Э.Шеклтон - Юг! Глава ХIII. Партия в море Росса (продолжение)
“Мы сейчас ограничены одним питанием в сутки, написал Макинтош днем позже. Это ограничение в еде делает нас уязвимей. Очень поганое, гнилое время. Ужасно просто ждать, но нас также гнетет мысль о том, чтобы использовать уже заложенное продовольствие, ради которого у нас была вся эта тяжелая борьба.” Погода прояснилась 27-го, и днем Макинтош и Джойс вернулись к складу, пока Уайлд остался построить пирамиду и попытаться просушить на солнце спальные мешки. Запасы, оставленные в заброске, состояли из двух с четвертью упаковок галет (42 фунта в упаковке), сухпайков на трех человек на три недели в мешках, каждый на неделю, и трех канистр топлива. Макинтош взял один недельный мешок из заброски и вернулся в лагерь. Партия продолжила путь домой на следующее утро, и с парусом на санях, чтобы воспользоваться преимуществом южного бриза, покрыла за день девять с половиной миль. Но собаки достигли предела своей выносливости и трое из них свалились, не в силах идти дальше. В тот вечер, впервые с тех пор, как оставили Аврору, мужчины увидели заходящее за горизонт солнце - наглядное напоминание о том, что короткое антарктическое лето близилось к концу.
Оставшиеся четыре собаки свалились 2 марта. “После обеда мы с полчаса прошли довольно хорошо. Затем Нигер стал шататься, его ноги подкосились. Мы вытащили его из упряжи и позволили идти рядом с нами, но все, на что он был способен, так это только лечь. После Нигера свалился мой друг Помпей. Походить, я думаю, станет хорошим для него делом. Помпей был превосходным замыкающим, тянувшим неуклонно и хорошо. Затем сдалась Скотти, последняя оставшаяся собака. Они все лежат на наших следах. Они умерли безболезненно, свернувшись калачиком в снегу и впав в сон, из которого никогда не выдут. Мы остались с одной собакой Пинки. Она не была одной из рабочих лошадок, но и не халявничала. Мы можем теперь дать ей много галет. Мы должны ухаживать за ней и смотреть, если хотим вернуться хотя бы с одной собакой. Сани с установленным парусом (половиной палатки) тянем сами вместе с Пинки, оказывающим помощь. На одном из переходов сильный порыв ветра опрокинул сани. Оттяжки порвались и мы приготовились разбить лагерь, но ветер стих до умеренного бриза, поэтому мы их починили и пошли дальше.”
“Вечером сильные порывы ветра, холодно. Еще один замечательный закат. Золотые цвета освещают небо. Луна отбрасывает красивые лучи в сочетании с более яркими от заходящего солнца. Если бы все было также прекрасно, как это видение, мы могли считать себя в некотором раю, но как темно и холодно в палатке, я дрожу в замерзшем спальном мешке. Внутри меха скопление льда, застывшее от моего дыхания. Стоит пошевелиться в мешке, пошебуршать полузамерзшими пальцами, как слышен треск льда. Сейчас капли тающего льда падают на голову. Затем наступает приступ дрожи. Ты потираешь себя и поворачиваешься к теплой стороне мешка, которая сверху. Под телом образуется лужица воды. На пару часов можно вздремнуть, но я всегда пробуждаюсь с ощущением, что не спал вовсе.”
