Э.Шеклтон - Юг! ГЛАВА V. ОКЕАНСКИЙ ЛАГЕРЬ (продолжение)
6 ноября серая мгла сменилась завывающей юго-западной вьюгой, со снегом и низкой поземкой. Все были вынуждены искать убежище в палатках. Везде намело глубокие сугробы, похоронившие сани и провизию на глубину двух футов и угрожавшие порвать тонкую ткань палаток. Снег пытался даже проникнуть даже сквозь вытяжку палатки, которая была своевременно заткнута запасным носком.
Вьюга продолжалась в течение двух дней, один человек написал: “Метель продолжались все утро, но к полудню прояснилось, а вечером и вовсе было прекрасно, но мы бы и дальше слушали порывы метели с ее сугробами и холодным влажным ветром, ибо мы продрейфовали к северу только за одну ночь около одиннадцати миль ”.
В течение следующих четырех дней стояла хорошая ясная и теплая погода, но, правда, в тени было прохладно. Как правило, температура опускалась ниже нуля, но в эти прекрасные солнечные дни каждая возможность использовалась для того, чтобы хоть немного просушить наши спальные мешки и прочие вещи, отсыревшие от попавшего во время бури снега, а затем растаявшего от тепла наших тел. Яркое солнце, казалось, всех воодушевило.
На следующий день задул северо-восточный ветер, поднявший температуру до +27 градусов (-3С) - всего на 5 градусов ниже точки замерзания. “Такие высокие температуры не всегда несут тепло, которое должно быть ассоциируется с термометрической шкалой. Они, как правило, сопровождаются хмурым пасмурным небом и влажным промозглым ветром. Южные ветра хотя и холоднее, но почти всегда сопровождаются солнечными днями с чистым голубым небом.”
Температура продолжала расти, достигнув 33 градусов (+1С) 14 ноября. Оттепель, вызванная столь высокой температурой, вызвала губительный эффект на поверхности нашего лагеря. “Поверхность ужасна! - не то, что бы влажная, скорее непредсказуемая. Каждый шаг требует осторожности. Пару шагов все хорошо, но потом нога вдруг внезапно проваливается на пару футов, пока не доходит до жесткого слоя. Ты пробираешься вперед шаг за шагом, словно чистильщик Портсмутской канализации, который надеется постепенно вылезти на поверхность. Это повторяется раз за разом под аккомпанемент всех мыслимых ругательств, которые только можно вспомнить. Это происходит из-за того, что теплый воздух образует на поверхности снега капли воды, которые стекают немного вниз и, попадая на холодные слои снега, вновь замерзают, образуя, таким образом, пористую ледяную структуру вместо мягкого, порошкообразного гранулированного снега, к которому мы привыкли”.
Столь высокие температуры сохранялись в течение нескольких дней и, когда небо было чистым и светило солнце, а изредка это случалось, было невыносимо жарко. Пятеро человек, которые отправились забрать кое-какое снаряжение в окрестностях корабля, вообще шли только в брюках и фуфайках, было настолько жарко, что они даже боялись получить солнечный удар, и опустили козырьки фуражек, чтобы прикрыть шеи. Рукава их фуфаек были закатаны по локти, и позже руки стали красными и загорелыми. Температура тогда была 26 градусов, 6 градусов ниже точки замерзания. За пять или шесть дней, в течение которых светило солнце, большинство нашей одежды и спальных мешков удалось более-менее просушить. 21 ноября пошел снег с дождем, и единственное, что хоть как то скрашивало этот дискомфорт, так это задувший южный ветер.
Позже ветер сменился на западный, а в 9 вечера выглянуло солнце. В это время, ближе к концу ноября, в полночь все еще светило солнце. Вскоре задул “трижды благословенный южный ветер”, взбодривший нас и ставший причиной следующей заметки в одном из дневников:
“Сегодня самый прекрасный день из тех, что мы провели в Антарктике - ясное небо, нежный, теплый южный бриз и искрящееся солнце. Мы воспользовались этим, чтобы перетряхнуть палатки, почистить, просушить и проветрить подстилки под днища палаток и спальные мешки.”
