ВОСПОМИНАНИЯ
ВОСПОМИНАНИЯ
Имея за плечами 70 прожитых лет, решил вспомнить некоторые моменты своей жизни, тем более, что они общие для многих людей нашего поколения, проживших большую часть жизни в 20 столетии, перенёсших самую страшную войну, родившихся в 1 из 2 сильнейших стран мира, последние годы проживающих в демократической России, ее не покинувших, и, вероятно, вынужденных покинуть этот мир в данной стране. После такого предисловия я постараюсь изложить историю одной типичной интеллигентной семьи, начиная с 40-х годов прошлого столетия до наших дней.
ВВЕДЕНИЕ
Детство, отрочество
Война
Зрелые годы, семья
Заключение
У нас была большая, дружная семья.
Семья Лукомских (мамы): отец Мота, мать Рахиль, братья Гриша и Исай, сёстры Мина и Таня жили в Свердловске. Это была обеспеченная семья (до революции дед Мота торговал лошадьми, из-за этого потом у мамы были трудности при поступлении в институт).
Семья Клебановых (папы): отец Исаак (рано умер), мать АЛТА, сын Яша и сёстры Бася, Рая, Циля, была ещё сестра Нехама и брат Гриша (дочь и сын Исаака), намного старше остальных. Гриша практически жил отдельно, а Нехама помогала бабушке поднимать семью.
Понемногу обе семьи переехали в Ленинград. Кроме того, оказалось, что они в каком-то дальнем родстве, что давало папе право навещать Лукомских.
Мама в молодости была очень красива, и у неё было много ухажёров. Папа влюбился в неё сразу, ухаживал, оказывал разные услуги. Мама сначала вроде не обращала на него внимания, но постоянное ухаживание (вода камень точит) привело к тому, что они полюбили друг друга.
И в 1934 году состоялась свадьба Клебанов-Лукомская, (мама взяла фамилию Клебанова), образовалась новая семья - это были мои родители.
Мама увлекалась точными науками, кончила экономический институт, училась в кораблестроительном, работала в специальном (военном) бюро Балтийского з-да (когда началась война, и до конца маминой работы капитаны 1-го ранга приходили консультироваться с Миной Марковной, а начальник отдела, контр-адмирал, не подписывал ни одного документа, без визы Клебановой.)
Папа у меня был совсем другой формации- с ранних лет любил народное творчество, выступал в концертах ( имел неплохой баритон), активно занимался общественной работой и перед войной уже работал инструктором ГП ВКПб, встречался со Ждановым, Попковым, словом был убеждённым коммунистом. Папа получил золотой значок «50 лет ВКПб» раньше, чем Брежнев и очень этим гордился (Грех об этом думать, но я не представляю, как бы он жил в наше время). Кроме того, в молодости папа работал в сапожной мастерской и умел шить обувь, (что пригодилось ему в дальнейшей жизни).
Папе, как партийному функционеру, выделили комнату на 2 линии Dасильевского острова (В.О.), где 8 марта 1936 г родился я ( родственники смеялись - испортил маме праздник).
Родился я небольшой, но дико горластый, рот практически не закрывался. У папы были две незамужные сестры Рая и Цыля, так чтобы дать маме немного отдохнуть, они передавали меня с рук на руки. К лету пришла мысль поехать в гости на папину родину, в Борисов. В Борисове жила их старшая сестра Нехама с семьёй (мужу её был кузнец), Нехама была сводная сестра остальных и помогала бабушке Алте их растить. И тут являемся мы со всей «мишпахой». Они нас прекрасно встретили, но самое главное - стоило меня вынести из вагона, как я замолчал, и молчал всё время пребывания в Борисове. Как только меня вынесли обратно на Ленинградском вокзале - старая песня. Далее до 4-х - 5-и лет - в памяти провалы, вероятно, ничего выдающегося не происходило. Помню только, что у меня было много домработниц (часто менялись), все они были молодые девушки, но мама с ними не сживалась.
