Ветеран Булат Окуджава оДне Победы
БЕСЕДА ПОЭТОВ
БЕСЕДУЮТ Булат Окуджава и Константин Кедров
«ИЗВЕСТИЯ» № 84, 8 апреля 1992
Беседа поэтов Константин Кедров и Булат Окуджава "ИЗВЕСТИЯ" 1982
ОКУДЖАВА. Я сейчас вспомнил один эпизод. Вот мы воевали, и я встретился через много лет с одной американской приятельницей, она доктор наук, очень интересный человек. Мы гуляем по Москве, и она мне говорит: «Почему ты воевал?» Я говорю: «Как почему? Я боролся с фашизмом». Она так на меня посмотрела странно очень, но ничего не сказала. И теперь я понял. Она посмотрела на меня как на идиота. Потому что я тоже был фашист, только красный.
КЕДРОВ. Я с этой мыслью можно сказать в жизнь входил. Между КГБ и Гестапо разницы никакой. Если людей пытают и убивают во имя идеи, как бы она не называлась, это чистейшей воды фашизм. Кто Лорку расстрелял, тот и Мандельштама в советском Освенциме сгубил. Евгений Винокуров сказал мне недавно, что понял это, когда вернулся с фронта.
ОКУДЖАВА. Нет, я не понял. Я позже стал понимать.
КЕДРОВ. А как пытали Заболоцкого, что он признался в подземном рытье туннеля от Лондона до Бомбея. А про душу стал писать на лагерном языке: «Гони ее от дома к дому, тащи с этапа на этап». Это душу- то бессмертную таскать по этапам. Вот до чего всех нас довели.
ОКУДЖАВА. Я вспоминаю, как хоронили Заболоцкого. Это был конец 50-х годов. И тогда Слуцкий сказал: «Наша многострадальная литература потеряла еще одного поэта». Я помню, какой шок был среди собравшихся от слова «многострадальная». Это считалось тогда чудовищным. Как это, наша литература и вдруг «многострадальная». А сегодня попробуйте объяснить молодому человеку, что в этом слове есть что- то запретное. Не великая, не прекрасная, а многострадальная.
БЕСЕДУЮТ Булат Окуджава и Константин Кедров
«ИЗВЕСТИЯ» № 84, 8 апреля 1992
Беседа поэтов Константин Кедров и Булат Окуджава "ИЗВЕСТИЯ" 1982
ОКУДЖАВА. Я сейчас вспомнил один эпизод. Вот мы воевали, и я встретился через много лет с одной американской приятельницей, она доктор наук, очень интересный человек. Мы гуляем по Москве, и она мне говорит: «Почему ты воевал?» Я говорю: «Как почему? Я боролся с фашизмом». Она так на меня посмотрела странно очень, но ничего не сказала. И теперь я понял. Она посмотрела на меня как на идиота. Потому что я тоже был фашист, только красный.
КЕДРОВ. Я с этой мыслью можно сказать в жизнь входил. Между КГБ и Гестапо разницы никакой. Если людей пытают и убивают во имя идеи, как бы она не называлась, это чистейшей воды фашизм. Кто Лорку расстрелял, тот и Мандельштама в советском Освенциме сгубил. Евгений Винокуров сказал мне недавно, что понял это, когда вернулся с фронта.
ОКУДЖАВА. Нет, я не понял. Я позже стал понимать.
КЕДРОВ. А как пытали Заболоцкого, что он признался в подземном рытье туннеля от Лондона до Бомбея. А про душу стал писать на лагерном языке: «Гони ее от дома к дому, тащи с этапа на этап». Это душу- то бессмертную таскать по этапам. Вот до чего всех нас довели.
ОКУДЖАВА. Я вспоминаю, как хоронили Заболоцкого. Это был конец 50-х годов. И тогда Слуцкий сказал: «Наша многострадальная литература потеряла еще одного поэта». Я помню, какой шок был среди собравшихся от слова «многострадальная». Это считалось тогда чудовищным. Как это, наша литература и вдруг «многострадальная». А сегодня попробуйте объяснить молодому человеку, что в этом слове есть что- то запретное. Не великая, не прекрасная, а многострадальная.