перечитывая классику..
"Двадцать лет назад, накануне войны с пол-Европой, Россия стояла идеалом в глазах всех статских и тайных советников. Литература служила в цензуре; в университетах преподавалась шагистика... Патриотизм обратился в дранье взяток с живого и с мертвого. Не бравшие взяток считались бунтовщиками, ибо нарушали гармонию. Березовые рощи истреблялись на помощь порядку. Европа трепетала... Но никогда Россия, во всю бестолковую тысячу лет своей жизни, не доходила до такого позора..."
жизненно-то как, буквально каждая фраза ))) а вот ещё любимое:
- Кланяйся и благодари, да скажи ты своему барину от меня, Агафья, что он самый умный человек во всем городе.
- А они против этого приказали вам отвечать-с, - еще бойчее подхватила Агафья, - что они и без вас про то знают и вам того же желают.
Зачем я лежу? Вы, говорит, должны стоять "примером и укоризной". Mais, entre nous soit dit, что же и делать человеку, которому предназначено стоять "укоризной", как не лежать?
- Это писал человек в пьяном виде и негодяй!
- И все больше о своем ребеночке плачу...
- А разве был?
- А как же: маленький, розовенький, с крошечными такими ноготочками, и только вся моя тоска в том, что не помню я, мальчик аль девочка. То мальчик вспомнится, то девочка. И как родила я тогда его, прямо в батист да в кружево завернула, розовыми его ленточками обвязала, цветочками обсыпала, снарядила, молитву над ним сотворила, некрещеного понесла, и несу это я его через лес, и боюсь я лесу и страшно мне, и всего больше я плачу о том, что родила я его, а мужа не знаю.
- Куда же ребенка-то снесла?
- В пруд снесла, - вздохнула она.
Заметьте, что в качестве реалиста он не может солгать, и что истина ему дороже успеха... разумеется, кроме тех особенных случаев, когда успех дороже истины.
А ведь настоящее, несомненное горе даже феноменально легкомысленного человека способно иногда сделать солидным и стойким, ну хоть на малое время; мало того, от истинного, настоящего горя даже дураки иногда умнели, тоже, разумеется, на время; это уж свойство такое горя.
Я его не кормил и не поил, я отослал его из Берлина в -скую губернию, грудного ребенка, по почте, ну и так далее, я согласен... "Ты, говорит, меня не поил и по почте выслал, да еще здесь ограбил". Но, несчастный, кричу ему, ведь болел же я за тебя сердцем всю мою жизнь, хотя и по почте!
Все они, от неуменья вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве.
- Я хотел лишь узнать: веруете вы сами в бога или нет?
- Я верую в Россию, я верую в ее православие... Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... - залепетал в исступлении Шатов.
- А в бога? В бога?
- Я... я буду веровать в бога.
Петру Степановичу, я вам скажу, сударь, очинно легко жить на свете, потому он человека сам представит себе, да с таким и живет.
- Самовар кипел с восьмого часу, но... потух... как и все в мире. И солнце, говорят, потухнет в свою очередь...
...вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.
- "Нужно быть действительно великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла". Вот-с!
- Ну, равно и дураком.
- Это дело; постойте на крыльце. Возьмите зонтик.
- Зонтик, ваш... стоит ли для меня-с?
- Зонтика всякий стоит.
- Разом определяете minimum прав человеческих...
- Невероятно мне это все, - проговорила она, наконец, насмешливо и брезгливо. - Этак я пожалуй сорок лет проживу в тех горах. - Она рассмеялась.
- Что ж, и сорок лет проживем.
- Гм. Ни за что не поеду.
- Даже и со мной?
- А вы что такое, чтоб я с вами ехала? Сорок лет сряду с ним на горе сиди - ишь подъехал.
- мне кажется, что вы интересуетесь мною как иные устарелые сиделки интересуются почему-либо одним каким-нибудь больным сравнительно пред прочими, или еще лучше как иные богомольные старушонки, шатающиеся по похоронам, предпочитают иные трупики попригляднее пред другими.