Через 1год 3 месяца у тёти Тани родился мальчик - Яша, изумительный пацан, пока он был жив, мы были вместе, как родные братья (вероятно потому, что родной мой братишка Алик был на 13 лет меня моложе). С т. Таней мы почти всегда вместе выезжали на дачу, в основном в Разлив, Сестрорецк и Зеленогорск, а я чаще был у них на пл. Островского, чем дома ( это объясняется, вероятно, ещё изумительным характером Яшиного папы- дяди Коли, который занимался нами больше, чем все остальные). Их кв. на пл. Островского я считал как бы своей (т. Таня не работала, и мы с Яшей резвились, как хотели). Когда стали старше, то сами вдвоём ходили на спектакли в Пушкинский театр.
1 9 4 1 г.
Мы, как всегда, сняли дачу (не помню где, но недалеко от города). Я только начал осваивать территорию, вдруг в воскресенье утром к нам приезжает старший мамин брат Гриша, меня выгоняют на улицу, а сами садятся говорить. А в воздухе уже витало непонятное слово « война». Пока взрослые говорили, я стоял и смотрел на небо и там высоко пролетал одинокий самолёт - в моём сознании слились понятия «самолёт» - «война». Потом срочный переезд домой. Никто не думал, что немцы так быстро приблизятся к городу. Т. Таня еще с группой ребят пошла в поход, её еле вернули наши пограничники. В городе военное положение, окна заклеены бумагой, ребята постарше ночью сбрасывали с крыш зажигательные бомбы. Начиналась эвакуация. Предприятие т. Цыли перевели в Москву и она с б. Алтой уехали туда. Старые и малые решили эвакуироваться в Свердловск, на мамину родину, папе, как парт. служащему, дали бронь до 1943 г. Мы ещё оставались, т.к. мамина «контора» нужна была здесь (чинить подлодки). Наступала зима, дикая стужа, папа иногда из обкомовского буфета что-нибудь приносил и т. Рая работала на кондитерской фабрике им. Микояна тоже иногда приносила шоколад. Она говорила, что ей так надоело сладкое, что она с удовольствием поменяла его на простой хлеб. Как бы то ни было, мы зиму прожили. К весне мамина «контора» стала собираться эвакуироваться. И, наконец, в июне 42 г. мы с мамой выписались из кв. на В.О. Переезд через Ладожское озеро был организован искусно. На Большой земле мамина «контора» направилась в Свердловск, и мы соединились со всей семьёй, где прожили до снятия блокады Ленинграда.
В 1943 г. у папы сняли бронь, взяли в действующую армию. И вот тут ему дико повезло. Всех новобранцев построили, строй обходили комдив Шкель и начальник политотделаВекслярский, спрашивали профессии, чтобы знать, где использовать. [Векслярскийспросил: может, у кого-то тесть опыт работы в печати?] И тут папа делает два шага вперёд и , обращаясь к замполиту, докладывает, что на гражданке всю жизнь служил в партийных органах, был инструктором ГК ВКПб, [редактором «Вечернего Ленинграда» и зав. отделом «Лен. правды»] и мог бы быть полезен в этой области. Векслярский велел после построения к нему подойти. Они поговорили и отца назначили в политотдел дивизии, сначала инструктором, потом зам. редактора дивизионной газеты. Так с этой дивизией он и дошёл до конца войны. Он занимал должность подполковника, но всю войну прослужил старшиной, и правильно сделал, т.к. демобилизовывать стали раньше.
Войну они закончили в Прибалтике, потом их перевели на отдых и укомплектование в Днепропетровск и нам с мамой разрешили на несколько дней туда приехать. Такого обилия фруктов, овощей и солнца я никогда не видел!!! А однажды утром у подъезда останавливается «Виллис» и полковник Шкель с адъютантом вносят нам арбуз таких размеров, что одному человеку не донести. Позже, уже в Ленинграде, мы все не раз встречались вместе, с Векслярским папа поддерживал связь вплоть до его кончины, и вообще отец считал его вторым отцом.
