Черная полоса жизни
Так уж случилось, что родился я в шахтерском крае, где угольная пыль черными полосами тянется от шахт к домам вслед за теми, кто её добывает. О них сегодня и будет идти речь.
Это было осенью прошлого года. После работы мы собрались в кубрике, дабы поесть, поболтать о своем. Кто накатил соточку для аппетита, кто отложил это дело на вечер. Так и затянули разговор. Звали его Серегой, но среди наших его звали «шахер». Так уж вышло, что он единственный был из шахты. О том, как живется и работается подземным работникам, я сегодня и поведаю.
Работа шахтером всегда считалась одной из самых опасных и высокооплачиваемых (по меркам региона), с тех пор как тут появился Джон Юз. И основал Юзовку известную всем, как Донецк, поглотивший все близлежащие села и поселки. Одним из таких была Макеевка.
Шахты Макеевки огромны, анон. Огромны настолько, что ты не сможешь себе представить. Сейчас они представляют из себя лабиринт из нескольких соединившихся между собой шахт с забоями длиной в десяток километров. Это большие подземные города в которых вечно жарко, сыро и пахнет потом. Со своими кладбищами.
Глубина добычи разнится от пары сотен метров до километра, но это не имеет никакой разницы. В случае взрыва или обвала очень мало шансов выжить. Опытные шахтеры полны здорового пофигизма, пока все хорошо. Поэтому на технику безопасности успешно кладут с прибором и датчики метана обматывают фуфайками и проволокой. Особенно этим славятся забойщики, народ лихой и веселый. Многие из них люди с особенным талантом - находить разломы и трещины. Местами порода настолько плотная и монолитная, что расколоть её «в лоб» практически невозможно. Если же забойщикам скала не под силу, тогда дело за взрывотехниками. Но так случается не часто.
Опасность в шахте практически на каждом шагу. То завалить может, то арматура торчит или вообще стопу вагонетка переедет. Но самое страшное, это светлячки. Так шахтеры называют тлеющую в воздухе угольную пыль. Явление не редкое и очень опасное. Вопреки расхожему мнению убивает шахтеров не метан, он лишь поджигает угольно-воздушную смесь. Поэтому во всех шахтах принудительная вентиляция высасывает полный пыли слегка метана воздух на поверхность, загоняя взамен чистый и свежий. Но на этом экономят, вместо пяти вентиляторов могут работать четыре, а иногда три. Шахтеры это понимают, и молчат. Хорошая вентиляция все равно не спасет от резкого и объёмного выброса газа, который в процессе разработки породы со свистом вырывается из всех щелей наружу.
Это явление повсеместное, разница лишь в количестве. При больших объемах работа прекращается и шахтеры поспешно покидают место работы закрывая забой специальными дверьми. Вернее дверь, толщиной в треть метра, закрывается сама вакуумными насосами и отрыть её потом можно только втроем. В ней есть окошко через которое шахтеры наблюдают за забоем и светлячками в нем. А иногда и нет, потому что их столько, что следом за первой закрывают вторую и третью двери, запирающие соответствующие отсеки одного забоя. Взрыв метана способен вынести две двери из трех вместе с рамой, а то и все три. И если сложить халатность рабочих и начальства с опасностью выбросов и взрывов, в итоге получится высочайшая смертность.
Многие сотни шахтеров похоронены заживо сгорев в пламени, задохнувшись угарным газом или засыпаны обломками и землей. Кладбища тут не редкость, венки время от времени висят у входах к закрытым забоям с подписью когда случилась трагедия и сколько погибло. Большинство еще во времена СССР, и числа впечатляли. Где две сотни погибло, где восемьдесят не вернулось домой. Все это тщательно скрывалось руководством шахт от начальства и их начальством от своего. Но в городе все всё знали и молчали. Иначе можно было лишиться довольствия по потере кормильца.
Это касалось и зарплат. На шахтах по сей день применяется коэффициент ставки. Он всегда меньше единицы и на него умножается сумма заработка за день. Это довольно логично, потому, что с момента опускания жетона, означающего спуск до начала работы могло проходить до пары часов пути в вагонетках плюс столько же обратно. С другой стороны это позволяло бригадирам забоя наживаться на разнице реальных и бумажных показаний. К примеру забойщик работает с коэффициентом восемь десятых, а в талоне указанно семдесят шесть сотых. У бригадира в подчинении может быть до сотни шахтеров.??!
Profit! Реальная зарплата в восемьдесят тысяч гривен может быть вчетверо меньше теневой.
Сейчас в шахты Макеевки пришел упадок. Многие физически устарели, износ оборудования достигает восьмидесяти процентов, так как собственники и арендаторы шахт зачастую не вкладывались в производство. Зарплаты непреклонно падают, задержки длятся месяцами и шахтеры уходят. Многие уходят воевать, просто потому, что там хоть что-то платят. Опять же с задержками, а иногда вообще кидают. В буквальном смысле, мясом под обстрел, чтобы не делиться.
На входе в здание администрации или в холлах висят десятки фотографий в рамках с траурной полосой. Иногда старые снимают и на их место вешаются новые. Выглядит это, как своеобразная доска новостей, кто сегодня погиб.
Кому повезло, тот выехал в Россию или в Украину, прихватив следом семьи и родителей. Одним из таких оказался и наш шахтер. О своем поступке не жалеет, ему-то все равно, а у дочек будущего не будет. Старшая заканчивает университет в Киеве, младшая местную школу.
