Обнаружена неизвестная рукопись Мельникова о саркофаге В.И.Ленина
Очень интересная находка - недавно при разборе документов в одном из отделов музея архитектуры им. А.В. Щусева была обнаружена папка, посвященная торжественному заседанию ученого совета нашего музея 40 лет назад (в марте 1971 года) по итогам юбилейной выставки о Мавзолее.
В папке, помимо общей стенограммы, - пожелтевшая от времени рукопись на 9 страницах (машинописная, но подписанная автором) самого Константина Степановича Мельникова. Удивительные воспоминания о 1924 годе, когда он оказался в центре событий вокруг ленинского саркофага. Причем сама рукопись датирована 1965 годом, ее он и озвучил публично шестью годами позже: как сказано в стенограмме, "К.С.Мельников просит дальше его не записывать, так как он будет читать".
Несложный поиск показал: явно цензурированная страничка из этой рукописи публиковалась в том же 1971 году (Котырев А.Н. Мавзолей В.И. Ленина. Проектирование и строительство. М., "Советский художник", 1971, стр 62-63.), а позже эта же страничка был перепечатана в сборнике работ К.С.Мельникова (М., "Искусство", 1985, стр. 157-158).
Но в полном виде этот текст Мельникова никогда не публиковался. Рукопись вместе с остальными материалами по ученому совету (там есть и фотографии) уже передана в отдел архитектурных архивов музея и скоро станет частью коллекции, связанной с именем великого архитектора. Вот сканы первой и последней страниц рукописи.
ВОСПОМИНАНИЯ ПРОФЕССОРА АРХИТЕКТУРЫ МЕЛЬНИКОВА К.С. АВТОРА ПОСТРОЙКИ САРКОФАГА В.И. ЛЕНИНА В MABЗОЛEE НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
22-го февраля 1924 года я получил предложение составить на конкурс проект стеклянного саркофага для сохранения на вечные времена тела В.И. Ленина. Проект должен быть выполнен в 7-ми дневный срок и представлен к 12 часам 29 февраля того же года.
Среди конкурирующих я был одним из молодых архитекторов, только что продвинувшийся на открытом конкурсе Московского Архитектурного Общества. Правительственная комиссия по увековечиванию памяти В.И. Ленина-Ульянова, под председательством Ф.Э. Дзержинского, присудила 1-ю премию моему проекту.
Необычная тема, еще не имевшая у нас применения в архитектурной практике и самая суть высокой идеи этой темы заставили мое, еще мало искушенное практицизмом, профессиональное чувство приблизить его к ощущению, в свою очередь, к самой сути природного языка архитектурного искусства. Архитектурная идея моего проекта состояла из четырехгранной удлиненной пирамиды, срезанной двумя противоположно наклонными внутрь плоскостями, образовав при пересечении строго горизонтальную диагональ. Таким образом, стеклянный верх саркофага получил естественную прочность от прогиба. Найденная конструктивная идея исключила необходимость обрамлять стыки стеклянных частей саркофага металлом. Получился кристалл с лучистой игрою внутренней световой среды, намекавшей сказку о спящей царевне.
Осуществить такой проект, хотя на вид и казавшийся простым, но требовавший изящных работ, что при той общей разрухи, того переходного времени, своими средствами не представлялось возможным. Мне не раз передавали, через тов. Цивцивадзе И.В. о том, что делались предположения заказать саркофаг в Швеции и кажется были переговоры по этому поводу.
За это время в Москву был вызван профессор Харьковского университета Владимир Петрович Воробьев - он взял на себя, лично, величайшую ответственность бальзамировать по своему, ему одному известному рецепту. B.П. Воробьев не замедлил прибыть ко мне на квартиру, Петровка д. 27/16, где я ему предоставил ряд вариантов к своему проекту и он своей рукой отметил лучшие (оригинал с его автографом у меня хранится).
