Портрет
Повесил фрагмент очень старого текста в ФБ - пусть повисит и здесь. Краткое содержание: "Ростовщичий глаз кошачий" не имеет никакого отношения к "Канцоне", а имеет он отношение, разумеется, к гоголевскому "Портрету" (и как это можно было столько лет не замечать?!) Соответственно, "Средь народного шума и спеха..." - это "Портрет", часть 1-я, а "Когда б я уголь взял для высшей похвалы..." - "Портрет", часть 2-я. Да простят меня Павел Успенский и Вероника Файнберг.
Портрет
Оттого все неудачи,
Что я вижу пред собой
Ростовщичий глаз кошачий -
Внук он зелени стоячей
И купец воды морской.
Там, где огненными щами
Угощается Кащей,
С говорящими камнями
Он на счастье ждет гостей -
Камни трогает клещами,
Щиплет золото гвоздей.
У него в покоях спящих
Кот живет не для игры -
У того в зрачках горящих
Клад зажмуренной горы,
И в зрачках тех леденящих,
Умоляющих, просящих,
Шароватых искр пиры.
29-30 декабря 1936
Интерпретации этого стихотворения посвящена классическая статья О. Ронена (Ронен 1968), который убедительно доказал тождество авторского “я” первой строфы и “Кащея” второй и третьей. По мнению исследователя, назвав себя Кащеем, Мандельштам добровольно встал в один ряд с раскулаченным крестьянством. Генезис эпитета «ростовщичий» Ронен возводит к «Канцоне» (1931 год): «Я люблю военные бинокли // С ростовщическою силой зренья», где этот образ окрашен безусловно положительно. “Ростовщичий глаз”, по Ронену, является одной из моделей поэтического зрения - он увеличивает деталь в ущерб целостности восприятия, что и приводит к неудачам.
Но в этой части мы позволим себе оспорить выводы Ронена. Стремление к исчерпывающему анализу прежде всего контекста употребления образа в корпусе мандельштамовских текстов помешала обнаружить подтекст, который в будущем станет важнейшим автокомментарием к работе над “Одой” Сталину.
Мандельштаму не давал покоя гоголевский “Портрет”. Страшные глаза ростовщика начинают мучить его.
Описание глаз на портрете встречаются в повести множество раз. Вот несколько цитат (далее в скобках цитаты из редакции «Арабесок» будут помечатсься как П1, цитаты из второй редакции - как П2).
«Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью» (П2).
«Два страшные глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его» (П2).
«Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета. Это были живые, это были человеческие глаза» (П2).
«Неудачи» - это несчастья, преследующие каждого, кто обращался к ростовщику и каждого владельца портрета: «Но что страннее всего и что не могло не поразить многих - это была странная судьба всех тех, которые получали от него деньги: все они оканчивали жизнь несчастным образом» (П2).
Самое страшное из несчастий поразило Чарткова - гибель таланта, творческое бессилие.
Мотив золота и «клад зажмуренной горы» - тоже из первой части «Портрета». Ср., например: «Старик его манил пальцем и показывал ему целую гору червонцев» (П1).
«…искр пиры» ср. с: “Он подошел еще раз к портрету: простыня его совершенно скрывала от взоров, только маленькая искра сквозила изредка сквозь нее.” (П1).
Сразу после “Кащеева кота” было написано стихотворение «Твой зрачок в небесной корке…» Комментарий Н.Я.Мандельштам: «Два стихотворения ‹…› связаны только эпитетом к взгляду: «умоляющий…» Н.Я. заблуждается: они связаны общим подтекстом. Мотив продолжения жизни в портрете (стихотворном) развивает Гоголя: «…Прежде всего занялся он отделкою глаз ‹…›Он чувствовал, что эти глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую. Он бросил кисть и сказал наотрез, что не может более писать с него. ‹Ростовщик› бросился к нему в ноги и молил кончить портрет, говоря, что от сего зависит судьба его и существование в мире, что уже он тронул своею кистью его живые черты, что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержится в портрете, что он чрез то не умрет совершенно, что ему нужно присутствовать в мире”. (П2). Ср. также: «Казалось, слеза дрожала на ресницах старика‹…› (П1).