Я встал в 4 утра на дежурство и представшее моему взору зрелище было действительно завораживающим. Открывшаяся передо мной картина представляла собой обширную панораму ледовых полей, рассеченными здесь и там небольшими обрушившимися каналами и пятнами многочисленных величественных айсбергов, частично залитых солнцем, а частично окрашенных серыми тенями пасмурного неба.
Мы как один зачарованно наблюдали за четкой демаркационной линией между светом и тенью, которая постепенно приближалась все ближе и ближе, понемногу освещая торосистый рельеф ледового поля, пока, наконец, она не дошла до нас, переполошив весь лагерь свечением яркого солнца, которое продолжалось почти весь день.
“Днем один или два раза прошел градообразный снег. Вчера мы также столкнулись с редкой формой снега, или даже скорее, осадками в виде ледяных игл, очень похожих на небольшие волоски около дюйма длиной”.
“В обед в палатках было настолько тепло, что мы распахнули для вентиляции все пологи, но такое случается не часто, и ради тепла иногда приходится терпеть немного спертый воздух. Вечером ветер посвежел и сменился на самый лучший, юго-восточный.”
В эти прекрасные, ясные солнечные дни наблюдались удивительные миражи, подобные возникающим в пустыне. Одни огромные айсберги висели в воздухе с видимым отчетливым разрывом между их основанием и горизонтом, другие были странно искажены во всякого рода странные и фантастические образы, при этом много раз изменяясь в размерах. В дополнение к этому чистый блестящий белый снег и лед порождали картину, которую невозможно описать словами.
Позже свежий юго-западный ветер принес мягкую пасмурную погоду, вероятно вызванную вскрывшимся паком в этом направлении.
На случай внезапного раскола льда и иной чрезвычайной ситуации я принял меры для экстренного перемещения лагеря. Был проведен инструктаж, где каждому человеку определили его место и обязанности, все было организовано так, что менее чем за пять минут с момента подачи сигнала опасности собирались палатки, вещи и продовольствие и вся команда была готова к движению. Я также окончательно выяснил душевное и физическое состояние команды. Время, проведенное Океанском лагере, не было безоблачным. Потеря корабля значила для нас больше, чем можно выразить словами. После того, как мы обосновались в Океанском лагере, Эндьюранс по-прежнему оставался в ледяных объятьях, и только корма и бак были погребены безжалостным паком. Спутанная масса веревок, такелажа и рангоутов делала картину его гибели еще более унылой и удручающей.
Поэтому наступило какое-то душевное облегчение, когда кораблю пришел окончательный конец.
“21 ноября 1915. Вечером, когда мы лежали в своих палатках, мы услышали, как Босс крикнул: «Он тонет, парни!». В секунду мы выскочили наружу и забрались на смотровую вышку и другие точки обзора, и, разумеется, устремили взоры на наш бедный корабль в полутора милях отсюда, бьющийся в предсмертной агонии. Он пошел на дно с бака, подняв в воздух корму. Затем стал быстро погружаться, и лед закрылся над ним навсегда. Это видение вызвало отвратительное ощущение, пусть без мачт и полностью разрушенный, он все равно, казалось, связывал нас с внешним миром. Без него наши лишения показались более подчеркнутыми, а наше одиночество более полным. Потеря корабля пронесла слабую волну депрессии сквозь лагерь. Никто ничего не говорил, мы не были виновны в появившихся сентиментальных чувствах. Когда он беззвучно нашел свое последнее пристанище подо льдом, на котором мы сейчас стояли, казалось у каждого всплыли в голове многие связанные с ним внутренние ассоциации. Когда каждый знал каждый уголок и закоулок своего корабля, вновь и вновь помогал ему в борьбе и отдавался этому полностью, реальное расставание не могло обойтись без этого пафоса, какого-то внутреннего опустошения, и я сомневаюсь в том, что среди нас был хоть один человек, который бы не ощутил эмоций, когда Сэр Эрнест, стоя на вершине смотровой вышки грустно и тихо сказал: «Его больше нет, парни»".
“Однако должен сказать, что мы не впали надолго в депрессию, и, вскоре, каждый был как обычно. Из палаток раздавался смех, и даже Босс, схлестнувшийся с завхозом из-за размера порций сосисок, настаивал на том, что должно быть по две каждому, потому что они слишком малы, а не по полторы, как настаивал завхоз.”
