В прошлый раз я остановился на окончании II мировой войны. Она завершилась великой Победой. Так говорили тогда. Так говорят и сейчас с высоких трибун. И, хотя с этих трибун льются потоки хвастливой пропаганды, полуправды и откровенной лжи, в одном, я думаю, они правы - это была великая Победа. [Spoiler (click to open)]Эли Бар-Яалом, который в 5-летним мальчиком приехал с родителями из Ленинграда ранних 70-х в Израиль, и не жил под постоянным прессом пропаганды, написал:
победили. нам даже ружья не зарядили. нас даже картами не снабдили. а мы победили. ….. а мы воевали. мы вопросов не задавали. мы их поняли бы едва ли. мы убивали и нас убивали и убитые не оживали но мы вставали с земли и шли. и дошли, хоть уже совсем доходили. и - победили.
может, кое-где наследили, может, кое в чём навредили, но - победили. и без нас бы - не было вас. вот и весь сказ. (http://imenno.livejournal.com/126457.html) По-моему, он прав.
О той войне и той Победе написаны по-русски сотни томов той самой лжи и полуправды, сняты десятки фильмов. В последние десятилетия появляются и ростки подлинной правды. Я нисколько не претендую на роль знающего истину. Могу только порекомендовать тем, кого те события волнуют, посмотреть фильмы, снятые в последние годы украинскими документалистами. http://uakino.net/category/video/77 Я видел из них 5 серий "Запрещенная правда" о начале войны. Впечатляет, даже после суворовского "Ледокола".
Итак, была Победа. Нашей семье выпало необыкновенное везение, счастье - никто не погиб. Как я писал, мама и тетя Таня с детьми и родителями смогли уехать из Ленинграда в эвакуацию и оказались на Урале, в Свердловске. Позже, заработав на фронте язву, к ним присоединился муж Тани, дядя Коля. Их брат, Гриша работал станочником на Кировском заводе. Незадолго до войны кусок металла попал ему в глаз, этим глазом он почти не видел. Поэтому в армию его не взяли. Большую часть завода и специалистов успели эвакуировать в Челябинск. Дядя Гриша был простым станочником, и остался в Ленинграде. Всю блокаду он ходил пешком из дома на Фонтанке до завода. Для здорового человека при хорошей погоде, это прогулки минут на 40. Как мог человек, получавший на день 250 суррогатного хлеба (блокадный паек для рабочих) , изо дня в день, и в холодную первую блокадную зиму, когда морозы доходили до -40, без единого опоздания - опоздание приравнивалось к измене Родине, это осилить? - не знаю. Но он осилил, выжил. По словам его дочки Аси, с тех пор у него остался комплекс - чтобы в доме всегда был хлеб. Возвращался домой с работы зачастую поздно, но если вдруг забывали купить хлеба, он шел в дежурную булочную и покупал. Будущая жена дяди Гриши, тетя Тамара, досрочно закончила школу и в июне 41-го, в 16 лет поступила в Минский педагогический институт. На Минск был один из первых налетов немецкой авиации, их общежитие разбомбили. Она уцелела, но осталась одна в летнем платьице, с маленькой сумочкой в руках. К родителям возвращаться было нельзя, они жили в белорусском городке, туда уже накатывались немцы. Она стала на попутных эшелонах пробираться на восток. За несколько месяцев добралась до Оренбурга, где были какие-то родственники. Туда же, как оказалось, бежали ее родители. Старшее поколение, бабушки и дедушки, помнившие немцев по I мировой войне, и не ожидавшие от них особых зверств, бежать, оставив дома, не решилось. И все они погибли. Не знаю, как Тамара нашла своих родителей, но нашла. За эти месяцы она так изменилась, что ее мама ее не узнала. Открыв дверь, мама спросила: девочка, кого ты ищешь?
Про папу я вкратце написал. Вот еще одно дорогое для меня фронтовое фото
Ринин папа после ранения вернулся на фронт, до конца войны дошел старлеем, командиром взвода связистов. Ринина мама училась в Москве, в институте иностранных языков. Успела закончить 3 курса. Она пошла добровольцем на фронт, работала в госпитале, дошла с ним до Берлина. Оставила свою подпись: Соня Меерсон на стене рейхстага.
Мама и папа Рины.
