Воспоминания С.Л. Пушкина. 3 часть
Текст воспоминаний Сергея Львовича Пушкина, сверенный с рукописным оригиналом, выкладывается здесь по недавно вышедшему в издательстве «Наука» 16 (60) выпуску альманаха «Летопись историко-родословного общества в Москве» за 2020 год. Главный редактор д.и.н. О.Н. Наумов. Стр. 68-139.
Примечания и комментарии издателя даны курсивом. Подписи под фотографиями - издателя.
К сожалению, формат ЖЖ не позволяет выкладывать единовременно больший объём текста.
1 часть.
2 часть.
3 часть:
Сергей Львович Пушкин. Кострома. Фото 1925 г.
На «красном дворе» бродили большие собаки-помеси, а может и кровные нью-фаундленды, очень нас смущавшие первое время, т[ак] к[ак] у нас в Давыдкове собак при папе не держали. Он их почему-то очень не любил. Папа, проведший большую часть своей жизни в Новинках, был очень к ним привязан и много мне рассказывал, показывая достопримечательности сада-парка. Так, например, в саду была небольшая площадка, обсаженная высокими пихтами, и называлась [она] «беседка с орлами». При дедушке на этой площадке стоял вольер, где сидели орлы, которых кормили мясом. В парке было много уютных закоулков, связанных с папиными детскими играми, о которых он любил вспоминать, водя меня и рассказывая. На «красном дворе» в углу около старого амбара в те времена, помню, висела на 2-х столбах массивная железная доска с двумя выкованными конскими головами по бокам. В нее прежде бил колотушкой ночной сторож, обходивший при дедушке усадьбу по ночам. «Красный двор» был отгорожен от «черного» двора частоколом. На «красный двор» выходили своими передними фасадами два здания с вышками, украшенными шпилями и расположенными по бокам двора, а на заднем его крае были (слева) амбар и (справа) флигель с террасой, выходящей во двор. Здания со шпилями назывались «ткацкая» и «школа». На «черном дворе», отгороженном простым забором из жердей, были многочисленные сараи и каменный скотный двор с бревенчатым въездом на сеновал и деревянный конный двор с площадкой посредине и денниками по бокам. «Черный двор» выходил своей южной стороной на берег речки Корбы с деревянной купальней и многочисленными песчаными пляжиками по берегам.
Елизавета Львовна, Мария Львовна, Татьяна Львовна, Юрий Львович,Григорий Львович, Лев Львович Пушкины. 1913 г. Публикуется впервые.Личный архив Пушкиных (СПб).
Наше пребывание в Новинках при жизни бабушки Елизаветы Григорьевны (она умерла в 1907 г.) я помню отрывочно и смутно. Но отдельные картинки остались в памяти. Бабушка нас, ребят, очень любила и ласкала. Любила разговаривать с нами. Так, в один солнечный день помню бабушку сидящей на «красном дворе» на длинной скамье-качалке против балкона в пелеринке сверх платья и в темной кружевной наколке на голове. Я верчусь около ее, а она ласково мне что-то рассказывает. Рядом, на той же длинной скамье сидит тетя Лиза и мама с одним из наших малышей на руках. В это время из калитки с «черного двора» входит седой старик с палкой и, подойдя к бабушке, снимает шапку и опускается перед ней на колени, ловя ее руку, чтобы поцеловать. Поднялся общий переполох. Тетя Лиза стала поднимать старика и сердито ему выговаривать, а бабушка ему говорила, что только перед иконой в церкви можно кланяться на коленях. Как после мне объяснила мама, это был крестьянин из ближней деревни, у которого недавно сгорел дом, и бабушка, тетки и мой отец помогли ему поставить новый, за что он и пришел поблагодарить, но сделал это слишком по-старинному. Помогать погорельцам было всегда правилом и в Новинках, и у нас в Давыдкове. Более поздние приезды в Новинки мне помнятся яснее. Все время пребывания там мы, дети, проводили время или в парке, или на «красном дворе», или на Корбе, купаясь и играя на ее песчаных отмелях в компании с детьми Г. П. Ротаста, семья которого распалась и проживала с оставленной им женой, а моей двоюродной сестрой Настасьей Александровной у нашей общей тетушки в Новинках. Обычно недели 2 или 3 мы проводили в Новинках, после чего папа приезжал на своей паре за нами, а вторую пару нанимал в соседней деревне Осипове у крестьянина Федора Шилова, который и отвозил нас во втором тарантасе в Давыдково.