3 марта партия прошла всего три с половиной мили. Они обнаружили, что сани чрезвычайно тяжело тянуть, и Макинтош решил снять верхние направляющие и почистить дно. Эти направляющие снимут, прежде чем партия начнет движение, а нижние салазки будут гладко отполированы. Он также для уменьшения веса выбросил все запасные вещи, в том числе собачью упряжь, и выяснил, что облегченные сани легче тянуть. Ночью температура упала до -28 градусов (-33С), самой низкой зарегистрированной за все время в пути. “С трудом прошли одну милю за час.” Записал Макинтош 5-го. “Очень тяжело тащить, поверхность очень вязкая. Пинки все еще сопровождает нас. Мы надеемся, что сможем спасти его. Он получает все, что хочет. Он просто обязан.” На следующий день условия путешествия изменились. Южный ветер сделал возможным использовать парус, и проблема теперь заключалась в том, чтобы удержать скакавшие вперед сани от опрокидывания на грубых застругах. Удерживание веревок и паруса стало причиной многих обморожений и иногда мужчины шли, привязавшись к саням. Последняя собака свалилась во второй половине дня и была оставлена. Макинтош чувствовал, что не мог позволить снизить темп. Санный метрометр вышел из строя, так что расстояние, пройденное в тот день, не было зафиксировано. Ночью ветер усилился, и к утру 7-го дул с силой вьюги. Партия не выходила до утра 8-го. Они все еще находили сани очень тяжелыми и были разочарованы своим медленным продвижением, они покрывали от шести до восьми миль за день. 10-го они достигли пика Блафф в хребте с вершиной Дискавери. Мои инструкции заключались в том, что склад Блафф должен быть заложен по линии хребта, а так как склад был заложен чуть севернее, делая в плохую погоду невозможным подобрать ориентиры, Макинтош намеревался перенести склад в правильное место. Он увидел забросочный флаг в четырех милях впереди и после установки лагеря в новом месте для склада, отправился вместе с Джойсом и Уайлдом к нему и нашел склад таким же, каким его оставили.
“Мы загрузили сани припасами, положили большой сигнальный флаг на сани и направились обратно к нашей палатке, которая была теперь вне видимости. Конечно, было неблагоразумным выходить как мы без палатки или спальников. Но у нас был шанс, так как погода обещалась быть ясной. Пока мы продвигались, становилось все темнее и темнее и, в конце концов, мы шли только при свете звезд, солнце зашло. После четырех с половиной часов мы увидели маленький зеленый шатер. Было тяжело и необычно тянуть последние два часа в темноте. Это был ударный день, мы провели на ногах четырнадцать часов. Зато сейчас сидим, наслаждаясь превосходным жирным хушем. Светильник смастерили из старой банки из-под спирта.”
Весь следующий день партия провела в спальных мешках, пока снаружи бушевала метель. 12 марта установилась хорошая погода, и они построили для склада гурий. Припасы, размещенные в этом гурии, состояли из шести недельного запаса сухарей и трех недельного комплекта сухпайков на трех человек и трех канистр топлива. Сразу после обеда мужчины продолжили путь на север и прошли три мили, прежде чем остановились. “Наши спальники в плохом состоянии, писал Макинтош, с тех пор, как у нас была последняя возможность их просушить. Мы используем свои тела для сушки носков и кое-какой одежды, которую суем под свитера и достаем по мере надобности. На Уайлде целый гардероб, забавно наблюдать, как он вертится в поисках пары носок. Утренний выход наше злейшее время. Залезть в финнеско просто кошмар, ибо они всегда леденеют, и у нас великая борьба, засунуть в них ноги. Заледеневшая осока вокруг пальцев еще одно наказание, которое вызывает сильную боль. Мы несчастны до тех пор, пока не начнем двигаться, затем вместе с работой возвращается тепло. Наши разговоры сейчас в основном о том, что случилось с другими партиями. У нас различные мнения на этот счет.”
(Финнеско (finneskos) - меховые башмаки из, как правило, оленьего меха, наподобие унт, другое название - финские или эскимосские каньги. Чтобы сохранить ноги в тепле полярники использовали осоку sennegrass (Carex vesicaria) (иногда встречается название Альпийская трава) с северных областей Европы. Она помещалась в финнеско в пространство между пальцами и краем ботинка и служила хорошим теплоизолятором. Кроме этого, сеннеграс хороший абсорбент и позволяла держать ноги сухими, примечание переводчика).
Субботу 13 марта пришлось снова провести в спальных мешках. Метель бушевала, видимости не было. Мужчины экономили пищу, питаясь только раз в день, они чувствовали на себе эффект ограниченного питания в снижении жизненных сил. Джойс и Уайлд в своих спальниках поморозили пальцы на ногах, а восстановить кровообращение было трудно. Уайлд особенно страдал, его ноги были очень воспалены. Погода немного прояснилась на следующее утро, но поземка началась прежде, чем они смогли свернуть лагерь, и поэтому еще один день пришлось провести в палатке.
