Салават Хамидуллин. Ответ историка комику.
ОТВЕТ КОМИКУ БЕЛОМУ
Отношение к Пугачевщине в течение двух столетий, прошедших после нее, неоднократно менялось. Дореволюционные власти и официальная историография квалифицировали ее как антигосударственный мятеж. В советское время ее именовали Крестьянской войной и рассматривали как стихийное выступление народных масс против крепостнического государства. В современной исторической литературе доминирует в целом взвешенная точка зрения. Ныне Пугачевщину рассматривают как внутренний социальный конфликт, как гражданскую войну, вызванную восстанием служилых сословий - казаков и башкир - против наступления царизма на вольные окраины Российской империи. К 70-м гг. XVIII века территория Башкирии, Яицкого и Уральского казачьих войск еще оставались относительно свободной, здесь не было крепостного рабства, а люди, проживавшие здесь, обладали относительной свободой. Поэтому когда из уст некоторых политиков, причем либерального толка, а также журналистов и прочих медиа-персон (в т.ч. комика Р. Белого) звучит осуждение Пугачевщины, напрашивается вопрос: называя пугачевцев разбойниками, считают ли они крепостное рабство, благодаря которому Россия отстала в своем развитии от стран Запада, благом для страны, а политику Екатерины II, окончательно отдавшей 90% русского народа в неволю, достойной восхищения?
Предвидим, что поставленный вопрос, требующей основательного изучения документов, исторической и иной литературы, вызовет затруднение. Поэтому хотим привести выдержку из обращения пугачевского атамана, бывшего симбирского купца, Ивана Грязнова: «Господь наш Иисус Христос желает и произвести соизволяет своим святым промыслом Россию от ига (...). Всему свету известно, сколько во изнурение приведена Россия, от кого же, вам самим небезызвестно. Дворянство обладает крестьянами, но, хотя в Законе Божием и написано, чтоб оне крестьян содержали, как детей, но оне не только за работника, но хуже почитали собак своих, с которыми гоняли за зайцами. Компанейщики завели премножество заводов и так крестьян работою удручили, что и в сылках тово никогда не бывало, да и нет (...). Дворяне привыкли всею Россиею ворочать, как скотом, но ища и хуже почитают собак, а при том без малых жить не привыкли...» . Недаром, литератор Денис Фонвизин в 1774 г. писал генералу А. И. Бибикову: «Ведь не Пугачев важен, да важно всеобщее негодование...». Как видим, Пугачевщина была массовым движением протеста против социальной несправедливости, а не «бандитским» выступлением кучки проходимцев. Быть апологетом крепостнической России может либо ретроград-монархист, либо человек, абсолютно несведущий в истории.
Что касается участия башкир и, конкретно, Салавата Юлаева в Пугачевском движении, то это было первым восстанием, в ходе которого башкиры встали под одни знамена с русскими людьми. До этого все башкирские восстания XVI-XVIII вв. имели сугубо национально-освободительный характер. Последние два восстания 1735-1740 и 1755 гг. потерпели поражения. Именно поэтому, когда прозвучал призыв Пугачева встать в ряды борцов против существующей несправедливости, слова самозваного царя были услышаны. Как писал секретарь пугачевской военной коллегии, дворянин Алексей Дубровский: «Во всем возмущении и начатии дела состоят причиною яицкие казаки, которые, сообщась заедино думою с башкирцами, хотели отменить учиненную якобы им обиду от бояр...» . Казаки отстаивали вольный Яик, а башкиры защищали свои права, гарантированные им по условиям присоединения к Московскому царству в XVI веке.
Правительство негласно признавало факт нарушения вотчинных прав башкирского народа в ходе горнозаводской колонизации Южного Урала, поэтому до самого конца восстания не оставляло попыток отговорить башкир от поддержки Пугачева. Генерал-майор П. С. Потемкин обращался к башкирскому народу со словами: «...Не гнусно ли для славного Башкирского войска с разбойником и сущим злодеем Пугачевым иметь сообщение...» . Этот же генерал от имени Екатерины II дважды обращался к Салавату Юлаеву с предложением прекратить сопротивление. 27 октября 1774 года он писал: «…башкирскому старшине Салавату Юлаеву (…). Истинным сожалением побуждаюсь я сделать в последний раз сие увещевание: покайся, познай вину свою и приди с повиновением. Я, будучи уполномочен всемилостивейшею ея величества поверенностию, уверяю тебя, что получишь тотчас прощение» . Заметим, что ни одному казачьему и, тем более, крестьянскому предводителю, подобных предложений не поступало. Причина этого кроется не в личном благоволении к башкирам, а в их правовом статусе. Екатерина, будучи крупнейшей землевладелицей России, называвшей себя «казанской помещицей», не могла игнорировать права других, пусть неравноправных, но все же вотчинников, и невольно шла им навстречу. Не случайно, ни один из более 80 башкирских предводителей в ранге полковника и выше не был наказан за участие в восстание, кроме Салавата Юлаева, который отверг любые попытки договориться с собой. Как показало следствие, Салават и его ближайшие соратники дали клятву, «чтоб им до самой их погибели находиться в беспокойствии и не покоряться» .
Кстати сказать, правительство сделало выводы из Пугачевщины. Одним из результатов башкирского восстания 1773-1774 гг. стал указ Сената от 13 июля 1776 г. о запрещении строительства новых заводов на территории Башкирии. Это дало повод некоторым исследователям сделать сомнительный вывод о том, что «правительство Екатерины II, договорившись с башкирскими предводителями, пошло на прямое уничтожение мятежных заводов руками башкир и отказалось от строительства новых заводов…» . На самом деле, отказ от государственной горнозаводской колонизации был вызван опасениями перед вспышками новых башкирских мятежей, а также упадком и технологической отсталостью всей горной отрасли России. Глава Уфимского наместничества О. Игельстром (1784-1791) писал Екатерине II: «…почти ни один год не проходит, чтобы не рождалась искра, стремящаяся воспламенить внутреннее беспокойство...Лишь бы только явился отважный…предводитель», как башкиры «готовы тотчас произвести бунт или мятеж» .
Даже в царские времена отношение к Пугачевщине не было однозначно негативным. «Наше все» А. С. Пушкин со свойственной ему прозорливостью разглядел в ней нечто большее, чем «воровство». Свою «Историю Пугачева» и «Капитанскую дочку» он писал уже после своего патриотического разворота, отраженного в оде «Клеветникам России». Тем не менее, названные произведения, несмотря на характеристику Пугачевщины как «бессмысленного и беспощадного» русского бунта, сквозят если не симпатией, то сочувствием к мятежникам. Классик писал: «Башкирцы не унялись. Старый их мятежник Юлай, скрывшийся во время казней 1741 г., явился между ими с сыном своим Салаватом. Вся Башкирия восстала, и бедствие разгорелось с вящей силой…» . От пытливого ума писателя не скрылось жестокое подавление башкирского восстания 1735-1740 гг., что, по его мнению, и заставило башкир вновь взяться за оружие. «Свирепый башкирец Салават» в его изложении отнюдь не разбойник, а народный мститель за прошлые жестокости и несправедливости.
Поэтому пассаж комика Р. Белого - «Может быть, мы не будем строить так быстро памятники героям, может быть, посмотрим, как они существуют при разных политических системах» - вызывает одновременно и негодование, и сожаление по поводу его необразованности и незнания прошлого нашей страны, без которого мы обречены постоянно наступать на старые грабли.
оригинал текста