Рушана Ибраева
ru_shine:
В нашей семье как-то не было принято заниматься историей - расспрашивать старожилов, вести фотоархив, хранить письма и реликвии. Я спохватилась довольно поздно, дедушки уже ушли, остались бабушки, которым 88 и 90 лет. Потихоньку разговариваю с ними об их жизни и записываю. Жалею, что в свое время не записала дедушек, которые воевали, и других родственников. Жизнь у всех была трудная, обычная советская, не геройская, но ведь именно из таких простых историй и состоит история страны.
В преддверии для Победы беседовала с бабушками о войне. Нашей семье повезло - все остались живы - здоровы, кроме родного брата бабули, который погиб на фронте.
Вот первая история от няняй - бабушки со стороны отца. Она родилась в Уфе в 1927 году, в маленьком доме на улице Степана Разина. В семье было 6 детей, она - третья. Няняй по-русски говорит плохо, текст я немного обработала, но стилистику сохранила. Фотографий того времени, увы, совсем нет. Есть только одна послевоенная 47 года.
До 5-го класса я училась в башкирской школе, по-русски нам преподавали только один урок (скорее всего, русский язык - прим.), остальные - по-башкирски. Вдруг нашу школу № 42 на улице Нуриманова закрыли - госпиталь сделали. Нас перевели в двухэтажное деревянное здание 35-й школы. Там мы до марта 1943 года учились, на русском уже, а потом нам говорят - идите в ФЗО (Школа фабрично-заводского обучения). И уже из ФЗО нас отправили лес заготавливать. Куда отправили, уже не помню (в Подмосковье - прим.). Нас было 30 человек, девушки 15-16 лет. На поезде повезли. Командовал нами безногий дядя Миша. Учил нас, как деревья пилить. Жили мы там до октября. Жили в лесу, в палатках, в которых раньше были солдаты. Солдаты ушли, от Москвы немца отогнали, а лагерь остался. В каждой палатке жили по трое. На землю траву настелили, а укрывались куртками. Нет, не мерзли.
Один раз нас бомбили. Было это так. Вдруг дядя Миша кричит: «Ложитесь!». И один самолет две бомбы сбросил и удетел. Дядя Миша на это сказал «какой-то наш дурак». Вообще, дядя Миша был очень хороший. Опекал нас, никогда не матерился даже.
Два раза в день нас кормили. Приезжала женщина на арбе, у нее алюминиевые кружки были и чайник. В каждую кружку она клала зеленую солёную помидорку и заливала кипятком из чайника. И давала хлеб - каждый раз 300 грамм. Мы съедали и были довольны. Нам хватало.
В октябре дядя Миша говорит: «Скоро холода, вас надо домой отправить». Узнал о поезде - госпитале, который направлялся в Уфу, и посадил нас на него. Там на полу матрасы лежали, и мы на этих матрасах доехали. Ох, как раненные орали, кричали.
Ехали до Уфы быстро, двое суток, нигде не останавливались. Только были короткие остановки, чтобы выгрузить умерших.
Приехали на станцию Правая Белая. Нас выгрузили и велели таскать матрасы в школу № 12. Парты уже стояли во дворе, там должен быть госпиталь. Мы матрасы кидали прямо на пол. А потом приехал небольшой автобус с солдатами. И они стали раненных таскать в школу и класть на наши матрасы.
А нам сказали выходить на следующий день на работу на свой участок - на текстильную фабрику, которая откуда-то была эвакуирована. (в здании гостиного двора установили оборудование ткацких фабрик: «Красный текстильщик» из Москвы, Ново-Ткацкой из Серпухова и «Красное знамя» из Раменского Московской области - прим.)
На следующий день мы туда уже вышли. Нас стали учить работать на станках. Сначала трудно было, потому что нитки все время обрывались. А потом научились. Я проработала там за станком 13 лет. Последние годы работала на 6 станках одновременно. Стахановка была.
За работу на фабрике мне платили деньги. Во дворе была столовая, можно было купить обед. Иногда туда заходила. Пустой суп с капустой, помню, давали - вода и капуста, иногда свеклу положат.
Все же в ФЗО мы были хорошо одеты. Гимнастерка, юбка, штаны, белье, куртки были.
Отец мой пошел работать в милицию. Ему там тоже давали хлеба 800 граммов. Давали форму, белье.
Другой брат работал на 26 заводе (УМПО). Ездил туда на поезде каждый день, на товарняке. (от Телецентра до Инорса - прим.) Простудился, у него была болезнь легких, которая потом перешла в туберкулез. Приходил, держась за забор. Заходил в ворота и падал.
А голод в Уфе был. Дома есть было нечего. Мяса не было совсем. Ели хлеб с чаем. Да и чай был не чай, а одна вода. (няняй признает за нормальную еду только наваристый мясной суп и крепкий свежий черный чай - прим.)
Маме и младшей сестре давали по 200 граммов хлеба, брату, который работал на заводе, 800 граммов хлеба, мне 600 граммов. За хлебом с талонами стояли с 6 утра. Один из наших братьев, совсем мальчишка, ходил тогда к хлебзаводу. Караулил машины, в которые загружали хлеб, и собирал нападавшие крошки. Они с ребятами дрались за эти крошки. Иногда брат крошки сам съедал, а иногда и домой приносил. Так и жили. Ничего, главное, все живы.
Как жилось в Уфе во время войны. Часть 1. Подмосковный лес и хлебные крошки.