Припоминая отдельные эпизоды раннего детства, хочу отметить еженедельные экскурсии в баню. Баня была в Давыдкове белая, с двумя последовательно расположенными сенями перед предбанником, из которого двери вели в баню. В бане стоял железный клепаный бак четырехугольного сечения емкости не менее 0,5 кбм (17) с впаянным внизу медным краном. Нагревался он дугообразной трубой, идущей из его днища в топку печи и возвращающейся вторым ее (трубы) концом тоже в днище бака. Поэтому во время нагревания бак издавал сильное бульканье, производимое парами кипящей в трубе воды. Пол в бане был цементный с наклоном к выводящей в приямок трубе, вмазанной в пол. Поэтому во время мытья в зимнее время пол в бане густо застилался распущенными снопами ржаной соломы. Каменка в бане была глухая, в кирпичном кожухе. Для поддачи на нее воды открывалась большая железная дверца. Летом нас водили в баню пешком, а зимой возили в санках, запряженных лошадью Малком, несмотря на то, что от дома до бани было не более 100-150 метров. В баню и обратно возил обычно папа, кутая нас неимоверно, чтоб не простудить, а мыла в бане мама с няней. Вымытые и привезенные домой, мы сидели некоторое время на диване в кабинете папы с повязанными ситцевыми платками головами - «просыхали», хотя дом был исключительно теплым.
______________________________________________________
(17) Кубических метра.
______________________________________________________
Так боялся нас простудить папа, кутая чрезмерно, в результате чего мы очень часто простужались, и на камине в зале обычно стояли ряды пузырьков с микстурами от кашля. Лечили нас обычно врачи из соседней Василёвской земской больницы, а в особо серьезных случаях заболеваний посылали лошадь за очень опытной старушкой-врачом Анной Ивановной Ковальковской, жившей на пенсии в своем небольшом имении Васильевском в 8 верстах от Давыдкова, расположенном на самом Буйском или, как его тогда называли, Молвитинском тракте. Село Молвитино - ныне районный центр Сусанино - было крупным торговым селом верстах в 50-55 от Костромы по Буйскому тракту. Невдалеке от него было село Домнино - родина Ивана Сусанина и одна из вотчин бояр Романовых.
Анна Ивановна Ковальковская большую часть своей врачебной практики провела в Варшаве. Она была невысокого роста старушка, очень бодрая, подвижная и, сколько я понимаю, очень хороший диагност, а следовательно, и врач. У Анны Ивановны было двое детей. Сын - Алексей Константинович Ковальковский - ученый-агроном, кончивший Петровскую академию и работавший главным агрономом в Костромской губернской управе. Дочь Анны Ивановны - Надежда Константиновна - кончила Высшие женские курсы (как будто) в Петербурге и работала педагогом в учительской семинарии в Костроме. Об Алексее Константиновиче скажу подробнее, т[ак] к[ак] благодаря ему я поступил в 1918 году в Петровскую академию в Москве, а после организовал по его совету с[ельско]х[озяйственную] трудовую артель в Давыдкове, членами которой по 1923 год состояла вся наша семья.