Старший брат папы, дядя Гриша жил в Куйбышеве-Самаре, куда немцы, к счастью, не дошли. Сестры Рая, Бася и Циля оказались в Москве, работали там на заводах до конца войны. А как же борисовские родные - Нехама, Мотэ и их дети? Мотэ сумел раздобыть подводу, они добрались до не разбомблённой еще ж\д станции, сели на поезд. В пути пережили ужасы бомбежки, опасность окружения, но им посчастливилось невредимыми добраться до Куйбышева. Мотэ устроился кузнецом в колхоз неподалеку (кузнецы были нарасхват), Нехама и младшие дети с ним, а старшая Рива нашла работу в городе. Им повезло еще больше. Когда по окончании войны они вернулись в Борисов, они нашли свой дом целым и невредимым, не занятым соседями, как случилось со многими еврейскими домами вокруг. Это был хороший, крепкий дом, и его использовали немцы для своих нужд. Когда их выбили, дом заняли какие-то советские органы. Насколько я знаю, его вернули семье без особых проблем. Увы, далеко не всем так повезло. Очень многие не решились, или не сумели убежать. Из близкого нашего окружения - семьи будущих мужей Ривы и Мани, Абраши и Миши (сами они были на фронте), остались в Борисове, и все погибли. Родители папы и мамы Рины жили в Клинцах, Брянской области. Обе семьи решились бежать. Родители мамы приняли, казалось бы, логичное решение - бежать на восток. Но немцы продвигались быстрее, перерезали пути отступления, беженцев вернули в Клинцы, где все они погибли потом в гетто. А родители папы побежали на запад, добрались до ж\д станции, прибились к эшелону и уцелели. Вот, крохи, что мне удалось собрать о судьбе родственников в годы войны. И вот, наконец, долгожданная Победа. Был "глоток свободы". Была Европа, встречи и объятия с союзниками. Никто не мог поверить тогда, что "генералиссимус Победы" снова начнет закручивать гайки, что к десяткам миллионов погибших на самой кровавой войне, добавятся новые миллионы расстрелянных и ссыльных. Но, увы, "освободитель Европы" с новым рвением принялся уничтожать народы своей страны, и не сдохни он в марте 1953, много крови бы еще пролилось. И все же это была не только победа одного усатого тирана над другим близнецом-братом. Эта победа не только спасла от тотального уничтожения мой народ. Сталин победил в союзе с демократическими странами. У союзников оказалось достаточно силы и решимости охранить и сохранить ценности демократии и культуры, хотя бы, на западе Европы. В побежденных странах, Германии и Японии произошел очень тяжелый процесс осознания, переоценки и возрождения. Увы, в странах-победительницах подобного переосмысления и переоценки не произошло, все они (не только СССР) выписали себе индульгенцию на совершенные ошибки и подлости. Вскоре и союз победителей распался, началась "холодная война". И все же, и все же то, что сейчас Германия, и Европа, и Япония - такие, какие они сейчас, со всеми слабостями и недостатками - результат той победы.
А наша семья после войны снова собралась в Ленинграде. Мама продолжила работу на своем заводе. А папа, как написано в его трудовой книжке 8.12.45, "зачислен редактором массово-политической литературы". Куда - не понятно, печать неразборчива. Помню книжку "Следопыт" Ф. Купера, где на последней странице, среди прочих технических подробностей, было напечатано: "корректор - Я.И. Клебанов". Значит не только редактор, но и корректор? Не знаю, да и не суть важно., послевоенная жизнь начала налаживаться.
Мама, папа и Изя.
И вдруг, словно предвестником общих гроз и трагедий, - частная трагедия в нашей семье. В 46 году у мамы и папы родилась дочка, Галочка. Но, увы, в роддоме она подхватила какую-то инфекцию, и умерла через 3 месяца, так и не выходя оттуда. Какое это было горе, каким потрясением это было для мамы, мне трудно себе представить. Не дай бог кому-нибудь испытать это на себе. Родители почти никогда об этом не говорили, лишь изредка, у мамы вырывалась какая-нибудь фраза… Изя назвал свою дочку, родившуюся в 71 году, Галей. И редакционно-политическая карьера папы скоро закончилась. Следующая запись в трудовой книжке от 11.5.47: "уволен по ст. 47". Папа рассказывал об этом так. Его вызвали в горком и предложили поехать председателем колхоза. В то время проводилась очередная компания по "укреплению колхозов", посылали туда городских коммунистов. Он ответил, что готов выполнить любое задание партии. Готов поехать председателем, если задача - развалить колхоз окончательно. У него нет никакого сельскохозяйственного опыта, рожь от пшеницы и сеялку от молотилки он отличить не может... Ему снова повезло - не закатали срок, не сослали, только объявили строгий выговор с занесением, и уволили с работы. Как оказалось, это снова было большое