Для дальнейшей творческой работы над проектом саркофага настал период согласования. Для этой цели меня вызывали к члену Правительственной комиссии тов. Л.Б. Красину, по профессии он инженер-электрик, занимал пост Наркома Внешторга. К нему у меня был доступ без доклада и я приносил для просмотра все новые и новые эскизы и проект за № 5 был завизирован всеми членами Комиссии (оригинал проекта хранится у меня с автографами).
Примерно, в начале июля на квартиру ко мне прибыл профессор Воробьев В.П. вместе с тов. Збарским (в будущем он оказался назначенным директором лаборатории) и сообщили о необходимости срочно приступить к возведению саркофага. Владимир Петрович при этом был очень взволнован и резко предупредил меня, слагая с себя ответственность за исход бальзамирования.
Тотчас же мы выехали к т. Красину в Большой театр, где он был на одном из съездов политического значения. Нас провели за кулисы театра и мы ждали пока Л.Б. Красин был на трибуне. После своей речи он незамедлил выйти к нам и тотчас же на тревожные требования заявил, что он назначает меня, Мельникова, ответственным строителем и что я должен в 10-ти дневный срок выполнить поручение.
У меня в памяти не совсем точно сохранился порядок деловых визитов - но одно осталось ясным до сегодня это то, что с того исторического момента я приобрел необыкновенную власть для действий. В кабинет заместителя (фамилию не знаю) тов. Дзержинского прямо с Лубянской площади я входил без пропуска. У подъезда моей квартиры на Петровке дежурили машины и я часто встречался с тов. Беленьким от Г.П.У.
На следующий день в первой его половине вся моя комната-огромная с 5-ю, раскинутых дугой окнами, наполнилась толпою, оказавшихся сотрудниками, представителями Московских трестов и синдикатов, директоров и главных инженеров даже не действующих заводов.
Под моим шефством состоялось суровое, без апелляций, совещание-диктат. Никто из присутствующих не мыслил иной формы действий, как с явным риском брать каждому на себя невозможное делать возможным. Установлен и зафиксирован регламент выдачи мною рабочих чертежей, в котором датировались сроки не только в днях, но и часах и даже с минутами, после чего комната быстро опустела, как будто пронесся в ней ураган. Была суббота и рабочих перехватывали на вокзалах, обыскивались бани.
Мои помощники, по разработке детальных чертежей и математических расчетов, дифференцировались по родам строительства частей саркофага: чугунному литью, бронзовых профилей, стекла и постамента из дубовых кряжей. Я, и частью мои помощники, не знали сна в течение 3-х суток. В одну из этих ночей один скромный помощник, по образованию всего только техник М.С. Бекенберг, неожиданным криком «здесь нет прямого угла» ошеломил всех нас и в тот же момент раздался в передней звонок и главный инженер завода Бромлей тов. Львов со своими помощниками приехал уточнить, вызвавшего также и у них, сомнение в размерах четвертей для укладки стекол в бронзовую оправу. В эту критическую минуту голова моя, одурманенная безостановочной напряженностью, вспомнила адрес Николая Ивановича Назарова - математика и инженера и, посланная среди ночи за ним машина, привезла нам его, как бумага, белым. Среди безмолвной ночи расселись мы за стол с условием не объявлять выводов в одиночку (как было в этот момент у нас тепло и приветливо) - подсчеты со многими неизвестными оказались вместо 90° дали 100°.
На следующий день я поехал на завод бр. Бромлей принимать готовую раму из бронзы. Был чудесный летний полдень с ярким горячим солнцем. В токарном цехе я влез на попавшуюся какую-то высокую табуретку и тотчас же заснул на глазах всей Комиссии приехавшей со мной. «Ну, пусть его поспит, мы подождем», слышу я их голоса, как из далекой дали и сознавал я это, но очнуться пока не мог.
Тов. Беленький поставил мне в упрек, что я дал неверные чертежи заводу Грачева и что там отливают пятую чугунную плиту. Приезжаю на завод, спрашиваю, есть ли неточности в присланных ему чертежах чугунной плиты - отвечают, что чертежи в порядке, а пятую плиту они отливают про запас, потому что не уверены, что при обточке не окажется раковин.