Алексей Константинович Ковальковский был женат на своей двоюродной сестре Анне Николаевне Грязновой и жил в ее небольшом деревянном доме на главной Русиной улице в Костроме. В то время он был главным агрономом в Костромской губернской земской управе. Проявил он себя как очень энергичный, знающий и любящий свое дело специалист, очень много сделавший для улучшения сельского хозяйства крестьян в отношении улучшения семенных материалов, распространяемых через земские склады среди населения, внедрения с[ельско]х[озяйственных] машин, плугов, веялок, сортировок и т.д. в крестьянские хозяйства. Мне приходилось часто бывать в его доме в Костроме, т[ак] к[ак] у него проживал брат его жены Коля Грязнов, с которым с III класса гимназии и до V класса (в котором он засел на второй год и ушел добровольцем в школу прапорщиков) я сидел на одной парте. Домашние звали его Николкой, а мы, его товарищи по гимназии, Легузой. Это прозвище осталось за ним надолго и появилось от постоянно им произносимой фразы: «Легу́за, заначка, комза́!». Он утверждал, что эту фразу он слышал от крымских татар в детстве, когда его возили на юг лечить от какой-то «детской» болезни. Перевести фразу на русский язык Николка не мог, а произносить любил, сопровождая коротким ржанием. Так его и прозвали товарищи Легузой. Я был самым младшим в своем классе, а Легуза - одним из самых старших: он был второгодник и учился плохо, да и был порядочный лентяй. Дружба была у нас с ним постоянная. Он у меня обычно списывал во время письменных работ, зато в драках в перемену не давал меня в обиду старшим. В III классе я был не из «силачей», а Легуза числился в последних. Помню его невероятное удивление, когда я, приехав с летних каникул из Давыдкова, где в этом году много работал физически (косил, пилил и т.д.), очень легко бросил его на пол, когда он захотел по обычаю «силача» потискать меня по-приятельски в перемену в зале гимназии. Вскочив с пола, Легуза кинулся на меня уже с серьезными намерениями помять мне бока, но к вящему удовольствию удивленных зрителей полетел и на этот раз так, что карманные час вылетели из часового кармана его брюк, к счастью, не разбившись. После этого я был признан классом за сильного товарища, задирать которого невыгодно. Так с IV класса я вышел из разряда физически слабеньких ребят. Но дружеские отношения с Легузой у меня не испортились нисколько. Как-то зимой зашел ко мне Легуза и увидел у меня папино охотничье ружье. Ружье было бельгийской фирмы (по-видимому, «Пипер»), на планке была только надпись «GrandprixParis» (18), двенадцатого калибра, централка. Николка достал из висящего на стене патронташа заряженный картонный патрон, вложил его в левый ствол ружья с трудом (патрон был, по-видимому, слегка раздутый), закрыл стволы, потом открыл затвор, а эжектор (19) не смог выбросить патрона. Тогда Николка, недолго думая, снял с тужурки ремень и бляхой ремня решил поддеть патрон за край головки, чтобы его извлечь из патронника. К счастию, стволы были опущены к полу. Раздался выстрел, комнату заволокло дымом. Когда дым рассеялся, я увидел Николку сидящим на полу, спиной прислонясь к дивану и с физиономией, испещренной точками, как маковыми зернами. Он открыл глаза и с удивлением озирался. На выстрел вбежали в комнату мама, сестра и братья. Оказалось, что Николка не ранен, только ему опалило брови и вымазало физиономию сгоревшим порохом. Дробовой заряд с пыжами застрял в стволе около сужения чока (20), а головку патрона нашли в углу комнаты на полу. Тужурка Легузы была опалена так же, как и его брови. В общем, отделались мы счастливо, а ружье с принадлежностями было изъято из моей комнаты под замок. На следующий день Легуза был героем дня в классе и долго показывал свои опаленные брови и тужурку товарищам, красочно рассказывая десятки раз это происшествие. В пятом классе Легузе все труднее давалась «бездна премудрости», и в перспективе рисовалось остаться на второй год. А возраст его был уже порядочным - ему шел восемнадцатый год. Мировая война была в полном разгаре, и великовозрастных гимназистов приглашали поступать в школы прапорщиков. И вот два таких наших одноклассника - Игорь Бельский и Николай Грязной - ушли добровольцами в действующую армию. Примерно через месяцев 8 Легуза приехал в отпуск к нам в новенькой офицерской форме прапорщика с шашкой и наганом в кобуре. Отпуск кончился, Легуза попал на фронт. Зима была суровая, он простудился, схватил двухстороннюю пневмонию, перешедшую в туберкулез легких, и был уволен в чистую отставку. Война шла к концу, надвигалась революция. Николка болел, женился, но вскоре болезнь обострилась и он скончался.
_____________________________________________________
(18) Большой парижский приз (франц.).
(19) Эжект - механизм в огнестрельном оружии, автоматический выбрасывающий стреляный патрон при открытии затвора или спуске курка.
(20) Чок - дульное сужение в огнестрельном гладкоствольном оружии, необходимое для уменьшения или увеличения рассеивания дроби при выстреле.
