Об алгоритмических хокку
Поигравшись с "хокку" позапрошлой ночью я вспомнил о Ксаверии из романа Александра Грина "Золотая цепь" ниже часть 14 из этого романа, описывающая диалог человека и машины:
XIV
Это помещение, не очень большое, было обставлено как гостиная, с глухим мягким ковром на весь пол. В кресле, спиной к окну, скрестив ноги и облокотясь на драгоценный столик, сидел, откинув голову, молодой человек, одетый как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами, с самодовольной улыбкой на розовом лице, оттененном черными усиками. Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы все стали против него. Галуэй сказал: - Надеюсь, ваш Ксаверий не говорит, в противном случае, Ганувер, я обвиню вас в колдовстве и создам сенсационный процесс.
- Вот новости! - раздался резкий отчетливо выговаривающий слова голос, и я вздрогнул. - Довольно, если вы обвините себя в неуместной шутке!
- Ах! - сказала Дигэ и увела голову в плечи. Все были поражены. Что касается Галуэя, - тот положительно струсил, я это видел по беспомощному лицу, с которым он попятился назад. Даже Дюрок, нервно усмехнувшись, покачал головой.
- Уйдемте! - вполголоса сказала Дигэ. - Дело страшное!
- Надеюсь, Ксаверий нам не нанесет оскорблений? - шепнул Галуэй.
- Останьтесь, я незлобив, - сказал манекен таким тоном, как говорят с глухими, и переложил ногу на ногу.
- Ксаверий! - произнес Ганувер. - Позволь рассказать твою историю!
- Мне все равно, - ответила кукла. - Я - механизм.
Впечатление было удручающее и сказочное. Ганувер заметно наслаждался сюрпризом. Выдержав паузу, он сказал: - Два года назад умирал от голода некто Никлас Экус, и я получил от него письмо с предложением купить автомат, над которым он работал пятнадцать лет. Описание этой машины было сделано так подробно и интересно, что с моим складом характера оставалось только посетить затейливого изобретателя. Он жил одиноко. В лачуге, при дневном свете, равно озаряющем это чинное восковое лицо и бледные черты неизлечимо больного Экуса, я заключил сделку. Я заплатил триста тысяч и имел удовольствие выслушать ужасный диалог человека со своим подобием. "Ты спас меня!" - сказал Экус, потрясая чеком перед автоматом, и получил в ответ: "Я тебя у б и л". Действительно, Экус, организм которого был разрушен длительными видениями тонкостей гениального механизма, скончался очень скоро после того, как разбогател, и я, сказав о том автомату, услышал такое замечание: "Он продал свою жизнь так же дешево, как стоит моя!"
- Ужасно! - сказал Дюрок. - Ужасно! - повторил он в сильном возбуждении.
- Согласен. - Ганувер посмотрел на куклу и спросил: - Ксаверий, чувствуешь ли ты что-нибудь?
Все побледнели при этом вопросе, ожидая, может быть, потрясающего "да", после чего могло наступить смятение. Автомат качнул головой и скоро проговорил: - Я - Ксаверий, ничего не чувствую, потому что ты говоришь сам с собой.
- Вот ответ, достойный живого человека! - заметил Галуэй. - Что, что в этом болване? Как он устроен?
- Не знаю, - сказал Ганувер, - мне объясняли, так как я купил и патент, но я мало что понял. Принцип стенографии, радий, логическая система, разработанная с помощью чувствительных цифр, - вот, кажется, все, что сохранилось в моем уме. Чтобы вызвать слова, необходимо при обращении произносить "Ксаверий", иначе он молчит.
- Самолюбив, - сказал Томсон.
- И самодоволен, - прибавил Галуэй.
- И самовлюблен, - определила Дигэ. - Скажите ему что-нибудь, Ганувер, я боюсь!
- Хорошо Ксаверий! Что ожидает нас сегодня и вообще?
- Вот это называется спросить основательно! - расхохотался Галуэй. Автомат качнул головой, открыл рот, захлопал губами, и я услышал резкий, как скрип ставни, ответ: - Разве я прорицатель? Все вы умрете; а ты, спрашивающий меня, умрешь первый.
При таком ответе все бросились прочь, как облитые водой.
- Довольно, довольно! - вскричала Дигэ. - Он неуч, этот Ксаверий, и я на вас сердита, Ганувер! Это непростительное изобретение.
Я выходил последним, унося на затылке ответ куклы: "Сердись на саму себя!"
- Правда, - сказал Ганувер, пришедший в заметно нервное состояние, - иногда его речи огорошивают, бывает также, что ответ невпопад, хотя редко. Так, однажды, я произнес: "Сегодня теплый день", - и мне выскочили слова: "Давай выпьем!"
Все были взволнованы.