Психологический эффект от небольшого увеличения рационов вскоре нейтрализовал любую тенденцию к падению духа, но из-за установившейся высокой температуры наши спальные мешки и одежда были постоянно влажными. Ботинки при ходьбе хлюпали, и мы жили в состоянии вечно мокрых ног. К ночи, с понижением температуры, облака пара поднимались от наших влажных мешков и обуви. Ночью, поскольку становилось все холоднее, пар конденсировался в виде инея на внутренней поверхности палатки и снегом осыпался вниз прямо на нас, если кому-то случалось нечаянно задеть палатку. Также теперь было нужно быть крайне осторожным на прогулках, довольно часто лишь только тонкая корка льда и снега прикрывала проталины в льдине, в которые многие по неосторожности проваливались по пояс. Эта постоянная влажность, однако, казалось не вызывала особого эффекта, ну или, возможно, не была столь очевидной на фоне перспективы скорого освобождения.
Северо-западный ветер 7 и 8 декабря немного замедлил наше продвижение, и у меня были основания полагать, что он поможет вскрыться льду и сформироваться каналам, по которым мы сможем вырваться в открытое море. Поэтому я приказал попрактиковаться в спуске лодок на воду, укладке в них пищи и снаряжения. Тренировка прошла очень хорошо. Мы спустили шлюпку с льдины в канал, который пробежал вдоль ее края, и лодка понеслась по воде “словно птица”, как отметил один матрос. Наши надежды на скорейшее освобождение были высоки. Неожиданно началась снежная буря, усилившаяся на следующий день и превратившая палатки и упаковочные ящики в один большой сугроб. 12 декабря она немного ослабла и повернула к юго-востоку, а на следующий день прекратилась, но хороший устойчивый ветер с юга и юго-запада продолжал относить нас на север.
“15 декабря, 1915. Продолжающиеся южные ветра превышают наши самые смелые надежды и пропорционально поднимают настроение. Перспективы не может быть лучше, чем сейчас. Окружение нашей льдины постоянно меняется. Уже несколько дней мы почти окружены небольшими открытыми протоками, мешающими нам перейти на соседние льдины.”
Еще через два дня наша фортуна нам изменила, и сильный северо-восточный ветер принес “собачий холод” и отнес нас обратно на три с четвертью мили. Вскоре, однако, ветер опять сменился на южный и юго-западный. Столь высокие температуры в сочетании с сильными переменчивыми ветрами, с которыми мы сталкивались последнее время, навели меня на мысль, что лед вокруг нас подтачивается и ломается и что момент нашего освобождения из ледяной пасти Антарктики не за горами.
20 декабря после предварительного обсуждения с Уайлдом, я сообщил всем, что намереваюсь попытаться сделать марш-бросок на запад, чтобы сократить расстояние между нами и островом Паулета. Гул радостного возбуждения пронесся над лагерем, и каждому не терпелось отправиться в путь. На следующий день я отправился на собаках с Уайлдом, Крином и Хёрли на запад разведать маршрут. Пройдя около семи миль, мы поднялись на небольшой айсберг и с него увидели протяженную, насколько хватало взгляда, последовательность огромных плоских льдин от полумили до мили в поперечнике, отделенных друг от друга торосными грядами, которые, как казалось, легко проходимы с помощью шанцевого инструмента. Единственным местом, обещавшим вызвать изрядные трудности, был очень разорванный трещинами участок длиной около полумили между старой льдиной, на которой мы находились и первой серией молодых плоских льдин.
Из-за этого мы перенесли Рождество на 22 декабря, и большинство наших небольших остатков роскоши был съедены на рождественском банкете. Мы не могли взять все это с собой, и поэтому, впервые за последние восемь месяцев, наелись до отвала. Анчоусы в масле, запеченные бобы и тушеная зайчатина составили славную смесь, о какой мы и не мечтали со школьных времен. Все работали с высокой отдачей, упаковывая и перепаковвывая сани и размещая груз, который мы собирались взять с собой, в различные мешки и ящики. Когда я смотрел на одухотворенные лица мужиков, то надеялся, что на этот раз судьба будет благосклоннее к нам, чем в нашей последней попытке прорыва через льды к безопасности.