Не могу забыть еще одной сцены, вызвавшей сначала негодование, потом растерянность, происшедшей на небольшом заводе, которому я привез чертеж венчающей части саркофага. Я вошел в контору, рабочий день уже кончался, и предложил администрации рассмотреть привезенный чертеж для заказа их заводу. «Зачем нам это надо рассматривать, когда завод уже год не работает» - «Я прошу меня не задерживать, - сказал я - рассмотрите и если не будет вопросов дается вам три дня на выполнение заказа». Вернувшись домой мне, через полтора часа позвонили с завода, что форма уже заложена и не угодно ли приехать проверить.
По стекольным работам была привлечена известная Москве стекольная мастерская в лице тов. Курочкина. Тов. Курочкин скрыл от меня, а тов. Беленький проглядел допущенную мною оплошность. Я выдал Курочкину для нарезки зеркальных стекол дубликат чертежей для бронзовых работ, с моей пометкой красной тушью, что все размеры на чертежах должны быть уменьшены на... 10 м/м, а я написал 10 см. Нарезанные стекла были привезены в мавзолей и никто не заметил, когда и куда они делись, а тов. Курочкину пришлось искать замену им в ресторане «Яр», используя в нем его огромные зеркала.
Но большие муки были пережиты мною по части постамента под саркофаг. По проекту он должен был быть из настоящих дубовых кряжей. Где взять их, таких красавцев? Тов. Григорьев от Мосдрева измучился в поисках, всюду попадались или малых размеров или с большим процентом влажности (40 %). Отчаявшись, я приехал в Лесной институт, это было каникулярное время, все кабинеты в институте были под замком. Оставшийся персонал не пускал меня, убеждая, что ключей у них нет. «Придется взломать двери» - и ключи нашлись. Обрезы дуба, хотя и очень выхоженные экспонаты, но никакой в них мощности я не почувствовал.
Я еще не решался остановить поиски на предоставленной мне, всюду проникающей машине, но мечта о красоте многовековых витков чудовищных размеров, увлекла мое благоразумие и я выдал Мосдреву подписку о том, что я согласен единолично отвечать за применение в постаменте имеющихся у них многовекового дуба кряжей с 40 %-ной влажностью.
Для обработки этих гигантов потребовалось и гигантское упорство египетского труда. Мне передавали, что рабочие не щадили своих сил до предела и восстанавливали их вновь здесь же, падая в пухлую груду стружек.
Я был твердо убежден, что в прочной массивности благородной породы тысячелетия, кроется идея вечности, к тому же могучие куски дуба, касаясь непосредственно стеклянных ограждений саркофага, подчеркивали их прозрачность, концентрируя зрительные лучи на внутреннее проникновение.
Саркофаг с подлинным обликом тела В.И.Ленина занял сердцевину мавзолея и тем самым завершилась грандиозная архитектурная концепсия исторического момента для всего человечества.
По окончании работ я срочно был вызван к Л.Б. Красину и в тот же день мне сообщили от Государственного Политического Управления быть мне в 2 часа в мавзолее. Я не в состоянии был знать, что меня ожидало. От дома ближе был мавзолей, но по сложившейся ситуации Ильинку я счел ближе.
Леонид Борисович сначала неласково встретил меня: почему я ослушался и не дал бронзовой оправе орнаментов и профилей. Мои объяснения, что декоративные элементы съемные и могут быть заменены в любое свободное время, не нарушая герметически закрытого пространства саркофага, им были поняты и одобрены.
В мавзолей я явился с опозданием. Среди членов Комиссии был и тов. Беленький. На мое приветствие он почти не ответил. При жуткой тищине, как будто-бы у саркофага не стояли живые существа, экспертизу продолжал пожилой, по-видимому опытный специалист, рисуя весьма добросовестно картину разрушения огромных кряжей дуба. Он закончил. Никто из нас не трогался, настала решительная для меня минута. «Разрешите дать эксперту вопрос!» - обратился я к т. Беленькому. Получив не сразу разрешение, я спросил, через какое время произойдут, по мнению эксперта, те движения в слоях дуба, о которых он говорил, - «Примерно, через год». - «А может быть через два?» «Может и через два?» - «У меня вопросов больше нет», - обратился я вновь к т. Беленькому, и, вдруг, все спокойно тронулись к выходу, а вскоре после этого мавзолей был открыт для посещений его народом.