Поход возобновился 15 марта. “Около 11 часов вечера прошлой ночью температура начала падать, и буря стихла. С понижением температуры сырые спальники начали замерзать. Мы всю ночь не спали и ворочались. Утро подарило солнце и хорошее настроение, горячий хуш наполнил тела теплом, и стало более комфортно. Солнце в небе, погода ясная, но холодная. Вышли в 8.30 утра. Много времени отняло залезть в финнеско, хотя мы и встали ради этого пораньше. Утром прошли чуть более четырех часов. Поверхность была прекрасной для перехода, но продвинулись мы не сильно. Обычно до обеда мы делали четыре мили. Температура -23 градуса (-30С). Мираж делает заструги колышущимися, словно ледяными гоблинами. Джойс называет их “танцующими Джимми”. После обеда мы шли хорошо, но покрытое за день расстояние составило только 7 миль 400 ярдов. Мы обвиняем наш санный метрометр за медленную скорость передвижения. Это странно, что в дни, когда мы считаем, что двигаемся с хорошей скоростью, проходим не более, чем когда тяжело.”
“15 марта. Утром температура воздуха -35 градусов (-37С). Прошлая ночь была одной из худших из тех, что я пережил. К довершению всего заработал зубную боль, предположительно, в результате обморожения щек. Я был в конкретной агонии. Я стонал и стенал, взял аптечку, но не нашел ничего, чтобы остановить боль. Проснувшийся Джойс предложил спирт, я намочил немного ваты, а затем поместил ее на зуб, в результате чего обжег рот. Все это время мои пальцы были без варежек (должно быть было, по меньшей мере, 50 ниже нуля), и постоянно напоминали о себе. Положив спирт, я залез обратно в мешок, который, естественно, замерз. Я извивался и стенал до утра, пока не встал. Джойс и Уайлд провели тяжелую ночь, их ноги доставляли им проблемы. Мои ноги не так плохи, как у них. Кожа отшелушивается внутри рта, обнажая открытую рану как результат воздействия метилового спирта. Но зуб стал лучше. Мы вынуждены сократить ежедневный паек. Как следствие увеличились обморожения. Поверхность стала очень грубой во второй половине дня, свет также был плох из-за кучевых облаков, заслонявших солнце. Мы постоянно падаем, поскольку не можем отличить высокие и низкие части застругов. Идем на лыжах. Лагерь разбили в 6 часов вечера, пройдя 6 миль 100 ярдов. Я пишу, сидя в мешке. Это первый раз, когда я способен писать его в таком положении хоть некоторое время, как правило, пронизывает холод, стоит лишь его приоткрыть. Температура немного выше ночью, но все равно еще -21 градус (-30С) (53 градуса ниже точки замерзания). Спичек, как и многого другого, не хватает, мы отказались от их использования кроме как для разжигания примуса.”
На следующий день партия вновь столкнулась с плохой видимостью. После падений на застругах в течение двух часов люди отказались от лыж и пошлось лучше, но по-прежнему они часто падали из-за невозможности различить склоны и неровности на мутной без теней снежной поверхности. Они прошли в тот день более девяти с половиной миль, а на следующий день - 18 марта, им удалось покрыть десять миль, один из лучших переходов путешествия. “Я смотрю вперед, высматривая корабль. У всех отметины от нашей прогулки. Уайлд занимает первое место. Его нос - картина-мечта для Панча (юмористический журнал, прим. пер.), уши такие же воспаленные, плюс один большой черный палец на ноге. У Джойса хороший нос и много мелких болячек. Мою челюсть раздуло от обморожения щек, а также немного поморожен нос… Мы отказались от лыж, которые до сих пор использовали и идем в финнеско. Это позволяет идти с санями лучше, но не так удобно как на лыжах. Мы столкнулись с очень грубой поверхностью сплошь в высоких застругах и с холодным встречным ветром в течение перехода. Наши бороды и усы - сплошные куски льда. Я обязательно чисто выбреюсь в следующий раз, когда пойду в поход. Замороженные усы делают обморожение мочек носа более легким, если бы их не было вовсе… Я спрашиваю себя, почему на земле кто-то стремится в эти края.. Как мы, отмороженные днем, замороженные ночью. Что за жизнь!” Температура в час дня в этот день была -23 градуса (-30С), 55 градусов ниже точки замерзания.
