Гомер
Еще не знаю точно, в каком стиле следует вести дневник чтения, но будучи почти полностью уверенной, что его никто не будет читать, напишу лично для себя, как повлияло на мой разум новое чтиво ( да, новое! ибо тот факт, что я уже видела произведения Гомера в школе, ни о чем не говорит).
Счастливые люди были эти древние греки. Все как на подбор великие, бесстрашные, широкоплечие, могучие, златокудрые, ни на грамм не сомневающиеся в покровительстве богов ( что уж говорить о сомнении в их существовании). Спрашивается, почему бы не драться, как львам, сражаясь за родину, почему бы не совершать подвиги, не красть красавиц, если смерть одна, и конец уже маячит где-то невдалеке? Персонажи Одиссеи и Илиады живут так, будто каждый день - последний, ибо надо всеми - над богами и смертными - стоит Судьба, не подчиняющаяся ровно никому, а приношение жертв богам - только залог счастливой жизни под их покровительством. Боги могут спасти людей на поле боя, могут защитить, отвести от беды, предупредить об опасности, тем самым как будто бы могут спасти от внезапной смерти, но не могут спасти от судьбы. В чем же тогда разница между смертью завтра и оной в какой-то изначально положенный день?
Почему боги не могут повлиять на трех Мойр, ведь они дочери Зевса, главного меж бессмертных, и Фемиды?
Получается, греческий разум предусматривал нечто не поддающееся описанию и представлению, нечто, существующее над богами, которые покровительствовали всем земным и небесным, то есть всем, о чем знали греки. Даже над богами Олимпа стоит еще более высокое существо, ведь судьба не может управлять всем сама по себе. Эта система чем-то похожа на современную государственную: смертные - простые граждане, боги - правительство, в судьба - та невидимая субстанция, что управляет всем, не показывая лица и не проявляя своего существования напрямую. Есть она, нет ее - никто не знает, но ведь не может же один Зевс, тоже, как оказалось, вполне смертный, править целым миром, если он не вполне может управлять собственной жизнью?
Греки оставили в мироздании Х , который человечество нашло много позже. Нашло, но познать так и не сумело.
***
При чтении гомеровских текстов возникает странное ощущение отдаленности того времени. По сути, жизнь каждого столь коротка, что можно отсчитать в шагах путь, разделяющий нас и современников Гомера. Как бы ни был сложен слог, смысл до нас доходит вполне прилично, и мы внезапно понимаем столь очевидную вещь: те люди мало отличаются от нас. И снова становится немного не по себе, что наше сознание не позволяет оттолкнуться от ХХI-го века, прыгнуть вперед ( или назад. кто знает, в какую сторону движется время, ведь дети рождаются младше, а не старше, следовательно, встают назад, за наши спины <----) и увидеть людей через несколько тысяч лет. Увидеть, что в целом они не изменились. Они такие же, как и мы, может быть, они и есть мы, ведь никто не отменял теорию о реинкарнации.
И если "греки в наших головах" помогают нам выстраивать цепочки мыслей, то мы вряд ли уже будем так же заседать в сознании потомков, ибо, как кажется, нет такой науки, которой не коснулись современники Гомера. Остается инкогнито только та самая Судьба, которая не покажется, наверное, вплоть до апокалипсиса.
Счастливые люди были эти древние греки. Все как на подбор великие, бесстрашные, широкоплечие, могучие, златокудрые, ни на грамм не сомневающиеся в покровительстве богов ( что уж говорить о сомнении в их существовании). Спрашивается, почему бы не драться, как львам, сражаясь за родину, почему бы не совершать подвиги, не красть красавиц, если смерть одна, и конец уже маячит где-то невдалеке? Персонажи Одиссеи и Илиады живут так, будто каждый день - последний, ибо надо всеми - над богами и смертными - стоит Судьба, не подчиняющаяся ровно никому, а приношение жертв богам - только залог счастливой жизни под их покровительством. Боги могут спасти людей на поле боя, могут защитить, отвести от беды, предупредить об опасности, тем самым как будто бы могут спасти от внезапной смерти, но не могут спасти от судьбы. В чем же тогда разница между смертью завтра и оной в какой-то изначально положенный день?
Почему боги не могут повлиять на трех Мойр, ведь они дочери Зевса, главного меж бессмертных, и Фемиды?
Получается, греческий разум предусматривал нечто не поддающееся описанию и представлению, нечто, существующее над богами, которые покровительствовали всем земным и небесным, то есть всем, о чем знали греки. Даже над богами Олимпа стоит еще более высокое существо, ведь судьба не может управлять всем сама по себе. Эта система чем-то похожа на современную государственную: смертные - простые граждане, боги - правительство, в судьба - та невидимая субстанция, что управляет всем, не показывая лица и не проявляя своего существования напрямую. Есть она, нет ее - никто не знает, но ведь не может же один Зевс, тоже, как оказалось, вполне смертный, править целым миром, если он не вполне может управлять собственной жизнью?
Греки оставили в мироздании Х , который человечество нашло много позже. Нашло, но познать так и не сумело.
***
При чтении гомеровских текстов возникает странное ощущение отдаленности того времени. По сути, жизнь каждого столь коротка, что можно отсчитать в шагах путь, разделяющий нас и современников Гомера. Как бы ни был сложен слог, смысл до нас доходит вполне прилично, и мы внезапно понимаем столь очевидную вещь: те люди мало отличаются от нас. И снова становится немного не по себе, что наше сознание не позволяет оттолкнуться от ХХI-го века, прыгнуть вперед ( или назад. кто знает, в какую сторону движется время, ведь дети рождаются младше, а не старше, следовательно, встают назад, за наши спины <----) и увидеть людей через несколько тысяч лет. Увидеть, что в целом они не изменились. Они такие же, как и мы, может быть, они и есть мы, ведь никто не отменял теорию о реинкарнации.
И если "греки в наших головах" помогают нам выстраивать цепочки мыслей, то мы вряд ли уже будем так же заседать в сознании потомков, ибо, как кажется, нет такой науки, которой не коснулись современники Гомера. Остается инкогнито только та самая Судьба, которая не покажется, наверное, вплоть до апокалипсиса.