_____________________________________________________
В семье его сестры, у которой он жил, также произошли перемены. Муж ее Алексей Константинович Ковальковский с ней разошелся, женился на своей молодой секретарше и уехал из Костромы в Петроград, где получил крупную должность в Департаменте земледелия. Там его застала Октябрьская революция, и в Питере начался голод, прогнавший его с женой и маленькой дочкой в усадебку его матери Анны Ивановны Ковальковской в 8 верстах от Давыдкова. Там он быстро поступил на должность главного агронома Костромского губернского отдела, а в усадьбе матери организовал совхоз. Совхоз также организовался и в смежный с Давыдковым усадьбе Василёво, откуда помещика Ф. П. Сергеева выселяли. Алексей Константинович был командирован губземотделом (21) в Василёво для решения производственного профиля организованного там совхоза и заехал к нам в Давыдково, где, увидав нашу многочисленную и малолетнюю семью, посоветовал нам скорее организовать с[ельско]х[озяйственную] артель, в члены которой пригласить желающих из местного населения, и обещал переговорить с кем-либо из сотрудников земельных органов в Костроме, чтоб их семьи тоже включить в нашу артель. «Тогда, - говорил Алексей Константинович маме, - Вам можно будет хоть как-нибудь прокормить семью, хотя бы в наступившее голодное время начавшейся гражданской войны».Так мы и поступили. По совету Алексея Константиновича, в члены нашей артели поступил секретарь костромского уземотдела (22) Петр Александрович Богданов со старушкой матерью Марьей Афанасьевной. Членами артели были зачислены две молодые девушки-сестры, круглые сиротки Мария и Надежда Арнольд, учившиеся в Костромской средней школе с моими сестрами, и два пожилых крестьянина: из Давыдкова - Геннадий Никанорович Виноградов, и из дер[евни] Котово - Петр Павлович Шкитов. Так организовалась в 1918 году Давыдковская с[ельско]х[озяйственная] артель, просуществовавшая до 1923 года. О работе в ней подробно скажу ниже. Алексей Константинович проработал в Костромском губземотделе довольно продолжительное время, откуда после окончания гражданской войны переехал в Башкирскую АССР, кажется, в город Белебей, после чего я потерял связь с ним и его семьей. Алексей Константинович был небольшого роста с шевелюрой рыжеватого цвета. Носил небольшие усы и эспаньолку (23), позднее ходил бритым. Это был очень знающий и любящий свое дело специалист и очень сердечно относившийся к нашей семье.
______________________________________________________
(21) Губернский земельный отдел.
(22) Уездный земельный отдел.
(23) Эспаньолка - небольшая бородка клиновидной формы.
______________________________________________________
I. Родня и близкие
а) Старшее поколение со стороны отца
Мой прадед, Александр Юрьевич Пушкин, сын Юрия Алексеевича и племянник его сестры Марии Алексеевны (вышедшей замуж за Осипа Абрамовича Ганнибала и приходившейся бабушкой поэту со стороны его матери) свои юные годы провел в семье своей тетки и двоюродной сестры (матери поэта) в Петербурге, состоя в это время учеником Петербургского шляхетского корпуса. По словам покойного старшего ученого хранителя Пушкинского Дома Академии наук СССР Бориса Львовича Модзалевского, Александр Юрьевич явился первым объективным биографом поэта, напечатавшим эти свои сведения в московском журнале «Москвитянин» в 50-х годах прошлого столетия (24). Там же Александр Юрьевич сообщил, что Мария Алексеевна Ганнибал познакомила его с его будущей женой Александрой Илларионовной Молчановой, всячески содействуя их свадьбе. Молчановы были крупные помещики, владевшие в Костромской губернии несколькими поместьями, домами в Москве (на Б. Молчановке) и в Костроме. А вотчины и поместья бояр Пушкиных, как известно, были секвестрованы еще при Екатерине II как у сторонников ее мужа Петра III (25).
«Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел мой род суровый,
И я родился мещанин» (26), - сказано в поэтической родословной А. С. Пушкина. И поэтому в последующие времена у Пушкиных появляются недвижимости, как правило, получаемые в приданное от их жен. Так, например, Михайловское в Псковской губернии, Новинки и Давыдково в Костромской.
У Александры Илларионовны был брат Василий Илларионович Молчанов, единственная дочь которого Варвара Васильевна была выдана за пожилого адмирала Николая Семеновича (27) Сипягина, вследствие чего большая часть молчановских имений (в Галичском, Чухломском и Буйском уездах Костромской губернии) перешла во владения семьи Сипягиных.