- Правда, говорят, ты церковь где-то здесь в уезде на днях обокрал?
- Я, то есть собственно, помолиться спервоначалу зашел-с...
жизненно-то как, буквально каждая фраза ))) а вот ещё любимое:
- Кланяйся и благодари, да скажи ты своему барину от меня, Агафья, что он самый умный человек во всем городе.
- А они против этого приказали вам отвечать-с, - еще бойчее подхватила Агафья, - что они и без вас про то знают и вам того же желают.
Зачем я лежу? Вы, говорит, должны стоять "примером и укоризной". Mais, entre nous soit dit, что же и делать человеку, которому предназначено стоять "укоризной", как не лежать?
- Это писал человек в пьяном виде и негодяй!
- И все больше о своем ребеночке плачу...
- А разве был?
- А как же: маленький, розовенький, с крошечными такими ноготочками, и только вся моя тоска в том, что не помню я, мальчик аль девочка. То мальчик вспомнится, то девочка. И как родила я тогда его, прямо в батист да в кружево завернула, розовыми его ленточками обвязала, цветочками обсыпала, снарядила, молитву над ним сотворила, некрещеного понесла, и несу это я его через лес, и боюсь я лесу и страшно мне, и всего больше я плачу о том, что родила я его, а мужа не знаю.
- Куда же ребенка-то снесла?
- В пруд снесла, - вздохнула она.
Заметьте, что в качестве реалиста он не может солгать, и что истина ему дороже успеха... разумеется, кроме тех особенных случаев, когда успех дороже истины.
А ведь настоящее, несомненное горе даже феноменально легкомысленного человека способно иногда сделать солидным и стойким, ну хоть на малое время; мало того, от истинного, настоящего горя даже дураки иногда умнели, тоже, разумеется, на время; это уж свойство такое горя.
Я его не кормил и не поил, я отослал его из Берлина в -скую губернию, грудного ребенка, по почте, ну и так далее, я согласен... "Ты, говорит, меня не поил и по почте выслал, да еще здесь ограбил". Но, несчастный, кричу ему, ведь болел же я за тебя сердцем всю мою жизнь, хотя и по почте!
Все они, от неуменья вести дело, ужасно любят обвинять в шпионстве.
- Я хотел лишь узнать: веруете вы сами в бога или нет?
- Я верую в Россию, я верую в ее православие... Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... - залепетал в исступлении Шатов.
- А в бога? В бога?
- Я... я буду веровать в бога.
Петру Степановичу, я вам скажу, сударь, очинно легко жить на свете, потому он человека сам представит себе, да с таким и живет.
- Самовар кипел с восьмого часу, но... потух... как и все в мире. И солнце, говорят, потухнет в свою очередь...
...вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.
- "Нужно быть действительно великим человеком, чтобы суметь устоять даже против здравого смысла". Вот-с!
- Ну, равно и дураком.
- Это дело; постойте на крыльце. Возьмите зонтик.
- Зонтик, ваш... стоит ли для меня-с?
- Зонтика всякий стоит.
- Разом определяете minimum прав человеческих...
- Невероятно мне это все, - проговорила она, наконец, насмешливо и брезгливо. - Этак я пожалуй сорок лет проживу в тех горах. - Она рассмеялась.
- Что ж, и сорок лет проживем.
- Гм. Ни за что не поеду.
- Даже и со мной?
- А вы что такое, чтоб я с вами ехала? Сорок лет сряду с ним на горе сиди - ишь подъехал.
- мне кажется, что вы интересуетесь мною как иные устарелые сиделки интересуются почему-либо одним каким-нибудь больным сравнительно пред прочими, или еще лучше как иные богомольные старушонки, шатающиеся по похоронам, предпочитают иные трупики попригляднее пред другими.
- Правда, говорят, ты церковь где-то здесь в уезде на днях обокрал?
- Я, то есть собственно, помолиться спервоначалу зашел-с...