Шварц, Фриш, Ионеско: генезис и психология тоталитаризма
Есть три серьезных пьесы, метафорически исследующих генезис фашизма. Одна из них (начинаю не в хронологическом, а в логическом порядке) - пьеса Ионеско «Носороги». То, что это метафора происхождения фашизма настаивал сам автор. В этой сюрреалистической пьесе жители города один за другим превращаются в носорогов, и если в этом превращении есть соблазн - то это соблазн силы, здоровья и отбрасывания моральных норм. Сам Ионеско в своих мемуарах писал, что идея пьесы родилась тогда, когда его знакомые, в том числе те, кого он считал близкими, присоединялись к фашистскому движению «Железная гвардия». Таким образом, концепция фашизма по Ионеско - это, во-первых, всеобщее моральное падение (позже Иосиф Бродский будет говорить, что коммунизм - это непоправимая антропологическая катастрофа), и, во-вторых, идеологически это падение имеет анархо-индивидуалистический характер, люди хотят быть сильными аморальными эгоистами. Представляется, что фашизм и нацизм были больше озабочены «правами» не индивидуумов, а народов, наций, государств, но почему-то такое представление о фашизме как об идеологии анархистов-хулиганов распространилось, оно, например, видно в старых советских фильмах; в фильме «Убийство на улице Данте» (1956, реж. Михаил Ромм) на столе у коллаборциониста лежит книга «Как стать самым сильным». В этом случае древнейшим идеологом фашизма был Калликл - персонаж диалога Платона «Горгий», который подробно и убедительно доказывает право сильных на господство в государстве и на служение своим необузданным желаниям, приводя в качестве примера то Геракла, то завоевательные походы персов - то есть он оказывается еще и предшественником литературного Раскольникова. В сущности, это попытка вывести фашизм из психологии штурмовика, чернорубашечника, кронштадтского матроса-анархиста образца 1917 года - то есть участника неформальных, молодежных военнизированных объединений еще до прихода их партий к власти - впрочем, психологии мифологизированной, воображаемой, и, к тому же, в случае Ионеско, распространенной на все население.
На прямо противоположном полюсе находится пьеса Евгения Шварца «Дракон». Никакого следа индивидуализма как базы режима здесь не видно, перед нами зрелое, давно устоявшееся тоталитарное государство, в котором от жителей требуется только покорность, дисциплина и умение психологически адаптироваться к исходящему от государства ужасу, а власть предстает как и структурно внешняя сила с неясным, мифологизированным генезом -дракон и сам по себе сказочный , невсамделишный персонаж, но даже внутри пьесы сказки жители города не имеют четких представлений, откуда он взялся и на основании чего правит городом; бургомистр, который обладает высшей степенью таланта адаптации к социальному аду, захватывая власть после гибели дракона, не привносит ничего нового, а пользуется сложившимся механизмом дисциплины. Эта пьеса конечно более соответствует советскому опыту, а в отношении фашистских государств - их поздним стадиям, когда предводители штурмовиков уже убиты, а их вольница уничтожена (заметим, уничтожение штурмовиков- кульминация романа Стругацких «Трудно быть богом»), и именно поэтому она ничего нам не говорит о генезисе фашизма и о мере участия в нем населения. В сущности, тут тоталитаризм утратил уже любые специфические идеологические черты, Дракон Шварца не ведет захватнических войн ради жизненного пространства и не мечтает о мировой революции, его неприязнь к цыганам является единственным слабым намеком на гитлеризм, это в сущности пьеса просто о гипертрофированной власти любого генеза, которая перемалывает любую идеологию - даже идеологию правящей партии.
Точно между этими пьесами находится пьеса Макса Фриша «Бидерман и поджигатели». И если литература вообще обязана давать социальный анализ, то она точнее двух предыдущих говорит именно контексте возникновения тоталитарного режима. Если Ионеско утверждает почти всеобщее и почти равное соучастие (как будто все населения были чернорубашечниками, или все были кронштадтскими матросами и брали Зимний), если Шварц оставляет вопрос о происхождении без ответа, то Фриш в своей притче четко рисует структуру момента. Есть черти, они же политические экстремисты, поджигающие город, есть силы правопорядка - полицейские, пожарники - которые, к сожалению, оказываются бессильными, и главный герой Бидерман - рядовой обыватель, просто от страха (и конечно из-за отсутствия развитого гражданского самосознания) капитулирующий перед поджигателями, но не в последнюю очередь конечно и потому, что полицейские не смогли его защитить - и он был вынужден адаптироваться к силе. Бидерман стал бы идеальным гражданином в городе шварцевского Дракона, а лет за 20-25 до этих пьес, сходный персонаж, Подсекальников из пьесы Эрднана «Самоубийца» говорит: «Разве я уклонился от общей участи? Разве я убежал от Октябрьской революции? Весь Октябрь я из дому не выходил. У меня есть свидетели. Вот я стою перед вами, в массу разжалованный человек, и хочу говорить со своей революцией: что ты хочешь? Чего я не отдал тебе? Даже руку я отдал тебе, революция, правую руку свою, и она голосует теперь против меня.»
Еще интереснее, что и в лагере чертей, фашистов поджигателей есть разные роли. С одной стороны, есть персонаж, который называется то Компаньон, то Фигура, это сам дьявол, который играет сложную политическо-мистическую игру, ловит соблазненные души, и с другой стороны есть бывший борец Шмиц, ставший Вельзевулом, который говорит: «Я стал лгать, потому что тогда сразу жить становилось легче, и продался черту. Я крал, где хотел, и продался черту. Спал с кем придется - с замужними и незамужними, - потому что это мне доставляло удовольствие, и прекрасно себя чувствовал, когда пересплю, и продался черту. И в моей деревне они передо мной дрожали - я был сильнее всех, потому что я продался черту. Я подставлял им ножку, когда они шли в церковь, потому что это доставляло мне удовольствие, и поджигал их конюшни, пока они там молились и пели, потому что это доставляло мне удовольствие, и смеялся над их господом богом, который ни разу не пришел мне на помощь» - в сущности, его можно считать носорогом Ионеско, тем кто идет в штурмовые отряды. Но он лишь элемент более сложной картины.
А кончается пьеса Фриша как извращенная вариация на «Фауста» Гете: победившим чертям Бидерман не достается по своей ничтожности, он небесами прощен (как и, узнаем мы из жалоб Фигуры, рядовые нацисты - те, кто «носил униформу, когда убивал»). Пожарники тушат преисподнюю.