Вечером 19 марта мужчины разбили лагерь рядом с “Угловым лагерем” (“Corner Camp”), где были 1 февраля. На следующий день, задержавшись на несколько часов из-за плохой погоды, они повернули к Кастл Рок (скала позади хижины Хат-Пойнт, прим.) и вышли в опасную область, где Барьер упирается в землю. Джойс нащупал ногами довольно большую трещину, и пришлось поменять курс, дабы избежать этой опасности. В этот день прошли только 2 мили 900 ярдов. Макинтош чувствовал, что темп был слишком медленным, но они не могли идти быстрее из-за плохой поверхности. Еда была уменьшена по мере приближения к Хат-Пойнт еще на половину рациона, и даже этой пониженной нормы оставалось только на два дня. 21-го партия покрыла 7 миль 570 ярдов и хуш этой ночью был “не наваристей чая”. (Угловой лагерь - место, откуда начинается прямой путь по Барьеру на юг, или по дуге, огибая зону трещин, на север к Хат-Пойнт, прим. пер.)
“Первая мысль этим утром была о том, что мы должны сделать хороший переход” - написал Макинтош 22 марта. “Как только мы сможем добраться до Безопасного лагеря (на соединении Барьера с морским льдом), считай дело в шляпе. В самом крайнем случае, можем бросить сани и сразу отправиться к Хат-Пойнт приблизительно в двадцати двух милях отсюда… Утром нам удалось довольно прилично продвинуться вперед. Поверхность была твердой, так что мы в полной мере ей воспользовались. Из-за недостаточного питания очень холодно. Мы пообедали в час, остался один полный сухой паек и небольшое количество сухарей. В обед температура -6 градусов (-21С). Эребус испускает большие клубы дыма, относимые в юго-восточном направлении, также различимы красные блики. После обеда снова сделали хороший переход, ветер сопутствовал нам два часа. Мы с тревогой высматриваем Безопасный лагерь.” Пройденное за день расстояние составило 8 миль 1525 ярдов.
“23 марта 1915. Едва мы прошлой ночью разбили лагерь, как началась вьюга и продолжается до сих пор. Это утро застало нас в плену непогоды. Снег хлещет по стенкам палатки, снаружи ничего не видно. Такая погода вызывает тревогу, если она продолжится, для нас это может закончиться плохо. У нас только смесь какао с крошками сухарей. Они немного согрели нас, но на пустой желудок нещадно пробирает холод.”
Погода прояснилась в середине дня, однако выходить было слишком поздно. Они вышли в 7 часов утра 24-го, позавтракав какао с крошками сухарей.
“В сумке осталось лишь немного крошек сухарей и все. Выход был ужасен, все сильно поморозились. Попробовали быстро растереться руками. После усердной терки и «возвращения» конечностей вышли. Уайлд весь в обморожениях, мы все также в плохом состоянии. Включились в работу, но тепло не возвращалось в наши тела. Мы тащились около двух часов, когда зоркие глаза Джойса углядели флаг. Мы выжимали из себя все возможное, что в нас оставалось, и когда подошли ближе, появились очертания упаковок с едой. То, чем мы собирались себя подкормить. Это случилось незадолго до того, как мы достигли предела своих возможностей. Со склада принесли пеммикан и овсянку для густоты, сладкую, как сахар. Пока Уайлд разжигал примус, он крикнул нам, что думает, что его ухо отмерзло. Это была последняя оставшаяся часть его лица - нос, щеки и шея были обморожены. Я залез в палатку и осмотрел его. Ухо было бледно-зеленым. Я быстро положил на ухо ладонь и зажал. Затем его пальцы зашевелились и, отстранив мою руку от уха, когда циркуляция крови в нем восстановилась, он положил их над горящим примусом, страшная вещь. В результате он был в агонии. С его ухом было все в порядке, и вскоре горячий хуш принес тепло, покалывая сквозь нас. Мы почувствовали себя как новенькие. Мы просто ели, пока не насытились, кружку за кружкой. После того, как наелись до отвала, перенесли на место взятые со склада ящики и направились к проходу (Gap). Как раз перед отходом Джойс обнаружил записку, оставленную Спенсер-Смитом и Ричардсом. В ней говорилось, что обе другие партии вернулись в Хат-Пойнт и, скорее всего, с ними все было нормально. Это хорошо. Когда мы подошли к краю Барьера, то обнаружили ледяные башни на вновь сформированном морском льду, не достаточно безопасном, чтобы выдержать нас, так что пришлось делать обход вдоль края Барьера и, поскольку на морской лед не было возможности спуститься, ищем путь у Кастл Рок. В 7 часов вечера, не найдя никакого подходящего места для спуска, разбили лагерь. Сегодня ночью у нас есть горящий примус и тепло для наших замороженных тел. Завтра я надеюсь дойти до Хат-Пойнт.”