Отказ просить милостыню у тени («Еще не умер ты, еще ты не один…») сопоставим со следующим фрагментом: “‹Люди› соглашались лучше терпеть и выносить последнюю крайность, нежели обратиться к страшному ростовщику…”(П2). Даже образы отчаянного письма Чуковскому имплицируют Сталина как ростовщика. “Я за себя не поручитель, себе не оценщик”, - пишет Мандельштам, как будто собирается брать кредит под залог своей души.
В стихотворении “Где связанный и пригвожденный стон…” образ “наступающих губ” интерпретируется и как губы поэта, и как губы Сталина. Гоголевский подтекст поддерживает второе толкование: «<…>Черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать…» (П2).
Сюжет стихотворения “Средь народного шума и спеха…” - поэта преследуют глаза сталинского портрета - также восходит к 1-й части гоголевской повести. Начало стихотворения соответствует началу повести - описанию столпотворения перед картинною лавкой. Строка «Я узнал, он узнал, ты узнала…» соотносится со следующим фрагментом: “Впечатление почти то же произвели они и в народе. Женщина, остановившаяся позади него, вскрикнула: “Глядит, глядит”, - и попятилась назад.” (П2).
Глаза Сталина смотрят с бесчисленных портретов «на вокзалах и пристанях»: «Он двоился, четверился в его глазах; все стены казались увешаны портретами, вперившими в него свои неподвижные, живые глаза. Страшные портреты глядели с потолка, с полу, комната расширялась и продолжалась бесконечно, чтобы более вместить этих неподвижных глаз». (П2).
Очнувшись от кошмарного сна (ср. “глаза застилавший мрак”, “Не припомнить того, что было”) Чартков выглядывает на улицу: «Все было тихо…» (П2). У Мандельштама: «А на деле-то было тихо…»
Чартков обернул портрет простыней, но «…ему казалось, что страшные глаза стали даже просвечивать сквозь холстину». (П2). Ср.: «Разорвав расстояний холстину».
Если “Средь народного шума и спеха…” отражает первую часть “Портрета”: портрет смотрит на художника, то “Ода” сознательно ориентирована на вторую часть: художник пишет портрет ростовщика.
Еще несколько параллельных мест:
“Я б воздух расчертил на хитрые углы…” и «Чартков ‹…› провел по воздуху кистью, мысленно устанавливая пункты…» (П2). Ср. также: «Везде уловлена была эта певучая округлость линий, заключенная в природе, которую видит только один глаз художника-создателя и которая выходит углами у копииста». (П2).
Улыбка Сталина: «Это был старик с каким-то беспокойным и даже злобным выражением лица; в устах его была улыбка, резкая, язвительная…» (П1).
В первой редакции повести художник-богомаз, автор картины, предсказывает, что сверхъестественное существование ростовщика в портрете окончится, если кто-то расскажет его историю. Подтекстная игра распространяется Мандельштамом во внетекстовое пространство. Так, наше исследование соответствует истории портрета, рассказанной сыном художника. Посмотрим, что же теперь станет с портретом.
В финале первой редакции повести изображение ростовщика исчезает, «как исчезает дыхание с чистой стали» (П1). Исчезновение дыхания с зеркальной поверхности означает смерть. (Ср. у Мандельштама: «И в нежной сутолке, не зная, что начать, // Душа не узнает прозрачные дубравы, // Дохнет на зеркало и медлит передать // Лепешку медную с туманной переправы»).
И тот же образ - в финале «Оды» (воздух+губы=дыхание, ср. с описанием японской иероглифики и ее сходства с монтажом в «интеллектуальном кино» в статье Эйзенштейна «За кадром»):
Правдивей правды нет, чем искренность бойца.
Для чести и любви, для воздуха и стали
Есть имя славное для сильных губ чтеца.
Его мы слышали, и мы его застали.
Уезжая из Воронежа, Мандельштам попросил Наташу Штемпель уничтожить список «Оды». Он сознательно воспроизвел завет художника, создавшего портрет ростовщика: «Во что бы то ни стало истреби его» (П1).
В заключение приведем две цитаты, являющиеся, на наш взгляд, лучшим комментарием к «Оде»:
«Лицо ростовщика именно было одно из тех, что составляют клад для артиста» (П1).