После открытия прошло не более 3-х месяцев, как меня снова вызвали в мавзолей; тов. Цивцивадзе прислал инженера Немчинова с сообщением, что стекла саркофага полопались и что посещения мавзолея прекращены.
Пройдя охрану с комендантом Кремля, мы спустились в мавзолей и действительно, вверху под бронзовым колпаком саркофага в долевых его зеркальных стеклах, появились частые волосяные трещины. Я приказал включить свет скрытый в бронзовом колпаке и попросил у провожатых, к их удивлению, на четверть часа спокойного ожидания. После паузы я взобрался на саркофаг и резко отдернул руку, едва коснувшись верха бронзы.
Под колпаком успела подняться температура явно нетерпимая для стеклянной массы. Мысль о подсвечивании сверху, принадлежит Л.Б. Красину и строго запрещалось увеличивать установленную норму.
Одновременно со сменою стекол были отремонтированы и дубовые части саркофага, которые, вопреки мнению эксперта, значительно опередили установленные им сроки и полностью к этому времени деформировались.
Проходит 40 лет этому оригинальному труду, выполненному смелостью свойственной молодости, хочу в воспоминаниях о нем отметить свою признательность Леониду Борисовичу Красину за его твердую волю и справедливый такт, облегчивший мне, в столь тяжкой обстановке, остаться на посту до конца выполнения непомерно - трудного поручения.
Через год нас двоих, вместе, фатальность привела к приятной и праздничной встрече в Париже 28-го апреля 1925 г., это был день торжественного открытия Международной выставки декоративных искусств и индустрии - мы оба, в перчатках и цилиндрах, встречали президента Французской Республики Думерга, пожелавшего начать свои официальные визиты с Советского павильона, по моему проекту и под моим наблюдениям построенного и этот наш павильон вспоминается по сей день, как произведение Архитектурного искусства конструктивной выразительности первого в мире рабоче-крестьянского государства.
Профессор (Мельников К.С.)
Москва 11 апреля 1965 г.
Некоторые герои рассказа К.С.Мельникова:
Ф.Э. Дзержинский (1877-1926) - революционер, деятель Советского государства, создатель органов госбезобпасности ВЧК-ГПУ, председатель Комиссии ЦИК СССР по увековечиванию памяти В.И.Ленина.
И.Б. Цивцивадзе (1881 - 1938) - революционер, в 1922-1929 гг. - заместитель заведующего Московским коммунальным хозяйством, председатель подкомиссии по постройке Мавзолея Ленина, расстрелян в 1938 г.
В.П. Воробьев (1876-1937) - анатом, участник бальзамирования тела Ленина.
Л.Б. Красин (1870 - 1926) - революционер, деятель Советского государства, один из инициаторов сохранения тела Ленина и возведения Мавзолея на Красной площади, зам.председателя комиссии ЦИК СССР по увековечиванию памяти В.И.Ленина.
Б.И. Збарский (1885 - 1954) - биохимик, участник бальзамирования тела Ленина, директор лаборатории при Мавзолее Ленина, репрессирован в 1952 г. по "делу врачей-убийц".
А.Я.Беленький (1883-1941) - один из руководителей ВЧК-ГПУ, в 1919-1924 гг. начальник охраны Ленина, майор госбезопасности (1935), репрессирован в 1938 г., расстрелян в 1941 г.
Н.И.Курочкин (1887 - 1967) - стекольщик, создатель звезд из рубинового стекла на башнях Московского Кремля, автор стекол для саркофагов В.И.Ленина и Г. Димитрова (Болгария). Стекольная мастерская Курочкина находилась в Царицыно.