История, некогда цветущего края, на этом подходит к своему логическому и в то же время печальному концу. Вслед за шахтами закроются заводы, магазины и жизнь замрет.
Это было осенью прошлого года. После работы мы собрались в кубрике, дабы поесть, поболтать о своем. Кто накатил соточку для аппетита, кто отложил это дело на вечер. Так и затянули разговор. Звали его Серегой, но среди наших его звали «шахер». Так уж вышло, что он единственный был из шахты. О том, как живется и работается подземным работникам, я сегодня и поведаю.
Работа шахтером всегда считалась одной из самых опасных и высокооплачиваемых (по меркам региона), с тех пор как тут появился Джон Юз. И основал Юзовку известную всем, как Донецк, поглотивший все близлежащие села и поселки. Одним из таких была Макеевка.
Шахты Макеевки огромны, анон. Огромны настолько, что ты не сможешь себе представить. Сейчас они представляют из себя лабиринт из нескольких соединившихся между собой шахт с забоями длиной в десяток километров. Это большие подземные города в которых вечно жарко, сыро и пахнет потом. Со своими кладбищами.
Глубина добычи разнится от пары сотен метров до километра, но это не имеет никакой разницы. В случае взрыва или обвала очень мало шансов выжить. Опытные шахтеры полны здорового пофигизма, пока все хорошо. Поэтому на технику безопасности успешно кладут с прибором и датчики метана обматывают фуфайками и проволокой. Особенно этим славятся забойщики, народ лихой и веселый. Многие из них люди с особенным талантом - находить разломы и трещины. Местами порода настолько плотная и монолитная, что расколоть её «в лоб» практически невозможно. Если же забойщикам скала не под силу, тогда дело за взрывотехниками. Но так случается не часто.
Опасность в шахте практически на каждом шагу. То завалить может, то арматура торчит или вообще стопу вагонетка переедет. Но самое страшное, это светлячки. Так шахтеры называют тлеющую в воздухе угольную пыль. Явление не редкое и очень опасное. Вопреки расхожему мнению убивает шахтеров не метан, он лишь поджигает угольно-воздушную смесь. Поэтому во всех шахтах принудительная вентиляция высасывает полный пыли слегка метана воздух на поверхность, загоняя взамен чистый и свежий. Но на этом экономят, вместо пяти вентиляторов могут работать четыре, а иногда три. Шахтеры это понимают, и молчат. Хорошая вентиляция все равно не спасет от резкого и объёмного выброса газа, который в процессе разработки породы со свистом вырывается из всех щелей наружу.
Это явление повсеместное, разница лишь в количестве. При больших объемах работа прекращается и шахтеры поспешно покидают место работы закрывая забой специальными дверьми. Вернее дверь, толщиной в треть метра, закрывается сама вакуумными насосами и отрыть её потом можно только втроем. В ней есть окошко через которое шахтеры наблюдают за забоем и светлячками в нем. А иногда и нет, потому что их столько, что следом за первой закрывают вторую и третью двери, запирающие соответствующие отсеки одного забоя. Взрыв метана способен вынести две двери из трех вместе с рамой, а то и все три. И если сложить халатность рабочих и начальства с опасностью выбросов и взрывов, в итоге получится высочайшая смертность.
Многие сотни шахтеров похоронены заживо сгорев в пламени, задохнувшись угарным газом или засыпаны обломками и землей. Кладбища тут не редкость, венки время от времени висят у входах к закрытым забоям с подписью когда случилась трагедия и сколько погибло. Большинство еще во времена СССР, и числа впечатляли. Где две сотни погибло, где восемьдесят не вернулось домой. Все это тщательно скрывалось руководством шахт от начальства и их начальством от своего. Но в городе все всё знали и молчали. Иначе можно было лишиться довольствия по потере кормильца.
Это касалось и зарплат. На шахтах по сей день применяется коэффициент ставки. Он всегда меньше единицы и на него умножается сумма заработка за день. Это довольно логично, потому, что с момента опускания жетона, означающего спуск до начала работы могло проходить до пары часов пути в вагонетках плюс столько же обратно. С другой стороны это позволяло бригадирам забоя наживаться на разнице реальных и бумажных показаний. К примеру забойщик работает с коэффициентом восемь десятых, а в талоне указанно семдесят шесть сотых. У бригадира в подчинении может быть до сотни шахтеров.??!
Profit! Реальная зарплата в восемьдесят тысяч гривен может быть вчетверо меньше теневой.
Сейчас в шахты Макеевки пришел упадок. Многие физически устарели, износ оборудования достигает восьмидесяти процентов, так как собственники и арендаторы шахт зачастую не вкладывались в производство. Зарплаты непреклонно падают, задержки длятся месяцами и шахтеры уходят. Многие уходят воевать, просто потому, что там хоть что-то платят. Опять же с задержками, а иногда вообще кидают. В буквальном смысле, мясом под обстрел, чтобы не делиться.
На входе в здание администрации или в холлах висят десятки фотографий в рамках с траурной полосой. Иногда старые снимают и на их место вешаются новые. Выглядит это, как своеобразная доска новостей, кто сегодня погиб.
Кому повезло, тот выехал в Россию или в Украину, прихватив следом семьи и родителей. Одним из таких оказался и наш шахтер. О своем поступке не жалеет, ему-то все равно, а у дочек будущего не будет. Старшая заканчивает университет в Киеве, младшая местную школу.
История, некогда цветущего края, на этом подходит к своему логическому и в то же время печальному концу. Вслед за шахтами закроются заводы, магазины и жизнь замрет.