В.Ш. в гостях у К.М.
Редкий снимок, позаимствован у phil_pokrovsky. Этому гостю повезло больше, чем Виктору Некрасову (см. предыдущий пост).
А первоисточник фотографии - записки Анатолия Заболоцкого, оператора Шукшина. Вот что он пишет:
"Несколько слов о Константине Степановиче Мельникове. Еще в Минске московский режиссер предложил мне снять для него материал о забытом у нас, но почитаемом на Западе архитекторе; для знакомства он привел меня в Кривоарбатский переулок к Константину Степановичу. Когда уходили, хозяин попридержал меня на лестнице и попросил зайти к нему завтра утром. При встрече Константин Степанович объявил: "Мил человек, я тебе сразу скажу. Снимай обо мне ты. Я твоему режиссеру не доверяю чисто по-человечески. Хочу исповедально поговорить перед камерой, у меня и рукопись "Архитектура моей жизни". Никто не берется ее печатать. А режиссер - другой человек. Берись".
Ни моя защита режиссера, ни объяснения, что я только оператор и мне не скоро доверят фильм, Константина Степановича не убедили. Шли годы, а съемок провести я не сумел. Константин Степанович при моем появлении в доме с добродушной жалостью говорил: "Шагомер ты наш, Шагомер". Рукопись и сегодня лежит в Кривоарбатском переулке у его сына Виктора Константиновича. Вот цитата из нее, которая мне запомнилась: "Беспутство - дар русской стихии творить бесценное".
Приступив к работе по "Разину", я рассказал об этом Василию Макаровичу, и почти сразу вместе с ним мы появились у Константина Степановича. Конструктивистов, к которым причисляли Мельникова, Шукшин не принимал, как и большинство людей, считал Мельникова уже давно в прошлом. Встретившись с Константином Степановичем, которому было уже за восемьдесят, Шукшин увидел перед собой матерого крестьянина, сохранившего ясную память и скопленные знания. Они пламенно проговорили несколько часов, пока супруга не попросила пощады. Прощались друзьями. Макарыч радовался: "Вот о ком я напишу воспоминания!"
Потом он еще раз сказал об этом намерении - вот при каких обстоятельствах. Принес из редакции журнала "Наш современник" (в члены редколлегии которого с недавних пор был включен) рукопись В. Распутина "Живи и помни", дал ее мне прочесть, сам уезжал на съемки. Передавая ему рукопись, на обычное его: "Ну как?" - говорю: "Вася, крепкая вещь, вот фильм-то тебе сделать! Читай, не оторвешься". "Некогда читать, буду рекомендовать к печати. Надо писать свое. Вот стукнет шестьдесят, ослабнет напор, буду читать рукописи. Разве мне неохота? Начну писать воспоминания. О Ромме напишу всю правду. О Мельникове - я о нем скучаю, хоть и виделся однажды.
После посещения дома в Кривоарбатском переулке решили действовать так. Актерские пробы по "Разину" будем проводить не в павильоне, а в доме Мельникова, а поскольку большинство исполнителей ясны Шукшину, снимем на фото с вариантами фима и костюмов, а пленку, положенную на пробы, изведем для съемки. Материал весь подготовить и отложить... подробно снять похороны Константина Степановича. Если мы уйдем раньше - снимут после нас, однако название фильма пусть останется - "Загубленное дарование". Жизнь раскидала нас, но замысел подобный реализован в кино при освещении судьбы Алексея Федоровича Лосева на Ленинградской студии документальных фильмов."
А первоисточник фотографии - записки Анатолия Заболоцкого, оператора Шукшина. Вот что он пишет:
"Несколько слов о Константине Степановиче Мельникове. Еще в Минске московский режиссер предложил мне снять для него материал о забытом у нас, но почитаемом на Западе архитекторе; для знакомства он привел меня в Кривоарбатский переулок к Константину Степановичу. Когда уходили, хозяин попридержал меня на лестнице и попросил зайти к нему завтра утром. При встрече Константин Степанович объявил: "Мил человек, я тебе сразу скажу. Снимай обо мне ты. Я твоему режиссеру не доверяю чисто по-человечески. Хочу исповедально поговорить перед камерой, у меня и рукопись "Архитектура моей жизни". Никто не берется ее печатать. А режиссер - другой человек. Берись".
Ни моя защита режиссера, ни объяснения, что я только оператор и мне не скоро доверят фильм, Константина Степановича не убедили. Шли годы, а съемок провести я не сумел. Константин Степанович при моем появлении в доме с добродушной жалостью говорил: "Шагомер ты наш, Шагомер". Рукопись и сегодня лежит в Кривоарбатском переулке у его сына Виктора Константиновича. Вот цитата из нее, которая мне запомнилась: "Беспутство - дар русской стихии творить бесценное".
Приступив к работе по "Разину", я рассказал об этом Василию Макаровичу, и почти сразу вместе с ним мы появились у Константина Степановича. Конструктивистов, к которым причисляли Мельникова, Шукшин не принимал, как и большинство людей, считал Мельникова уже давно в прошлом. Встретившись с Константином Степановичем, которому было уже за восемьдесят, Шукшин увидел перед собой матерого крестьянина, сохранившего ясную память и скопленные знания. Они пламенно проговорили несколько часов, пока супруга не попросила пощады. Прощались друзьями. Макарыч радовался: "Вот о ком я напишу воспоминания!"
Потом он еще раз сказал об этом намерении - вот при каких обстоятельствах. Принес из редакции журнала "Наш современник" (в члены редколлегии которого с недавних пор был включен) рукопись В. Распутина "Живи и помни", дал ее мне прочесть, сам уезжал на съемки. Передавая ему рукопись, на обычное его: "Ну как?" - говорю: "Вася, крепкая вещь, вот фильм-то тебе сделать! Читай, не оторвешься". "Некогда читать, буду рекомендовать к печати. Надо писать свое. Вот стукнет шестьдесят, ослабнет напор, буду читать рукописи. Разве мне неохота? Начну писать воспоминания. О Ромме напишу всю правду. О Мельникове - я о нем скучаю, хоть и виделся однажды.
После посещения дома в Кривоарбатском переулке решили действовать так. Актерские пробы по "Разину" будем проводить не в павильоне, а в доме Мельникова, а поскольку большинство исполнителей ясны Шукшину, снимем на фото с вариантами фима и костюмов, а пленку, положенную на пробы, изведем для съемки. Материал весь подготовить и отложить... подробно снять похороны Константина Степановича. Если мы уйдем раньше - снимут после нас, однако название фильма пусть останется - "Загубленное дарование". Жизнь раскидала нас, но замысел подобный реализован в кино при освещении судьбы Алексея Федоровича Лосева на Ленинградской студии документальных фильмов."