Маленькое отступление. Вернулись мы с маминым отделом почти сразу после снятия блокады, ехали в товарных поездах. Поезд останавливался, где хотел, в основном у водокачек, чтобы людям набрать воды. И вот один раз поезд останавливается (машинист говорит надолго), все побежали за водой, и вдруг поезд потихоньку начинает двигаться, все вспрыгивают на подножки, а мамы нет… А поезд идёт уже полным ходом. Женщины в отделении начинают меня успокаивать, а я даже, как следует, не понял (8 лет), и вдруг минут через 40 мама появляется. Оказывается, в последних вагонах ехали военные, и они успели её подхватить (больше я её одну уже никуда не отпускал).
В Ленинграде нас встретила т. Рая (она всю блокаду прожила) и первое время мы жили втроём.
После демобилизации папа начал обустраивание жилища. Нашу квартиру разбомбили и нам дали две комнаты на ул. Марата в старинном доме с широкими лестницами и лестничными площадками. Вот там мы и встретили ПОБЕДУ! До сих пор помню, как мужики из всех квартир на этаже в чём были (папа - в подштанниках) выскочили на площадку, обнимались, целовались, танцевали.
Потом мы поменяли наши комнаты на две комнаты в коммунальной квартире на 6 линии Васильевского острова. Вот там я и пошёл в 4-й класс 30-ой школы, где проучился до 10 -го класса. 30 -я школа уже тогда была одной из лучших школ в районе, а со временем превратилась в одну из лучших школ города. Там сложился замечательный преподавательский коллектив, душой которого был, конечно математик Веребейчика. [И.Я. Веребейчик работал в 30 школе гораздо позже, в 60-ые годы]. Он организовал сначала математический кружок, потом - класс, потом несколько классов. Его ученики участвовали почти во всех олимпиадах и конкурсах и почти всегда приносили победы. Выпускники 30-ой школы легко поступали в технические ВУЗы: Политех, ЛИТМО, экономический и др. Я учился хорошо (в основном 5, реже 4, следуя своему детскому призыву «я не хочу идти в армию»). Единственный предмет, по которому я не имел твёрдой «5» была география (не сошлись с учителем). Тогда родители выписали мне журнал «Вокруг Света» и я закатывал такие доклады (мин на 25-30) , что учительница говорила: « Ну что можно поставить, конечно, 5»
Мама продолжала работать в своей организации по приёмке спецтехники
Потом папе удалось поменять нашу коммуналку на отдельную квартиру на пр. Римского-Корсакова (там жил родственник наших соседей по В.О.) Квартира была дико запущена, 2 смежные комнаты и огромный коридор (помню, когда зашёл туда, посредине коридора стояла ванна, ни к чему не прикреплённая, как корабль). Папа приложил огромные усилия и, в конце концов, из этого коридора получилась небольшие кухня, ванная и мне ещё досталась комнатка 8 кв.
Необходимо остановиться на наших домашних делах, которые после войны складывались у нас очень неудачно. Дома случилась беда. Мама забеременела и должна была рожать в одном из лучших роддомов. Родилась девочка, нормальная (уже назвали Галочка), должны выписывать, но тянут, тянут. Мама пролежала с ней около 3-х месяцев. Оказалось, что они внесли с уколом инфекцию, и Галочка умерла. (На Преображенском кладбище появился наш первый камень.). Все были в шоке, мама как занемела и ещё долго не задумывалась об увеличении семейства.