А вот и приглашение на ту самую выставку "Мавзолей В.И.Ленина" к 100-летию со дня рождения вождя:
В папке, помимо общей стенограммы, - пожелтевшая от времени рукопись на 9 страницах (машинописная, но подписанная автором) самого Константина Степановича Мельникова. Удивительные воспоминания о 1924 годе, когда он оказался в центре событий вокруг ленинского саркофага. Причем сама рукопись датирована 1965 годом, ее он и озвучил публично шестью годами позже: как сказано в стенограмме, "К.С.Мельников просит дальше его не записывать, так как он будет читать".
Несложный поиск показал: явно цензурированная страничка из этой рукописи публиковалась в том же 1971 году (Котырев А.Н. Мавзолей В.И. Ленина. Проектирование и строительство. М., "Советский художник", 1971, стр 62-63.), а позже эта же страничка был перепечатана в сборнике работ К.С.Мельникова (М., "Искусство", 1985, стр. 157-158).
Но в полном виде этот текст Мельникова никогда не публиковался. Рукопись вместе с остальными материалами по ученому совету (там есть и фотографии) уже передана в отдел архитектурных архивов музея и скоро станет частью коллекции, связанной с именем великого архитектора. Вот сканы первой и последней страниц рукописи.
ВОСПОМИНАНИЯ ПРОФЕССОРА АРХИТЕКТУРЫ МЕЛЬНИКОВА К.С. АВТОРА ПОСТРОЙКИ САРКОФАГА В.И. ЛЕНИНА В MABЗОЛEE НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ
22-го февраля 1924 года я получил предложение составить на конкурс проект стеклянного саркофага для сохранения на вечные времена тела В.И. Ленина. Проект должен быть выполнен в 7-ми дневный срок и представлен к 12 часам 29 февраля того же года.
Среди конкурирующих я был одним из молодых архитекторов, только что продвинувшийся на открытом конкурсе Московского Архитектурного Общества. Правительственная комиссия по увековечиванию памяти В.И. Ленина-Ульянова, под председательством Ф.Э. Дзержинского, присудила 1-ю премию моему проекту.
Необычная тема, еще не имевшая у нас применения в архитектурной практике и самая суть высокой идеи этой темы заставили мое, еще мало искушенное практицизмом, профессиональное чувство приблизить его к ощущению, в свою очередь, к самой сути природного языка архитектурного искусства. Архитектурная идея моего проекта состояла из четырехгранной удлиненной пирамиды, срезанной двумя противоположно наклонными внутрь плоскостями, образовав при пересечении строго горизонтальную диагональ. Таким образом, стеклянный верх саркофага получил естественную прочность от прогиба. Найденная конструктивная идея исключила необходимость обрамлять стыки стеклянных частей саркофага металлом. Получился кристалл с лучистой игрою внутренней световой среды, намекавшей сказку о спящей царевне.
Осуществить такой проект, хотя на вид и казавшийся простым, но требовавший изящных работ, что при той общей разрухи, того переходного времени, своими средствами не представлялось возможным. Мне не раз передавали, через тов. Цивцивадзе И.В. о том, что делались предположения заказать саркофаг в Швеции и кажется были переговоры по этому поводу.
За это время в Москву был вызван профессор Харьковского университета Владимир Петрович Воробьев - он взял на себя, лично, величайшую ответственность бальзамировать по своему, ему одному известному рецепту. B.П. Воробьев не замедлил прибыть ко мне на квартиру, Петровка д. 27/16, где я ему предоставил ряд вариантов к своему проекту и он своей рукой отметил лучшие (оригинал с его автографом у меня хранится).
Для дальнейшей творческой работы над проектом саркофага настал период согласования. Для этой цели меня вызывали к члену Правительственной комиссии тов. Л.Б. Красину, по профессии он инженер-электрик, занимал пост Наркома Внешторга. К нему у меня был доступ без доклада и я приносил для просмотра все новые и новые эскизы и проект за № 5 был завизирован всеми членами Комиссии (оригинал проекта хранится у меня с автографами).