_________________________________________________________
(24) Пушкин А. Ю. Для биографии Пушкина // Москвитянин. 1852. № 24. Дек. Кн. 2. С. 21-25.
(25) В настоящее время версия о поддержке дедом поэта Львом Александровичем Пушкиным отстраненного от власти императора Петра III опровергнута, см.: Овчинников Р. В. К изучению автобиографических записок А. С. Пушкина (Версия об участии Льва Александровича Пушкина в дворцовом перевороте 1762 г.) // История СССР. 1988. № 3. С. 156-165; Он же. «Дед мой был человек пылкий и жестокий....»: Из документальных комментариев к автобиографическим запискам А. С. Пушкина // Отечественная история. 1999. № 3. С. 170-179. Земельные владения у московских Пушкиных были конфискованы в конце XVII в. после участия Федора Матвеевича Пушкина в событиях Хованщины.
(26) Отрывок из стихотворения А. С. Пушкина «Моя родословная»; в оригинальном тексте предпоследняя строчка иная: «И присмирел наш род суровый».
(27) На самом деле его отчество было Алексеевич.
_________________________________________________________
Семья эта состояла из пятерых малолетних детей - Наташи, Николая, Василия, Михаила и Варвары Николаевичей Сипягиных, когда их отец тяжело заболел и умер. Перед своей кончиной адмирал назначил опекуном своей семьи сослуживца, тоже морского офицера Тихменева.
Василий Львович Пушкин и Наталья Николаевна Сипягина. 1873-1875 гг. Публикуется впервые. Личный архив Пушкиных (СПб).
Этот последний сумел не только сильно разорить опекаемую семью адмирала, но и жениться на его шестнадцатилетней дочери Наталии Николаевне, через несколько лет после этой свадьбы покончившей с собой (застрелилась). Мальчиков Сипягиных опекун раздал по кадетским корпусам в Петербурге: Николая и Михаила - в сухопутный, Василия - в морской, а младшую дочь Варвару - в Смольный институт. Эту трагическую историю семьи Сипягиных я узнал от одного из членов ее - Николая Николаевича Сипягина, троюродного брата моего отца, часто гостившего у нас месяцами в Давыдкове и после папиной смерти навещавшего нас по праздникам в Костроме. Слушать его «байки о войне и толстобрюхой старине» мы, дети, очень любили.
Николай Николаевич в жизни своей был, что называется, неудачник. Кончив кадетский корпус и юнкерское училище, он был выпущен младшим обер-офицером в один из пехотных полков, по-видимому, в 70-х годах прошлого столетия, т[ак] к[ак] вскоре попал в действующую армию в турецкой кампании 1877 года. Был в боях под Горным Дубняком, Эски-Загрой и под Плевной, награжден орденом [Святой] Анны 4 ст[епени]. Вернувшись с фронтов, вышел в отставку, женился и, по-видимому, быстро прожил свою часть наследства, т[ак] к[ак] поступил продавцом в казенную винную лавку в селе Рябцове Буйского уезда. В этой «должности» он пробыл довольно долго (около 10 лет), похоронил двоих детей и жену и остался один. После этого несчастия решил поступить в монастырь в монахи. Но т[ак] к[ак] в монахи без взноса в монастырь известных сумм «пожертвований» попасть было почти невозможно, а денег у него давно не было, он должен был отработать в монастыре т[ак] называемый «послух». Попросту говоря, быть несколько лет батраком-«послушником», чем и пришлось быть Николаю Николаевичу. Несколько лет он пробыл пóслушником в монастырях Железноборском и после в Геннадиевском в Буйском уезде Костромской губернии и Даниловском или Любимском уезде Ярославской губернии, но ездить по селам и деревням за сборами для монастыря с непременными выпивками сборщиков ему было настолько не по нраву, что он ушел и с этих должностей. К этому времени (1906-[190]7 гг.) его младший брат Михаил Николаевич, генерал-лейтенант в отставке, будучи одиноким, поселился в своем имении Гавриловском Галичского уезда, куда и пригласил пожить своего брата. Но в силу различия характеров, или по иным причинам, Николай Николаевич подолгу не задерживался в Гавриловском. Обычно, переждав там зимний период, он, закинув за плечи дорожный мешок и взяв в руки палку, отправлялся пешком или в Новинки, или в Давыдково. У нас папа и мама его жалели больше, чем остальные родственники, и он жил, или, как он говорил, «гостил» у нас по 2-3 месяца и более.
