Всеволод Чернозуб: Мы нужнее там, откуда приехали
Всеволод Чернозуб, Член Федерального координационного совета Партии 5 декабря
Это же всегда все обсуждают: мол, если что, возьмем и уедем. Разговоры «пора валить» - это самые популярные в России разговоры, они возникают с каждым очередным кошмаром. Просто берешь чемодан и куда-то едешь, а что будет там, об этом не надо думать, потому что скорее всего ничего хорошего в голову не придет. Просто едешь и как-то там начинаешь жить.
Ближайший круг меня все время спроваживал. Мол, пока аресты по «Болотному делу» идут, может, потусишь у бабушки или еще где-то. С товарищами по партии это обсуждал - они тоже говорили, что если есть возможность, то лучше уехать, пока не закончится расследование. И стало как в диссидентских книжках - когда атмосфера вокруг становится разреженной, когда на тебя знакомые смотрят как на обреченного, как будто завтра тебе на голову может упасть кирпич.
Когда начинаешь заниматься активизмом, то думаешь, что в крайнем случае могут посадить. Но либо это отдаленная перспектива, либо тебя уже схватили и деваться некуда. А тут сидишь все время в режиме ожидания, в режиме предвкушения. Мне надоело предвкушение. Уже восемь месяцев как я в эмиграции. В политическом плане это время прошло скучно и грустно, в личном - все хорошо: я обзавелся своей семьей.
Я уехал в Киев и поначалу свой отъезд не афишировал. Думал, это временно, а летом будет понятно, закроют ли "Болотное дело", будет ясен круг подозреваемых, закончится расследование, все будут понимать, что происходит. Настя Рыбаченко очень загорелась идеей амнистии, мы с ней переписывались, она собирала материалы, очень верила, очень хотела вернуться. И настолько хотела и так много говорила про амнистию, что ее объявили в международный розыск и заочно арестовали. Очень грустно получилось. Гадать про амнистию бессмысленно, потому что бессмысленно пытаться понять, что у них в голове. Все будет развиваться примерно по белорусскому сценарию: кто-то будет сидеть в заложниках, какие-то лидеры будут арестованы, кем-то будут торговать, кого-то будут выпускать.
В Киеве я не подавал на статус беженца. Те ребята, кто был со мной в Киеве и подавал ходатайства, делали это по разным причинам: многие не очень понимали, как лучше себя вести, кто-то боялся. Когда мы осмотрелись, то поняли, что жить в режиме бесконечного ожидания статуса, возможно, сложнее, чем рискнуть покинуть Украину.
Жили мы все вместе на съемных квартирах. Работы у меня не было. В Москве я написал в РГГУ заявление об отпуске, но честно предупредил начальницу, что уезжаю надолго. Потом меня уволили по факту. Было немного обидно уезжать - меня как раз назначили начальником отдела, подняли зарплату в полтора раза, до этого платили совсем мало. В Киеве я занимался тем, чем занимаются безработные: расшифровки всякие делал, халтурки брал, сделал несколько интервью, написал несколько тестов, один раз съездил в днепропетровский архив - был у меня небольшой исследовательский проект.
Просмотреть Маршрут политэмигранта Всеволода Чернозуба на карте большего размера
Сейчас я в Литве, нашел более или менее регулярную работу - в проекте BestToday. Снял квартиру не в центре и не на окраине Вильнюса, она хорошая и с недорогим отоплением.
Здесь я подал ходатайство о предоставлении статуса беженца. Мне помогали местные правозащитники. Процедура была занятная: я думал, меня привезут в какой-нибудь миграционный отдел, а мы приехали в полицию. Я говорю правозащитнику, который со мной поехал: "Меня в полицию всю жизнь привозили. Чтоб я туда своими ногами шел..." Выяснилось, что у них это в полиции происходит.
Меня приняла какая-то женщина, похожая на социального работника, но оказавшаяся офицером полиции. Она взяла у меня документы, анкету заполнила, спрашивала меня, чтобы удостовериться, что я беженец из России, какая площадь территории страны, какая столица, какие большие озера и реки, с какими государствами граничит. Спрашивала про причины, но довольно формально, им к политическим беженцам не привыкать. Слушала участливо, но не сопереживала особо. Теперь примерно через полгода будет известен ответ. Все это время я нахожусь в стране легально, но не могу работать.
На любом месте можно устроиться, но на это уходит время, силы, и многое зависит от случайностей - познакомишься ты с теми людьми или не с теми. Плюс когда ты уже сложился более или менее, ты не можешь заново переформироваться. Когда молодой человек приезжает в новый город, он может всерьез во что-то поверить, а более взрослый начинает очень отстраненно анализировать ситуацию. Вот с политикой, допустим. Я не мог в Киеве, при том что я сам украинец отчасти, всерьез какие-то вещи воспринимать, просто анализировал как наблюдатель. Всерьез поверить в какую-то партию, в какое-то движение - не мог, не чувствовал этого контекста, дискурса. Всерьез воспринимать проблему русского языка - не мог, она для меня не существует. Я не могу пока всерьез стать жителем и здесь, в Литве: видимо, на это намного больше времени нужно.
Еще я понял, что для оппозиционера очень важно. Когда приезжают куда-то условно троцкисты, они в любой стране находят троцкистов. Где-то их десять человек, где-то 100 человек. Анархисты тоже везде есть. А вот когда условно буржуазные оппозиционеры приезжают, либеральные, они тут же теряются. Потому что делать буржуазную революцию в странах, где она уже была, отстаивать буржуазные свободы в странах, где они уже есть, - это как-то глупо, будто ты партизан, который под откос поезда пускает, а война уже закончилась. Бессмысленно себя чувствуешь.
Очень важно для любого человека иметь какую-то идею, которая не завязана только на своей стране, городе. Важно не быть идейным провинциалом. Когда у тебя есть идеи, которые охватывают весь мир, тогда во всем мире чувствуешь себя комфортно.
Я вернусь в Россию, когда будет закрыто "Болотное дело" - то, что является причиной отъезда. Как "Химкинское дело" в какой-то момент закрыли - и все вернулись. То же должно случиться и с "Болотным делом" - я думаю, тогда многие вернутся.
Юридически вернуться можно и после получения статуса беженца. Я говорил со здешними правозащитниками, которые мне помогают: не подставлю ли я их, если получу убежище, а через полгода-год вернусь в Россию? Они говорят, что наоборот, для всех организаций, работающих с Россией, политэмиграция - временная мера, для них важнее, чтобы мы все вернулись. Они заинтересованы в продвижении прав человека и демократии, и нужно что бы те, кто этим занимается, находились в стране, а не снаружи. Мы нужнее там, откуда приехали. А тут от нас какой толк?