магазине с телефона, нужно зайти через vpn, чтобы выложить фотографию зацветшей на обочине мать-и-мачехи в инстаграм, что-то закрылось, что-то не работает, что-то сложно оплатить - несколько раз за день точно наткнешься на маленький такой привет, помнишь, почему все так? Даже если решаешь несколько дней не читать новости, все равно каждую минуту знаешь и помнишь. Перед выходом из дома еще раз смотришь в зеркало, чтобы убедиться, что на тебе нигде нет сочетания желтого и голубого. На улице сжимаешься, увидев людей в форме. Все информационное поле состоит из боли и страха, из вины, из аналитики разной степени диванности, из черного юмора, слез, попыток сохранить рассудок, страха, боли, боли, боли...
Когда выходишь на улицу и видишь, что там ничего не изменилось, набухают и раскрываются почки, на площадке играют дети, люди заходят в магазины, едут машины - все как всегда, все как будто мир в порядке, кажется, что это иллюзия, нелепый сбой в матрице. Мир сходит с ума и ты вместе с ним. Постепенно погружаешься в тьму и перестаешь понимать, зачем тебе продолжать жить.
А потом разговариваешь с друзьями, и где-то между обсуждением того, какой это все ужас и того, какой же это все ужас, как-то неловко всплывает, что Надя была у парикмахера, а Кса проводила мастеркласс для детей, Нинка начала новый сериал, Коля испек шоколадное печенье, и тебя вдруг отпускает. Вдруг становится понятно, что вот это все и есть жизнь. Все эти повседневные мелочи, пустяки, то, о чем обычно и не думаешь - это жизнь. Вот такая, испуганная и измученная, но все-таки оставшаяся с нами. И понимаешь, что хочешь жить. И даже хочешь получать от жизни удовольствие - они хотят, чтобы мы перестали радоваться, значит, я буду радоваться столько, сколько смогу, всему, чему смогу.
Потом какие-нибудь новости, или чей-нибудь проникновенный пост о том, как нам правильно скорбеть, и опять не знаешь, зачем вообще вот это все, и хочется перестать. А потом, например, театр, и еще несколько дней, вроде бы, хорошо. А потом опять. И опять. Так и живем. Но живем же.
Писать про как дела и про свои маленькие радости этой повседневной маленькой жизни по-прежнему не поднимаются руки. Думаешь было похвастаться, что наконец появились силы, чтобы готовить себе нормальную еду, но понимаешь, что готовить себе нормальную еду на нормальной плите это по нынешним временам огромнейшая привилегия. Жаловаться вообще никак нельзя. Это на самом деле очень тяжелый момент, и то, что аукнется нашей многострадальной психике - нам тут, пока что в безопасности, может быть сколь угодно плохо, но когда ты понимаешь, насколько хуже другим, мы не позволяем себе жаловаться, часто даже внутри себя осознать и прочувствовать, насколько плохо тебе самой. Другим хуже. Не жалуйся. Терпи. Понятно же, что есть люди, готовые вот прямо сейчас махнуться со мной проблемами и душевными терзаниями вообще не глядя. А если кто и напишет о том, как ему плохо, непременно на него кто-нибудь да посмотрит косо. Я понимаю, что это неправильно - мы не можем вот так взять и обменяться проблемами, от того, что мне станет хуже, никому не станет лучше, но я не представляю, что с этим можно было бы сделать.
В голову лезут разные глупые мысли:
Такими темпами нам скоро совсем запретят говорить о второй мировой войне, и мы перейдем на обсуждение войны 1812 года, а потом запретят вспоминать и о ней, и всем, что с ней связано, включая торт Наполеон.
В кино бывают такие злодеи, которые творят зло просто потому, что они злодеи, без дополнительной мотивации. Раньше мне это казалось надуманным.
В моем личном словаре словосочетание "искусственное дыхание" приобрело новое значение - я сейчас живу, кажется, от музея до театра и от театра до музея. Надо бы еще что-нибудь с музыкой придумать, для большей гармонии.
Если его выложат в мавзолее, осиновые колья будут же отбирать на входе?
Как-то так и живем. Но ведь живем же.
Когда выходишь на улицу и видишь, что там ничего не изменилось, набухают и раскрываются почки, на площадке играют дети, люди заходят в магазины, едут машины - все как всегда, все как будто мир в порядке, кажется, что это иллюзия, нелепый сбой в матрице. Мир сходит с ума и ты вместе с ним. Постепенно погружаешься в тьму и перестаешь понимать, зачем тебе продолжать жить.
А потом разговариваешь с друзьями, и где-то между обсуждением того, какой это все ужас и того, какой же это все ужас, как-то неловко всплывает, что Надя была у парикмахера, а Кса проводила мастеркласс для детей, Нинка начала новый сериал, Коля испек шоколадное печенье, и тебя вдруг отпускает. Вдруг становится понятно, что вот это все и есть жизнь. Все эти повседневные мелочи, пустяки, то, о чем обычно и не думаешь - это жизнь. Вот такая, испуганная и измученная, но все-таки оставшаяся с нами. И понимаешь, что хочешь жить. И даже хочешь получать от жизни удовольствие - они хотят, чтобы мы перестали радоваться, значит, я буду радоваться столько, сколько смогу, всему, чему смогу.
Потом какие-нибудь новости, или чей-нибудь проникновенный пост о том, как нам правильно скорбеть, и опять не знаешь, зачем вообще вот это все, и хочется перестать. А потом, например, театр, и еще несколько дней, вроде бы, хорошо. А потом опять. И опять. Так и живем. Но живем же.
Писать про как дела и про свои маленькие радости этой повседневной маленькой жизни по-прежнему не поднимаются руки. Думаешь было похвастаться, что наконец появились силы, чтобы готовить себе нормальную еду, но понимаешь, что готовить себе нормальную еду на нормальной плите это по нынешним временам огромнейшая привилегия. Жаловаться вообще никак нельзя. Это на самом деле очень тяжелый момент, и то, что аукнется нашей многострадальной психике - нам тут, пока что в безопасности, может быть сколь угодно плохо, но когда ты понимаешь, насколько хуже другим, мы не позволяем себе жаловаться, часто даже внутри себя осознать и прочувствовать, насколько плохо тебе самой. Другим хуже. Не жалуйся. Терпи. Понятно же, что есть люди, готовые вот прямо сейчас махнуться со мной проблемами и душевными терзаниями вообще не глядя. А если кто и напишет о том, как ему плохо, непременно на него кто-нибудь да посмотрит косо. Я понимаю, что это неправильно - мы не можем вот так взять и обменяться проблемами, от того, что мне станет хуже, никому не станет лучше, но я не представляю, что с этим можно было бы сделать.
В голову лезут разные глупые мысли:
Такими темпами нам скоро совсем запретят говорить о второй мировой войне, и мы перейдем на обсуждение войны 1812 года, а потом запретят вспоминать и о ней, и всем, что с ней связано, включая торт Наполеон.
В кино бывают такие злодеи, которые творят зло просто потому, что они злодеи, без дополнительной мотивации. Раньше мне это казалось надуманным.
В моем личном словаре словосочетание "искусственное дыхание" приобрело новое значение - я сейчас живу, кажется, от музея до театра и от театра до музея. Надо бы еще что-нибудь с музыкой придумать, для большей гармонии.
Если его выложат в мавзолее, осиновые колья будут же отбирать на входе?
Как-то так и живем. Но ведь живем же.