Николай Николаевич Сипягин, троюродный брат Льва Львовича Пушкина. Публикуется впервые. Личный архив Пушкиных (СПб).
Папа мой, человек очень добрый и деликатный, относился к нему в высшей степени по-родственному, покупал ему одежду и обувь и дарил на день рождения или именины. И Николай Николаевич его очень любил, звал его Лёля и говаривал всегда, что «в семье Лёли я всегда чувствую себя дома и отдыхаю душой». После смерти папы дядя мой Георгий Петрович Ротаст в то время служил членом Костромской губернской управы, и его хлопотами Николай Николаевич - в то время 60-70-летний старик - был принят в богадельню для престарелых при губернской земской больнице в Костроме. Там он и прожил до своей смерти в 1915 году, навещая по воскресеньям нашу семью, проживавшую по зимам в костромском нашем доме, т[ак] к[ак] мы с сестрами уже учились в гимназиях и в Давыдкове бывали только на летних каникулах. Николай Николаевич был небольшого роста седой старичок со старинными манерами, всегда вежливый, хороший рассказчик, очень сильный игрок в шахматы, очень любивший нас, детей, и наших родителей. Во времена его работы в монастырях послушником он отпустил волосы до плеч и длинную бороду. После же он ходил подстриженный и с небольшой седой бородкой. После его похорон к нам заехал его брат Михаил Николаевич с визитом и благодарил мою мать за хлопоты по похоронам. Это был седенький с усами в генеральской форме маленького роста старичок. Ни до этого, ни после мы его не видали. Средний из братьев Сипягиных Василий Николаевич был моряк-адмирал и перед Октябрьской революцией, если я не ошибаюсь, был комендантом морского порта в Кронштадте. По рассказам Николая Николаевича, он был отец большого семейства и жил все время в Кронштадте. Больше о нем я никаких сведений не имею.
Но возвращаюсь к своему прадеду. Женившись на Александре Илларионовне Молчановой (в 1807 году), Александр Юрьевич переехал на жительство в Кострому, где стал служить судьей в Костромском совестном суде. О нем и его семье я узнал от покойной моей тетушки Евгении Львовны. По ее рассказу, Александр Юрьевич был в противоположность своей жене в высшей степени гуманным и добрым человеком. Александра Илларионовна[была] властной и часто жестокой к своим крепостным - дворовым людям хозяйкой. Во время пребывания летом в Новинках Александр Юрьевич запрещал всякие телесные наказания, назначаемые слугам его строгой супругой. Семья его состояла из двух сыновей: Николая Александровича и Льва Александровича (моего деда) и дочери Марии Александровны, вышедшей замуж за князя Ивана Дмитриевича Козловского. Александр Юрьевич был, по-видимому, человеком культурным и любознательным, чему свидетельством служит обширная (несколько тысяч томов) библиотека, собранная им за его жизнь в Новинках. Овдовел он в 1824 году, а скончался в 1854 году и похоронен на сельском кладбище в селе Козловка, расположенном в 1,5 верстах от Новинок в фамильном некрополе, сложенном из кирпичей, с литыми чугунными надгробными плитами.
Николай Александрович Пушкин родился в 1813 году. Поручик в отставке. Был женат на Екатерине Михайловне Шелеховой очень несчастливо. Обвинил свою жену в связи с ее отцом. Был судим за это и обвинен в клевете. Лишен права службы по выборам. Проживал в принадлежавших ему по разделу Новинках, где и умер в 1852 году. Погребен в селе Козловка в фамильном некрополе Пушкиных. После смерти бездетного Николая Александровича Новинки перешли во владения его брату Льву Александровичу, моему деду.
Лев Александрович родился в 1816 году. В 1836 году окончил Демидовский лицей в г[ороде] Ярославле и поступил на военную службу в гусарский герцога Лейхтенбергского полк. В 1839 году произведен в корнеты. В 1845 вышел в отставку в чине штаб-ротмистра. В 1846 году он женился на Елизавете Григорьевне Текутьевой. Текутьевы владели несколькими крупными поместьями в Солигаличском, Буйском, Макарьевском и Кинешемском уездах Костромской губернии. Семья их состояла из дочери Елизаветы Григорьевны (моей бабушки) и сына Николая Григорьевича. Лев Александрович (мой дед) после своей женитьбы служил заседателем Костромской палаты уголовного суда, а после смерти своего брата, унаследовав его имение в Кинешемском уезде Новинки, баллотировался и был избран кинешемским уездным предводителем дворянства.