- Ну что, Санди? Ты удивлен? - спросил Поп. Я был удивлен меньше всех, так как всегда ожидал самых невероятных явлений и теперь убедился, что мои взгляды на жизнь подтвердились блестящим образом. Поэтому я сказал: - Это ли еще встретишь в загадочных дворцах?! Все рассмеялись. Лишь одна Дигэ смотрела на меня, сдвинув брови, и как бы спрашивала: "Почему ты здесь? Объясни?"
Но мной не считали нужным или интересным заниматься так, как вчера, и я скромно стал сзади. Возникли предположения идти осматривать оранжерею, где помещались редкие тропические бабочки, осмотреть также вновь привезенные картины старых мастеров и статую, раскопанную в Тибете, но после "Ксаверия" не было ни у кого настоящей охоты ни к каким развлечениям. О нем начали говорить с таким увлечением, что спорам и восклицаниям не предвиделось конца.
- У вас много монстров? - сказала Гануверу Дигэ.
- Кое-что. Я всегда любил игрушки, может быть, потому, что мало играл в детстве.
- Надо вас взять в опеку и наложить секвестр на капитал до вашего совершеннолетия, - объявил Томсон.
- В самом деле, - продолжала Дигэ, - такая масса денег на... гм... прихоти. И какие прихоти!
- Вы правы, - очень серьезно ответил Ганувер. - В будущем возможно иное. Я не знаю.
- Так спросим Ксаверия! - вскричал Галуэй.
- Я пошутила. Есть прелесть в безубыточных расточениях.
После этого вознамерились все же отправиться смотреть тибетскую статую. От усталости я впал в одурь, плохо соображая, что делается. Я почти спал, стоя с открытыми глазами. Когда общество тронулось, я, в совершенном безразличии, пошел, было, за ним, но, когда его скрыла следующая дверь, я, готовый упасть на пол и заснуть, бросился к дивану, стоявшему у стены широкого прохода, и сел на него в совершенном изнеможении. Я устал до отвращения ко всему. Аппарат моих восприятии отказывался работать. Слишком много было всего! Я опустил голову на руки, оцепенел, задремал и уснул. Как оказалось впоследствии, Поп возвратился, обеспокоенный моим отсутствием, и пытался разбудить, но безуспешно. Тогда он совершил настоящее предательство
- он вернул всех смотреть, как спит Санди Пруэль, сраженный богатством, на диване загадочного дворца. И, следовательно, я был некоторое время зрелищем, но, разумеется, не знал этого.
- Пусть спит, - сказал Ганувер, - это хорошо - спать. Я уважаю сон. Не будите его.
XIV
Это помещение, не очень большое, было обставлено как гостиная, с глухим мягким ковром на весь пол. В кресле, спиной к окну, скрестив ноги и облокотясь на драгоценный столик, сидел, откинув голову, молодой человек, одетый как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами, с самодовольной улыбкой на розовом лице, оттененном черными усиками. Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы все стали против него. Галуэй сказал: - Надеюсь, ваш Ксаверий не говорит, в противном случае, Ганувер, я обвиню вас в колдовстве и создам сенсационный процесс.
- Вот новости! - раздался резкий отчетливо выговаривающий слова голос, и я вздрогнул. - Довольно, если вы обвините себя в неуместной шутке!
- Ах! - сказала Дигэ и увела голову в плечи. Все были поражены. Что касается Галуэя, - тот положительно струсил, я это видел по беспомощному лицу, с которым он попятился назад. Даже Дюрок, нервно усмехнувшись, покачал головой.
- Уйдемте! - вполголоса сказала Дигэ. - Дело страшное!
- Надеюсь, Ксаверий нам не нанесет оскорблений? - шепнул Галуэй.
- Останьтесь, я незлобив, - сказал манекен таким тоном, как говорят с глухими, и переложил ногу на ногу.
- Ксаверий! - произнес Ганувер. - Позволь рассказать твою историю!
- Мне все равно, - ответила кукла. - Я - механизм.
Впечатление было удручающее и сказочное. Ганувер заметно наслаждался сюрпризом. Выдержав паузу, он сказал: - Два года назад умирал от голода некто Никлас Экус, и я получил от него письмо с предложением купить автомат, над которым он работал пятнадцать лет. Описание этой машины было сделано так подробно и интересно, что с моим складом характера оставалось только посетить затейливого изобретателя. Он жил одиноко. В лачуге, при дневном свете, равно озаряющем это чинное восковое лицо и бледные черты неизлечимо больного Экуса, я заключил сделку. Я заплатил триста тысяч и имел удовольствие выслушать ужасный диалог человека со своим подобием. "Ты спас меня!" - сказал Экус, потрясая чеком перед автоматом, и получил в ответ: "Я тебя у б и л". Действительно, Экус, организм которого был разрушен длительными видениями тонкостей гениального механизма, скончался очень скоро после того, как разбогател, и я, сказав о том автомату, услышал такое замечание: "Он продал свою жизнь так же дешево, как стоит моя!"