“<…>Я с отвращением писал его, я не чувствовал в то время никакой любви к своей работе. Насильно хотел покорить себя и бездушно, заглушив все, быть верным природе”. (П2).
Портрет
Оттого все неудачи,
Что я вижу пред собой
Ростовщичий глаз кошачий -
Внук он зелени стоячей
И купец воды морской.
Там, где огненными щами
Угощается Кащей,
С говорящими камнями
Он на счастье ждет гостей -
Камни трогает клещами,
Щиплет золото гвоздей.
У него в покоях спящих
Кот живет не для игры -
У того в зрачках горящих
Клад зажмуренной горы,
И в зрачках тех леденящих,
Умоляющих, просящих,
Шароватых искр пиры.
29-30 декабря 1936
Интерпретации этого стихотворения посвящена классическая статья О. Ронена (Ронен 1968), который убедительно доказал тождество авторского “я” первой строфы и “Кащея” второй и третьей. По мнению исследователя, назвав себя Кащеем, Мандельштам добровольно встал в один ряд с раскулаченным крестьянством. Генезис эпитета «ростовщичий» Ронен возводит к «Канцоне» (1931 год): «Я люблю военные бинокли // С ростовщическою силой зренья», где этот образ окрашен безусловно положительно. “Ростовщичий глаз”, по Ронену, является одной из моделей поэтического зрения - он увеличивает деталь в ущерб целостности восприятия, что и приводит к неудачам.
Но в этой части мы позволим себе оспорить выводы Ронена. Стремление к исчерпывающему анализу прежде всего контекста употребления образа в корпусе мандельштамовских текстов помешала обнаружить подтекст, который в будущем станет важнейшим автокомментарием к работе над “Одой” Сталину.
Мандельштаму не давал покоя гоголевский “Портрет”. Страшные глаза ростовщика начинают мучить его.
Описание глаз на портрете встречаются в повести множество раз. Вот несколько цитат (далее в скобках цитаты из редакции «Арабесок» будут помечатсься как П1, цитаты из второй редакции - как П2).
«Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью» (П2).
«Два страшные глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его» (П2).
«Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета. Это были живые, это были человеческие глаза» (П2).
«Неудачи» - это несчастья, преследующие каждого, кто обращался к ростовщику и каждого владельца портрета: «Но что страннее всего и что не могло не поразить многих - это была странная судьба всех тех, которые получали от него деньги: все они оканчивали жизнь несчастным образом» (П2).
Самое страшное из несчастий поразило Чарткова - гибель таланта, творческое бессилие.
Мотив золота и «клад зажмуренной горы» - тоже из первой части «Портрета». Ср., например: «Старик его манил пальцем и показывал ему целую гору червонцев» (П1).
«…искр пиры» ср. с: “Он подошел еще раз к портрету: простыня его совершенно скрывала от взоров, только маленькая искра сквозила изредка сквозь нее.” (П1).
Сразу после “Кащеева кота” было написано стихотворение «Твой зрачок в небесной корке…» Комментарий Н.Я.Мандельштам: «Два стихотворения ‹…› связаны только эпитетом к взгляду: «умоляющий…» Н.Я. заблуждается: они связаны общим подтекстом. Мотив продолжения жизни в портрете (стихотворном) развивает Гоголя: «…Прежде всего занялся он отделкою глаз ‹…›Он чувствовал, что эти глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую. Он бросил кисть и сказал наотрез, что не может более писать с него. ‹Ростовщик› бросился к нему в ноги и молил кончить портрет, говоря, что от сего зависит судьба его и существование в мире, что уже он тронул своею кистью его живые черты, что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержится в портрете, что он чрез то не умрет совершенно, что ему нужно присутствовать в мире”. (П2). Ср. также: «Казалось, слеза дрожала на ресницах старика‹…› (П1).
Отказ просить милостыню у тени («Еще не умер ты, еще ты не один…») сопоставим со следующим фрагментом: “‹Люди› соглашались лучше терпеть и выносить последнюю крайность, нежели обратиться к страшному ростовщику…”(П2). Даже образы отчаянного письма Чуковскому имплицируют Сталина как ростовщика. “Я за себя не поручитель, себе не оценщик”, - пишет Мандельштам, как будто собирается брать кредит под залог своей души.