Лев Александрович Пушкин. 1870-егг. Публикуется впервые. Личный архив Пушкиных (СПб).
Дед был (судя по его фотографиям) высокого роста, красивой наружности, представительным мужчиной. Жена его была также очень миловидной, но небольшого роста женщиной исключительной доброты и нравственной порядочности. Благодаря ее уму и душевным качествам многочисленное семейство моего деда дало ряд представителей передовой русской интеллигенции.
Семейство у деда образовалось большое - десятеро детей, из которых трое умерло в младенческом возрасте, а семеро выросло взрослыми; из них четверо сыновей и три дочери. Сыновья Александр, Василий, Сергей и Лев, дочери Евгения, Александра и Елизавета. После женитьбы дед с бабушкой жили несколько лет в Костроме и в Давыдкове, а после смерти брата дедушки Николая Александровича вся семья переехала на постоянное жительство в Новинки.
Елизавета Григорьевна Пушкина, рожденная Текутьева. Март 1877 г.Публикуется впервые. Личный архив Пушкиных (СПб).
Первые лет 10-15 Лев Александрович был семьянином, жил в семье, отлучаясь лишь по временам по службе в города Кинешму и Кострому. Хозяйством занимался мало, поручив его в Новинках своему камердинеру Терентию Александровичу, за братом которого была замужем няня младших детей деда Аксинья Семеновна, впоследствии наша «баба-Синя», о которой я говорил выше. Свободное время дед любил проводить на охоте. Ружья (пистонные) деда были и в Давыдкове, и в Новинках.
Дед любил жить широко, но так как его заработка на это не хватало, то он получал дополнительные средства от продажи доставшихся ему от родителей (молчановские) и от приданного жены (текутьевские) лесных насаждений «на снос» (а их было не одна тысяча десятин). Соседи, посещавшие семью деда в Новинках, были кинешемские помещики Яковлевы, одно из имений которых, Панброво, было в 5-6 километрах от Новинок, пожилой небогатый помещик Алексей Геннадиевич Ратьков (его имение Воздвиженское [находилось] в 5 верстах от Новинок) и очень культурный помещик Николай Иванович Воронов (крестивший одного из старших братьев моего отца), портрет маслом которого я помню в Новинках висящим в зале. Воронов писал неплохие стихи; не знаю только, печатал их или нет, но несколько писем его к деду в стихах я нашел после смерти папы в его письменном столе, хранил их в Ленинграде, где они и потерялись во время блокады с прочими нашими вещами в квартире. Отрывок одного из писем Н. И. Воронова к дедушке я помню: «Ты будь гусар! Ты будь угар! Чтоб ус достал твой до петлицы! Чтобы на нем с любви огнем свой взор покоили девицы!» (дальше я не помню).
Сосед Пушкиных Алексей Геннадьевич Ратьков в имении Воздвиженское. 1893г. Публикуется впервые. Личный архив Пушкиных (СПб).
В 5-6 верстах от Новинок в усадебке близ села Клеванцово жила семья Грек, на одной из родственниц которой был женат впоследствии (в 1900-х годах) известный художник Борис Михайлович Кустодиев. Большие, в натуральную величину портреты бабушки Елизаветы Григорьевны и тетушки Елизаветы Львовны работы Бориса Михайловича Кустодиева висели в столовой в Новинках. Там же висел небольшой в овальной раме портрет дочери тети Али Лизы Васьковой его же работы. Теперешняя судьба этих прекрасно выполненных работ Кустодиева мне неизвестна. Самого Бориса Михайловича я видел в Новинках около 1906-[190]7 годов. Он приезжал туда в гости с семьей. Он тогда носил небольшую бороду.
Кирилл Кустодиев, А. И. Киндякова, Нина Андреевна Кустодиева с дочерью Татьяной в имении Новинки. 1936 г. Публикуется впервые. Личный архив Пушкиных (СПб).
Из старых знакомых, посещавших Новинки, припоминаю старого моряка с седой раздвоенной бородой Дмитрия Павловича Чихачева, усадьба которого была тоже где-то недалеко от Новинок.
Продолжение следует.