- Ужасно! - сказал Дюрок. - Ужасно! - повторил он в сильном возбуждении.
- Согласен. - Ганувер посмотрел на куклу и спросил: - Ксаверий, чувствуешь ли ты что-нибудь?
Все побледнели при этом вопросе, ожидая, может быть, потрясающего "да", после чего могло наступить смятение. Автомат качнул головой и скоро проговорил: - Я - Ксаверий, ничего не чувствую, потому что ты говоришь сам с собой.
- Вот ответ, достойный живого человека! - заметил Галуэй. - Что, что в этом болване? Как он устроен?
- Не знаю, - сказал Ганувер, - мне объясняли, так как я купил и патент, но я мало что понял. Принцип стенографии, радий, логическая система, разработанная с помощью чувствительных цифр, - вот, кажется, все, что сохранилось в моем уме. Чтобы вызвать слова, необходимо при обращении произносить "Ксаверий", иначе он молчит.
- Самолюбив, - сказал Томсон.
- И самодоволен, - прибавил Галуэй.
- И самовлюблен, - определила Дигэ. - Скажите ему что-нибудь, Ганувер, я боюсь!
- Хорошо Ксаверий! Что ожидает нас сегодня и вообще?
- Вот это называется спросить основательно! - расхохотался Галуэй. Автомат качнул головой, открыл рот, захлопал губами, и я услышал резкий, как скрип ставни, ответ: - Разве я прорицатель? Все вы умрете; а ты, спрашивающий меня, умрешь первый.
При таком ответе все бросились прочь, как облитые водой.
- Довольно, довольно! - вскричала Дигэ. - Он неуч, этот Ксаверий, и я на вас сердита, Ганувер! Это непростительное изобретение.
Я выходил последним, унося на затылке ответ куклы: "Сердись на саму себя!"
- Правда, - сказал Ганувер, пришедший в заметно нервное состояние, - иногда его речи огорошивают, бывает также, что ответ невпопад, хотя редко. Так, однажды, я произнес: "Сегодня теплый день", - и мне выскочили слова: "Давай выпьем!"
Все были взволнованы.
- Ну что, Санди? Ты удивлен? - спросил Поп. Я был удивлен меньше всех, так как всегда ожидал самых невероятных явлений и теперь убедился, что мои взгляды на жизнь подтвердились блестящим образом. Поэтому я сказал: - Это ли еще встретишь в загадочных дворцах?! Все рассмеялись. Лишь одна Дигэ смотрела на меня, сдвинув брови, и как бы спрашивала: "Почему ты здесь? Объясни?"
Но мной не считали нужным или интересным заниматься так, как вчера, и я скромно стал сзади. Возникли предположения идти осматривать оранжерею, где помещались редкие тропические бабочки, осмотреть также вновь привезенные картины старых мастеров и статую, раскопанную в Тибете, но после "Ксаверия" не было ни у кого настоящей охоты ни к каким развлечениям. О нем начали говорить с таким увлечением, что спорам и восклицаниям не предвиделось конца.
- У вас много монстров? - сказала Гануверу Дигэ.
- Кое-что. Я всегда любил игрушки, может быть, потому, что мало играл в детстве.
- Надо вас взять в опеку и наложить секвестр на капитал до вашего совершеннолетия, - объявил Томсон.
- В самом деле, - продолжала Дигэ, - такая масса денег на... гм... прихоти. И какие прихоти!
- Вы правы, - очень серьезно ответил Ганувер. - В будущем возможно иное. Я не знаю.
- Так спросим Ксаверия! - вскричал Галуэй.
- Я пошутила. Есть прелесть в безубыточных расточениях.
После этого вознамерились все же отправиться смотреть тибетскую статую. От усталости я впал в одурь, плохо соображая, что делается. Я почти спал, стоя с открытыми глазами. Когда общество тронулось, я, в совершенном безразличии, пошел, было, за ним, но, когда его скрыла следующая дверь, я, готовый упасть на пол и заснуть, бросился к дивану, стоявшему у стены широкого прохода, и сел на него в совершенном изнеможении. Я устал до отвращения ко всему. Аппарат моих восприятии отказывался работать. Слишком много было всего! Я опустил голову на руки, оцепенел, задремал и уснул. Как оказалось впоследствии, Поп возвратился, обеспокоенный моим отсутствием, и пытался разбудить, но безуспешно. Тогда он совершил настоящее предательство
- он вернул всех смотреть, как спит Санди Пруэль, сраженный богатством, на диване загадочного дворца. И, следовательно, я был некоторое время зрелищем, но, разумеется, не знал этого.
- Пусть спит, - сказал Ганувер, - это хорошо - спать. Я уважаю сон. Не будите его.