везение. Аз ох ун вэй везение, скажите вы. Скажите так, если не знаете, что в 49 году начал раскручиваться первый "ленинградский процесс", в итоге которого были расстреляны несколько высших партийных руководителей из Ленинграда: Кузнецов, Попков, Вознесенский (его именем впоследствии назовут финансово-экономический институт) и других. Всего было убито и сослано более 2000 человек из партийной верхушки. Начался этот процесс с ареста секретаря горкома Я. Капустина, под началом которого папа работал в годы войны. Процесс этот смёл всех из его окружения, кто не погиб на войне. Но папа был уже не на виду, и уцелел. Со строгачем и 47 статьей на работу никуда не брали, и ему пришлось вспомнить свою первую специальность. 9.7.47 он принят заготовщиком обуви в сапожную мастерскую театра оперы и балета им. Кирова. В июле 48 папа снова уволен "по сокращению штата". Я не знаю точно, как складывалась мамина служба в те годы, но, судя по всему, она продолжала работать на своем Балтийском заводе. Но сентябре 48-го родился я, мама ушла в до- и послеродоой отпуск. Как вспоминал папа, не было денег даже на бутылку молока, пришлось брать взаймы. К счастью, совсем без работы папа оставался не так долго. В те годы, чтобы дать голодному, обнищавшему народу-победителю какие-то необходимые товары, при разрушенной, полностью ориентированной на войну промышленности, "вождь и учитель" вспомнил опыт НЭПа и дал зеленый свет открытию артелей промкооперации. Это были небольшие производства по выпуску товаров для людей, в том числе, и обуви. У этих предприятий была какая-то хозяйственная самостоятельность. В таких закройно-заготовочных артелях и цехах папа и работал на разных должностях, от заготовщика обуви, до начальника цеха с декабря 48 до начала 58 года. Видимо, деньги эта работа приносила. Доги папа отдал, и родители даже смогли нанять для меня няню. Ганя-наня, с ней связано все мое детство. Как многие в те годы она бежала из пухнущей от голода деревни в город, в Ленинград. Читать-писать она не умела, и для нее было удачей найти теплый дом, теплую семью. Она к нам привязалась, а мы к ней. Так мы стали жить впятером в двух комнатах коммунальной квартиры на 6-й линии Васильевского острова, прямо напротив Изиной, впоследствии ставшей и моей, 30-й школы. А в 55-м году родителям удалось (видимо, поднакопив к тому времени денег) поменять наши две комнаты на отдельную двухкомнатную квартиру на 4-м, последнем этаже в доме 109 по проспекту Римского-Корсакова, в самом его конце, у пл. Репина и Калинкина моста. В квартире была огромная кухня с ванной и печкой посередине. Родители (не сами, конечно, наняли рабочих) построили 3 стенки, и получилась нормальных размеров ванная комната с половиной печки. Вторая половина печки оказалась в небольшой комнатке, где поселился Изя. Я - на раскладушке в спальне, с папой и мамой, Ганя - в столовой на диване. Шикарно по тем временам. Когда я подрос, я переехал в столовую, Ганя - в кухню. Потом она получила свою комнату в том же доме. Но я убежал вперед. Примерно в то же время семья тети Тани перебралась из двух комнаток (одну из двух им уступили добрые соседи - правда! были и такие невероятные случаи, и такие добрые люди) в коммунальной квартире на пл. Островского у Пушкинского театра в 3 комнаты (тоже в коммуналке, но с отдельным входом) на Лермонтовском проспекте, у Египетского моста. Неподалеку от нас.
Дядя Гриша (справа) и дядя Коля (в центре) с соседом на кухне.
Увы, этот год принес не только радости, но и беду. Арестовали дядю Колю. Он работал, как и папа, в одной из артелей промкооперации, бухгалтером. К тому времени, видимо, по мнению" руководящей и направляющей силы", эти артели выполнили свою "историческую миссию". Товары в городах появились. Кооперация стала тормозом на пути окончательной победы социализма. И кооператоров стали сажать. Никакие старания семьи, ни попытки дать взятку, не помогли. Дядя Коля получил 25 лет лагерей. Тетя Таня осталась одна с тремя детьми : 18-летним Яшей, 13-летней Милой и 7-летним Осей. Что творилось у них на душе, не могу представить и осознать. Могу сказать только, что тетя Таня проявила необычайную твердость характера, работала бухгалтером, подняла и воспитала замечательных детей. И для меня всегда была самой любимой и любящей тетей. Дядю Колю я почти не помню. По рассказам мамы он был человеком необыкновенно добрым, любящим жену и детей. Арест дяди Коли был ударом для всей семьи. Но для папы особенным - он ведь работал в той же системе. Дальше продолжать он не мог. В 46 лет надо было снова начинать сначала. Искать не просто дело для души, семью надо было кормить. К счастью, был надежный тыл - мамина зарплата.