Но годы идут, и в 1948 году у меня появился братишка, Саня, Алик, великолепный пузан, спокойный, здоровый. Я был на 13 лет старше, свои заботы, а он, как только немного подрос, был окружён массой друзей, многие до сих пор остались лучшими друзьями, несмотря на то, что между ними 4000 км (они здесь, он в Израиле). В юности Алик с друзьями ходил в горы - под Ленинградом и на Кавказе. Рюкзак у него обычно мы с папой вдвоем поднимали ему на плечи. Он отовсюду давал весточки- т.к. мама очень волновалась и вот, один раз, недели 2- ничего нет, мы уже обзвонили всех и вдруг звонок откуда-то из-под Кисловодска - жив, здоров. Скоро буду. Потом мы узнали, что он провалился в расщелину, и ребята несколько дней поднимали его наверх…
Друзья у Алика очень хорошие - Гера, Миша Рыбаков…
Это дружба навек……
Характер у Алика выработался золотой, он всем был готов помочь (вообще в этом смысле мне повезло и с родным братом и с двоюродным - Осей, он сейчас в Америке). И жену себе Алик нашёл прекрасную, вырастили хорошую дочку, а месяц назад он стал дедом. И хоть сейчас между нами тысячи километров (мы в России, они в Израиле), каждую субботу звонок - как, что нового, что надо.
Последние годы мне не везло. У меня уже лет шесть была поясничная грыжа, хожу с палочкой, и вот, в позапрошлом году не успел дойти буквально 1-го шага до тротуара, как был сбит «Жигулями», попал в ДТП, сложный перелом ноги и бедра - сложная операция. Так все родственники слетелись, материально так помогли, что я уже через год смог снова пойти на работу (а это езда от Гражданки до Технологического ин-та).
А в этом году ни с того ни с сего вдруг обнаружилась опухоль в мозгу (правда, не злокачественная - невринома), но очень сложная операция в институте мозга (а лет то уже 70), вроде, прошло нормально, но задели лицевой нерв, из-за этого перекосилось лицо, а главное - очень сильные боли в левом глазу. Выписали кучу лекарств, которые надо принимать всю оставшуюся жизнь. И опять без родственников (Алик, Ося) пропал бы, т.к. сын сейчас в Германии, ещё не устроен, жена еле ходит. Дали инвалидность 2-ой группы, 3-ей степени без права работы (какая тут работа, если по комнате с палкой с трудом передвигаюсь). Но на работе золотые люди, помогали и морально и материально, а шеф не теряет надежды, что через год я снова выйду на работу (всё же проработал там более 40 лет, но это будет видно…)
То было отступление, а теперь надо вернуться в 50-е - 90-е годы, когда в нашей семье произошло много событий…
Остановился я на том, что у нас на проспекте Римского-Корсакова появилось прибавление семейства - брат Алик.
Т. Циля с бабой Алтой жили в Москве (ее предприятие во время Войны перевели в Москву), и я на зимних каникулах несколько раз к ним приезжал, но почему-то все время стояли жгучие морозы и, сколько раз мы не пытались попасть в Мавзолей, увидеть Создателя, - не удалось.
Потом заболела т. Рая у нее случился инсульт, и баба Алта переехала к ней в Ленинград на Бармалеевский переулок. Когда я уже учился в ЛЭТИ, то после лекций, а иногда и вместо, частенько к ним заходил - бабушка всегда угощала чем-нибудь вкусненьким. К огромному сожалению, она умерла летом, я был на юге и на похороны не попал. Через несколько лет Т.Циля поменяла Москву на Ленинград, а много позже, уже, когда мы жили отдельной семьей в ЖСК, на улице Бутлерова, после смерти д. Захара, она переехала к т.Басе и мы все жили в одном доме, но об этом позже.
Мама продолжала работать в своей организации по приемке спецтехники, папа работал в Лениздате, в отделе партийно-политической литературы, выпускали всякие брошюры о передовом опыте в промышленности и с/х/ под мудрым руководством тов. Сталина.
Но надвигались страшные 50-годы: антисемитизм, ждановский разгром интеллигенции (запрет Прокофьева, Шостаковича, Зощенко, Ахматовой).