Примерно, в начале июля на квартиру ко мне прибыл профессор Воробьев В.П. вместе с тов. Збарским (в будущем он оказался назначенным директором лаборатории) и сообщили о необходимости срочно приступить к возведению саркофага. Владимир Петрович при этом был очень взволнован и резко предупредил меня, слагая с себя ответственность за исход бальзамирования.
Тотчас же мы выехали к т. Красину в Большой театр, где он был на одном из съездов политического значения. Нас провели за кулисы театра и мы ждали пока Л.Б. Красин был на трибуне. После своей речи он незамедлил выйти к нам и тотчас же на тревожные требования заявил, что он назначает меня, Мельникова, ответственным строителем и что я должен в 10-ти дневный срок выполнить поручение.
У меня в памяти не совсем точно сохранился порядок деловых визитов - но одно осталось ясным до сегодня это то, что с того исторического момента я приобрел необыкновенную власть для действий. В кабинет заместителя (фамилию не знаю) тов. Дзержинского прямо с Лубянской площади я входил без пропуска. У подъезда моей квартиры на Петровке дежурили машины и я часто встречался с тов. Беленьким от Г.П.У.
На следующий день в первой его половине вся моя комната-огромная с 5-ю, раскинутых дугой окнами, наполнилась толпою, оказавшихся сотрудниками, представителями Московских трестов и синдикатов, директоров и главных инженеров даже не действующих заводов.
Под моим шефством состоялось суровое, без апелляций, совещание-диктат. Никто из присутствующих не мыслил иной формы действий, как с явным риском брать каждому на себя невозможное делать возможным. Установлен и зафиксирован регламент выдачи мною рабочих чертежей, в котором датировались сроки не только в днях, но и часах и даже с минутами, после чего комната быстро опустела, как будто пронесся в ней ураган. Была суббота и рабочих перехватывали на вокзалах, обыскивались бани.
Мои помощники, по разработке детальных чертежей и математических расчетов, дифференцировались по родам строительства частей саркофага: чугунному литью, бронзовых профилей, стекла и постамента из дубовых кряжей. Я, и частью мои помощники, не знали сна в течение 3-х суток. В одну из этих ночей один скромный помощник, по образованию всего только техник М.С. Бекенберг, неожиданным криком «здесь нет прямого угла» ошеломил всех нас и в тот же момент раздался в передней звонок и главный инженер завода Бромлей тов. Львов со своими помощниками приехал уточнить, вызвавшего также и у них, сомнение в размерах четвертей для укладки стекол в бронзовую оправу. В эту критическую минуту голова моя, одурманенная безостановочной напряженностью, вспомнила адрес Николая Ивановича Назарова - математика и инженера и, посланная среди ночи за ним машина, привезла нам его, как бумага, белым. Среди безмолвной ночи расселись мы за стол с условием не объявлять выводов в одиночку (как было в этот момент у нас тепло и приветливо) - подсчеты со многими неизвестными оказались вместо 90° дали 100°.
На следующий день я поехал на завод бр. Бромлей принимать готовую раму из бронзы. Был чудесный летний полдень с ярким горячим солнцем. В токарном цехе я влез на попавшуюся какую-то высокую табуретку и тотчас же заснул на глазах всей Комиссии приехавшей со мной. «Ну, пусть его поспит, мы подождем», слышу я их голоса, как из далекой дали и сознавал я это, но очнуться пока не мог.
Тов. Беленький поставил мне в упрек, что я дал неверные чертежи заводу Грачева и что там отливают пятую чугунную плиту. Приезжаю на завод, спрашиваю, есть ли неточности в присланных ему чертежах чугунной плиты - отвечают, что чертежи в порядке, а пятую плиту они отливают про запас, потому что не уверены, что при обточке не окажется раковин.