Макинтош и его спутники свернули лагерь утром 25 марта, термометр показывал ниже 55 градусов и, после очередного безуспешного поиска пути вниз с ледника на морской лед, они направились в сторону Кастл Рок. На этом курсе они вышли на санный след и, проследовав по нему, нашли дорогу вниз. Макинтош решил оставить вещи и сани на вершине хорошо выраженной неровности и идти дальше без них. Через некоторое время трое мужчин, поднявшись по скалам Хат-Пойнт, дошли до двери хижины.
“Мы покричали. Ни звука. Снова крикнули, и вскоре появился темный субъект. Этим проснувшимся оказался Коуп, который был один. Другие члены партии ушли забрать также брошенные вещи и сани. Коуп был болен и не пошел с ними. Вскоре мы стали рассказывать друг другу о своих приключениях, и узнали, что корабль зашел сюда 11 марта и забрал Спенсер-Смита, Ричардса, Нинниса, Гука и Гейза, здесь остались Коуп, Хейворд и Джек. Вскоре был готов обед. Мы нашли здесь даже жировой светильник, роскошный, но грязный и засаленный! Однако наши главные задачи сейчас - тепло и еда. Пока мы ели, появились Джек и Хейворд… Поздно вечером легли в сухие спальники. Поскольку здесь было только три спальных мешка, пользовались ими по очереди. Наша партия имеет привилегию… Я получил письмо от Стенхауса, кратко описывающего события, произошедшие после того, как мы оставили его. Судовая партия также провела не розовое время.”
Макинтош узнал, что Спенсер-Смит, Джек и Гейз, которые повернули обратно 10 февраля, без особых трудностей достигли Хат-Пойнт. Третья партия, возглавляемая Коупом, также вышла на Барьер, но мало что смогла сделать. Эта партия попыталась использовать трактор, но не добилась эффективной отдачи от машины и далеко не ушла. Теперь он лежал в Хат-Пойнт. Партии Спенсер-Смита и Коупа вернулись в Хат-Пойнт до конца февраля.
Шесть человек были отрезаны в Хат-Пойнт открытой водой пролива Мак-Мердо от зимовки экспедиции на мысе Эванс. Макинтошу, естественно, не терпелось переправиться и встретиться с судном и другими членами береговой партии, но он не мог выйти до тех пор, пока морской лед не станет более крепким и, как показали дальнейшие события, не смог добраться до мыса Эванс вплоть до начала июня. 29 марта он отправился с Коупом и Хейвордом забрать сани и перенести их как можно ближе к Прэм Пойнт на южной стороне Хат-Пойнт. Ему пришлось бросить там сани из-за состояния морского льда. Он и его спутники жили монотонной жизнью в примитивных условиях хижины. Погода была плохой, и хотя зафиксированные температуры были низкими, молодой морской лед постоянно относило. Жировая печь, которой пользовались в хижине, традиционно покрывала все сажей и жиром, и люди, как и их одежда, соответствовали обстановке. Белки глаз ярко контрастировали с густой чернотой кожи. Уайлд и Джойс страдали от обморожений. На ногах и руках Джойса вздулись волдыри, колени распухли. Джек смастерил несколько жировых светильников, которые источали не столько свет, сколько дополнительный дым. Записи Макинтоша говорят о том, что члены партии были достаточно довольны, но “непередаваемо грязны”, он с тоской пишет о бане и чистой одежде. В начале апреля стали заканчиваться запасы тюленьего жира, поэтому все с пристрастием следили за их появлением. 15 апреля убили несколько тюленей. Эта операция сделали сальную и почерневшую одежду мужчин еще хуже. Вызывает сожаление тот факт, что хотя в хижине и было много доступной литературы, в частности, по этому конкретному району, лидеры различных партий так и не воспользовались ей, чтобы пополнить свои знания. У Джойса и Макинтоша, конечно, был антарктический опыт, но в книгах о трех последних экспедициях в этом районе были даны детальные и подробные рекомендации.