Ремарк: "Три Товарища".
Когда-то я собиралась выписать сюда отрывки из этой книги.
Только сначала не могла найти время, а потом книгу.
Ура, товарищи, я нашла и то, и другое.
Итак...
Открываю на загнутых страницах и...
- Запомни одну вещь, мальчик: никогда, никогда и еще раз никогда ты не окажешься смешным в глазах женщины, если сделаешь что-то ради нее. Пусть это будет даже самым дурацким фарсом. Делай все, что хочешь, - стой на голове, неси околесицу, хвастай, как павлин, пой под ее окном. Не делай лишь одного - не будь с ней рассудочным.
- Ты хочешь знать, как быть, если ты сделал что-то не так? Отвечаю, детка: никогда не проси прощения. Ничего не говори. Посылай цветы. Без писем. Только цветы. Они покрывают все. Даже могилы.
Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне не хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня нежданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, - только так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я слишком хорошо знал - всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит ее вечная мука. Но ведь нет ничего прочного, ничего.
- Самое страшное, братья, - это время. Мгновение, которое мы переживаем и которым все-таки никогда не владеем.
Он достал из кармана часы и поднес их к глазам Ленца:
- Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина! Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию! Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь.
- И не собираюсь останавливать, - заявил Ленц. - Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
- Для человека это невыносимо, - сказал Грау, не обращая внимания на Готтфрида. - Человек просто не может вынести этого. И вот почему он придумал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.
Готтфрид рассмеялся:
- Фердинанд, самая тяжелая болезнь мира - мышление! Она неизлечима.
- С женщиной невозможно ссориться. В худшем случае можно злиться на нее.
- Человек всегда велик в намерениях. Но не в их выполнении. В этом и состоит его очарование.
- Я так счастлива, - сказала она. Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три слова. Но никогда еще я не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолетными - какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только от того, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как все это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить.Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
Трудно найти слова, когда действительно есть что сказать.
- Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пережить здорового. Жизнь - очень странная штука.
- Верю, - ответил я. - Наша жизнь сделана настолько плохо, что на этом она кончиться не может.
Только сначала не могла найти время, а потом книгу.
Ура, товарищи, я нашла и то, и другое.
Итак...
Открываю на загнутых страницах и...
- Запомни одну вещь, мальчик: никогда, никогда и еще раз никогда ты не окажешься смешным в глазах женщины, если сделаешь что-то ради нее. Пусть это будет даже самым дурацким фарсом. Делай все, что хочешь, - стой на голове, неси околесицу, хвастай, как павлин, пой под ее окном. Не делай лишь одного - не будь с ней рассудочным.
- Ты хочешь знать, как быть, если ты сделал что-то не так? Отвечаю, детка: никогда не проси прощения. Ничего не говори. Посылай цветы. Без писем. Только цветы. Они покрывают все. Даже могилы.
Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне не хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня нежданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, - только так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я слишком хорошо знал - всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит ее вечная мука. Но ведь нет ничего прочного, ничего.
- Самое страшное, братья, - это время. Мгновение, которое мы переживаем и которым все-таки никогда не владеем.
Он достал из кармана часы и поднес их к глазам Ленца:
- Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина! Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию! Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь.
- И не собираюсь останавливать, - заявил Ленц. - Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
- Для человека это невыносимо, - сказал Грау, не обращая внимания на Готтфрида. - Человек просто не может вынести этого. И вот почему он придумал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.
Готтфрид рассмеялся:
- Фердинанд, самая тяжелая болезнь мира - мышление! Она неизлечима.
- С женщиной невозможно ссориться. В худшем случае можно злиться на нее.
- Человек всегда велик в намерениях. Но не в их выполнении. В этом и состоит его очарование.
- Я так счастлива, - сказала она. Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три слова. Но никогда еще я не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолетными - какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только от того, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как все это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить.Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
Трудно найти слова, когда действительно есть что сказать.
- Ничего нельзя знать наперед. Смертельно больной человек может пережить здорового. Жизнь - очень странная штука.
- Верю, - ответил я. - Наша жизнь сделана настолько плохо, что на этом она кончиться не может.