Не могу забыть еще одной сцены, вызвавшей сначала негодование, потом растерянность, происшедшей на небольшом заводе, которому я привез чертеж венчающей части саркофага. Я вошел в контору, рабочий день уже кончался, и предложил администрации рассмотреть привезенный чертеж для заказа их заводу. «Зачем нам это надо рассматривать, когда завод уже год не работает» - «Я прошу меня не задерживать, - сказал я - рассмотрите и если не будет вопросов дается вам три дня на выполнение заказа». Вернувшись домой мне, через полтора часа позвонили с завода, что форма уже заложена и не угодно ли приехать проверить.
По стекольным работам была привлечена известная Москве стекольная мастерская в лице тов. Курочкина. Тов. Курочкин скрыл от меня, а тов. Беленький проглядел допущенную мною оплошность. Я выдал Курочкину для нарезки зеркальных стекол дубликат чертежей для бронзовых работ, с моей пометкой красной тушью, что все размеры на чертежах должны быть уменьшены на... 10 м/м, а я написал 10 см. Нарезанные стекла были привезены в мавзолей и никто не заметил, когда и куда они делись, а тов. Курочкину пришлось искать замену им в ресторане «Яр», используя в нем его огромные зеркала.
Но большие муки были пережиты мною по части постамента под саркофаг. По проекту он должен был быть из настоящих дубовых кряжей. Где взять их, таких красавцев? Тов. Григорьев от Мосдрева измучился в поисках, всюду попадались или малых размеров или с большим процентом влажности (40 %). Отчаявшись, я приехал в Лесной институт, это было каникулярное время, все кабинеты в институте были под замком. Оставшийся персонал не пускал меня, убеждая, что ключей у них нет. «Придется взломать двери» - и ключи нашлись. Обрезы дуба, хотя и очень выхоженные экспонаты, но никакой в них мощности я не почувствовал.
Я еще не решался остановить поиски на предоставленной мне, всюду проникающей машине, но мечта о красоте многовековых витков чудовищных размеров, увлекла мое благоразумие и я выдал Мосдреву подписку о том, что я согласен единолично отвечать за применение в постаменте имеющихся у них многовекового дуба кряжей с 40 %-ной влажностью.
Для обработки этих гигантов потребовалось и гигантское упорство египетского труда. Мне передавали, что рабочие не щадили своих сил до предела и восстанавливали их вновь здесь же, падая в пухлую груду стружек.
Я был твердо убежден, что в прочной массивности благородной породы тысячелетия, кроется идея вечности, к тому же могучие куски дуба, касаясь непосредственно стеклянных ограждений саркофага, подчеркивали их прозрачность, концентрируя зрительные лучи на внутреннее проникновение.
Саркофаг с подлинным обликом тела В.И.Ленина занял сердцевину мавзолея и тем самым завершилась грандиозная архитектурная концепсия исторического момента для всего человечества.
По окончании работ я срочно был вызван к Л.Б. Красину и в тот же день мне сообщили от Государственного Политического Управления быть мне в 2 часа в мавзолее. Я не в состоянии был знать, что меня ожидало. От дома ближе был мавзолей, но по сложившейся ситуации Ильинку я счел ближе.
Леонид Борисович сначала неласково встретил меня: почему я ослушался и не дал бронзовой оправе орнаментов и профилей. Мои объяснения, что декоративные элементы съемные и могут быть заменены в любое свободное время, не нарушая герметически закрытого пространства саркофага, им были поняты и одобрены.
В мавзолей я явился с опозданием. Среди членов Комиссии был и тов. Беленький. На мое приветствие он почти не ответил. При жуткой тищине, как будто-бы у саркофага не стояли живые существа, экспертизу продолжал пожилой, по-видимому опытный специалист, рисуя весьма добросовестно картину разрушения огромных кряжей дуба. Он закончил. Никто из нас не трогался, настала решительная для меня минута. «Разрешите дать эксперту вопрос!» - обратился я к т. Беленькому. Получив не сразу разрешение, я спросил, через какое время произойдут, по мнению эксперта, те движения в слоях дуба, о которых он говорил, - «Примерно, через год». - «А может быть через два?» «Может и через два?» - «У меня вопросов больше нет», - обратился я вновь к т. Беленькому, и, вдруг, все спокойно тронулись к выходу, а вскоре после этого мавзолей был открыт для посещений его народом.