И, наконец, апофеоз- дело ВРАЧЕЙ. Были арестованы ведущие самые опытные академики, большинство из которых были евреями. В 1953году я как раз должен был кончать школу. На мое счастье, в преподавательском коллективе, кроме Веребейчика, был еще один замечательный человек- историк/ (забыл его ИО), мингрел по национальности, одной со Сталиным. Он проводил уроки с нами, как со взрослыми: заходил, дежурный закрывал дверь класса на ножку стула, ребятам постарше разрешал курить и говорил такие вещи: нет наций больших и малых, антисемитизм - это позор, дело врачей - туфта, не могли такие великие ученые пойти на убийства партийных деятелей. У нас в классе было 8-9 евреев, но антисемитизмом и не пахло, 3 или 4 получили медали.
И вот экзаменационная сессия. У меня в то время была хорошая память. И я шел на сочинение, зная 12 сочинений назубок, с любой запятой, кроме того, тогда молодежь носила носки с резиновыми застежками, так одну ногу «набивали» одними шпорами, другую - другими. Писать разрешали 6 часов, выпускали иногда в туалет, а там - шпоры, шпоры, шпоры….
Я успел написать полностью и черновик, и чистовик (это оказалось важным, т.к. если была ошибка в чистовике, а не было в черновике - она не считалась).
Оценку за сочинение должны были сказать после всех экзаменов, после Педсовета. У меня по всем экзаменам-5-ки. И вот последний (11!) экзамен- физика.
Школа уже пустая, ребята постарше открыли окна и курят, и вдруг ко мне подходит директор (как оказалось, - страшный антисемит) и говорит: «Клебанов, мы решили ваше сочинение не посылать в Горроно, сначала поставили 4, а потом «3», там много идеологических ошибок». И это он говорит 17-летнему парню, решающему свою судьбу. И тут мой друг Орлик, никогда не забуду его фамилию. Он был гораздо старше, вел себя вольно, говорит дир-ру: « Ты что ж сука не мог сказать ему это после экзамена, знаешь ведь, что все решается!» Директор струхнул: « Да что вы, мальчики, не волнуйтесь, сдавайте нормально…» А у меня внутри все кипит. Думаю, если по билету буду знать, как решить задачу, пойду без подготовки. Меня, конечно, все успокаивают.
Я вхожу в класс, обычно шел в первой 3-ке, беру билет, на теорию не смотрю, задача: определить сопротивление резистора при заданных напряжении и токе на нем. Я говорю: « Я пойду без подготовки!» А у нас был изумительный физик канд. Ф-М наук, еврей, он разговора с директором не знал. Успокаивает: « Не волнуйтесь, Клебанов, подготовьтесь» Я: «НЕТ!»
А потом наш историк показал мне мое сочинение после педсовета - все исчерканное красными директорскими чернилами. Тема была « Павел Корчагин и Олег Кошевой», я знал оба сочинения назубок. В черновике был эпиграф « Вперед, заре навстречу, товарищи в борьбе!» а в чистовик я переписал «Борьбе навстречу» !!!! Но в черновике - правильно, поэтому ошибка не должна считаться!!!! Остальные подчеркивания касались ВКПб и ВЛКСМ, у меня всюду - советская молодежь под рук-вом ВЛКСМ, а дир-р всюду исправил на ВКПб. Историк не поленился и принес на педсовет устав ВЛКСМ, где в 1-м параграфе написано: «Советская молодежь борется и побеждает под руководством ВЛКСМ». В РОНО сочинение, все исчерканное, отправили с оценкой «4», в Горроно переправили на 5. Насколько я знаю, это был единственный случай, когда оценку за сочинение увеличили на 2 балла. Я не стал дожидаться конца истории, и уехал на дачу в Разлив. Мне уже папа позвонил туда и рассказал об этом.
Итак - ЗОЛОТАЯ МЕДАЛЬ!!!! В то время с золотой медалью можно поступать в любой институт без экзаменов. Мама «тащила» меня в Корабелку (у нее там кто-то был). А старший дядя Гриша работал на заводе «Красногвардеец», который выпускал электронные мед приборы, и был связан с ЛЭТИ. Он утверждал, что будущее за электротехникой. А мне, откровенно говоря, было все равно, меня техника не увлекала, но об гуманитарных ин-тах речи не шло.
окончание воспоминаний