В стихотворении “Где связанный и пригвожденный стон…” образ “наступающих губ” интерпретируется и как губы поэта, и как губы Сталина. Гоголевский подтекст поддерживает второе толкование: «<…>Черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать…» (П2).
Сюжет стихотворения “Средь народного шума и спеха…” - поэта преследуют глаза сталинского портрета - также восходит к 1-й части гоголевской повести. Начало стихотворения соответствует началу повести - описанию столпотворения перед картинною лавкой. Строка «Я узнал, он узнал, ты узнала…» соотносится со следующим фрагментом: “Впечатление почти то же произвели они и в народе. Женщина, остановившаяся позади него, вскрикнула: “Глядит, глядит”, - и попятилась назад.” (П2).
Глаза Сталина смотрят с бесчисленных портретов «на вокзалах и пристанях»: «Он двоился, четверился в его глазах; все стены казались увешаны портретами, вперившими в него свои неподвижные, живые глаза. Страшные портреты глядели с потолка, с полу, комната расширялась и продолжалась бесконечно, чтобы более вместить этих неподвижных глаз». (П2).
Очнувшись от кошмарного сна (ср. “глаза застилавший мрак”, “Не припомнить того, что было”) Чартков выглядывает на улицу: «Все было тихо…» (П2). У Мандельштама: «А на деле-то было тихо…»
Чартков обернул портрет простыней, но «…ему казалось, что страшные глаза стали даже просвечивать сквозь холстину». (П2). Ср.: «Разорвав расстояний холстину».
Если “Средь народного шума и спеха…” отражает первую часть “Портрета”: портрет смотрит на художника, то “Ода” сознательно ориентирована на вторую часть: художник пишет портрет ростовщика.
Еще несколько параллельных мест:
“Я б воздух расчертил на хитрые углы…” и «Чартков ‹…› провел по воздуху кистью, мысленно устанавливая пункты…» (П2). Ср. также: «Везде уловлена была эта певучая округлость линий, заключенная в природе, которую видит только один глаз художника-создателя и которая выходит углами у копииста». (П2).
Улыбка Сталина: «Это был старик с каким-то беспокойным и даже злобным выражением лица; в устах его была улыбка, резкая, язвительная…» (П1).
В первой редакции повести художник-богомаз, автор картины, предсказывает, что сверхъестественное существование ростовщика в портрете окончится, если кто-то расскажет его историю. Подтекстная игра распространяется Мандельштамом во внетекстовое пространство. Так, наше исследование соответствует истории портрета, рассказанной сыном художника. Посмотрим, что же теперь станет с портретом.
В финале первой редакции повести изображение ростовщика исчезает, «как исчезает дыхание с чистой стали» (П1). Исчезновение дыхания с зеркальной поверхности означает смерть. (Ср. у Мандельштама: «И в нежной сутолке, не зная, что начать, // Душа не узнает прозрачные дубравы, // Дохнет на зеркало и медлит передать // Лепешку медную с туманной переправы»).
И тот же образ - в финале «Оды» (воздух+губы=дыхание, ср. с описанием японской иероглифики и ее сходства с монтажом в «интеллектуальном кино» в статье Эйзенштейна «За кадром»):
Правдивей правды нет, чем искренность бойца.
Для чести и любви, для воздуха и стали
Есть имя славное для сильных губ чтеца.
Его мы слышали, и мы его застали.
Уезжая из Воронежа, Мандельштам попросил Наташу Штемпель уничтожить список «Оды». Он сознательно воспроизвел завет художника, создавшего портрет ростовщика: «Во что бы то ни стало истреби его» (П1).
В заключение приведем две цитаты, являющиеся, на наш взгляд, лучшим комментарием к «Оде»:
«Лицо ростовщика именно было одно из тех, что составляют клад для артиста» (П1).
“<…>Я с отвращением писал его, я не чувствовал в то время никакой любви к своей работе. Насильно хотел покорить себя и бездушно, заглушив все, быть верным природе”. (П2).