После открытия прошло не более 3-х месяцев, как меня снова вызвали в мавзолей; тов. Цивцивадзе прислал инженера Немчинова с сообщением, что стекла саркофага полопались и что посещения мавзолея прекращены.
Пройдя охрану с комендантом Кремля, мы спустились в мавзолей и действительно, вверху под бронзовым колпаком саркофага в долевых его зеркальных стеклах, появились частые волосяные трещины. Я приказал включить свет скрытый в бронзовом колпаке и попросил у провожатых, к их удивлению, на четверть часа спокойного ожидания. После паузы я взобрался на саркофаг и резко отдернул руку, едва коснувшись верха бронзы.
Под колпаком успела подняться температура явно нетерпимая для стеклянной массы. Мысль о подсвечивании сверху, принадлежит Л.Б. Красину и строго запрещалось увеличивать установленную норму.
Одновременно со сменою стекол были отремонтированы и дубовые части саркофага, которые, вопреки мнению эксперта, значительно опередили установленные им сроки и полностью к этому времени деформировались.
Проходит 40 лет этому оригинальному труду, выполненному смелостью свойственной молодости, хочу в воспоминаниях о нем отметить свою признательность Леониду Борисовичу Красину за его твердую волю и справедливый такт, облегчивший мне, в столь тяжкой обстановке, остаться на посту до конца выполнения непомерно - трудного поручения.
Через год нас двоих, вместе, фатальность привела к приятной и праздничной встрече в Париже 28-го апреля 1925 г., это был день торжественного открытия Международной выставки декоративных искусств и индустрии - мы оба, в перчатках и цилиндрах, встречали президента Французской Республики Думерга, пожелавшего начать свои официальные визиты с Советского павильона, по моему проекту и под моим наблюдениям построенного и этот наш павильон вспоминается по сей день, как произведение Архитектурного искусства конструктивной выразительности первого в мире рабоче-крестьянского государства.
Профессор (Мельников К.С.)
Москва 11 апреля 1965 г.
Некоторые герои рассказа К.С.Мельникова:
Ф.Э. Дзержинский (1877-1926) - революционер, деятель Советского государства, создатель органов госбезобпасности ВЧК-ГПУ, председатель Комиссии ЦИК СССР по увековечиванию памяти В.И.Ленина.
И.Б. Цивцивадзе (1881 - 1938) - революционер, в 1922-1929 гг. - заместитель заведующего Московским коммунальным хозяйством, председатель подкомиссии по постройке Мавзолея Ленина, расстрелян в 1938 г.
В.П. Воробьев (1876-1937) - анатом, участник бальзамирования тела Ленина.
Л.Б. Красин (1870 - 1926) - революционер, деятель Советского государства, один из инициаторов сохранения тела Ленина и возведения Мавзолея на Красной площади, зам.председателя комиссии ЦИК СССР по увековечиванию памяти В.И.Ленина.
Б.И. Збарский (1885 - 1954) - биохимик, участник бальзамирования тела Ленина, директор лаборатории при Мавзолее Ленина, репрессирован в 1952 г. по "делу врачей-убийц".
А.Я.Беленький (1883-1941) - один из руководителей ВЧК-ГПУ, в 1919-1924 гг. начальник охраны Ленина, майор госбезопасности (1935), репрессирован в 1938 г., расстрелян в 1941 г.
Н.И.Курочкин (1887 - 1967) - стекольщик, создатель звезд из рубинового стекла на башнях Московского Кремля, автор стекол для саркофагов В.И.Ленина и Г. Димитрова (Болгария). Стекольная мастерская Курочкина находилась в Царицыно.
А вот и приглашение на ту самую выставку "Мавзолей В.И.Ленина" к 100-летию со дня рождения вождя: