Привет Фройду!
Я узнал тебя по бюсту,
Что скрывал твой пеньюар.
Очертанья - по Огюсту -
Тот, который Ренуар.
Ты меня учила звуки
Из баяна извлекать.
Я ж не мог постичь науки
И боялся взгляд поднять.
Но сейчас не стану врать я:
Волновал меня твой бюст -
Часть его, что скрыта платьем -
Ах, зачем я не Огюст!
А теперь мы стали старше,
И степенней, и мудрей.
Так приди ко мне, как раньше
И сними трусы, скорей!
«Большие купальщицы» (1884-1887). Музей искусств, Филадельфия.
Приведенное здесь четверостишье, первые строки которого у меня сложились сразу после второго концерта, свидетельствуют не об обязательной традиционной мужской реакции по Фрейду, а о том, каковая могла бы у меня быть, если бы теория великого психолога не имела бы статистических погрешностей.
Поэтому, эти стишки следует считать обычной пародией, которыми я иногда развлекаюсь, и читаются они также, со сдержанной иронией, как это когда-то мастерски делал в программе "Вокруг смеха" известный писатель-юморист Александр Иванов.
В очередном филармоническом концерте, одна из исполнительниц в фортепианном дуэте преподавателей Одесской Консерватории показалась мне чем-то знакомой.
Но я отмахнулся от этого ощущения, сосредоточившись на музыке и слаженности исполнения. Играли они весело, бодро, и даже как-то залихватски, несмотря на свою возрастную статуру.
Однако, на следующем концерте, где они опять выступали дуэтом в программе, это ощущение опять усилилось. Я стал перебирать в памяти, откуда это чувство может быть мне знакомо. Ключевым пунктом воспоминания стал… бюст одной их исполнительниц - при поклонах она низко кланялась, щедро выставляя напоказ и без того открытое декольте, сдобренное какими-то интимными кружевными оборками.
Нет, меня волновало не само декольте, а какая-то нелепая связь в моих воспоминаниях.
("Доктор, у меня проблема - маленькая грудь и прыщи на лице… - Действительно, какой-то замкнутый круг получается!")
И я вспомнил: в детстве моя мама всячески поддерживала мою тягу к разнообразному прекрасному и пыталась меня приобщить к академическому музыкальному образованию.
В школе пионеров я немного играл на трубе-баритоне, но духовая секция скоро закрылась, так как начались распри между пенсионерами-преподавателями за переманивание пионеров из одного кружка в другой.
Поскольку мне удалось где-то понажимать клавиши на аккордеоне и это мне нравилось, а труба-баритон ассоциировалась исключительно с оркестром похоронной команды, был приобретен старенький аккордеон, на котором по вечерам я развлекал маму, тягуче наигрывая старую революцьонную песню "Там вдали - за рекой…"
Чудо германского музпрома - прекрасный, благородно блестящий черным лаком с белыми перламутровыми клавишами немецкий супер-аккордеон "Вельтмейстер" был недостижим для домашнего бюджета, ибо стоил 400 советских рублей, и был такой же мечтой многих музыкантов, как "Мерседес" для тогдашних одесских моряков.
Затем из Консерватории была выписана преподавательница музыки на дом.
Этой преподавательницей и оказалась наша сегодняшняя пианистка-дуэлянтка, впрочем, преподающая до сих пор.
Помню, что теория музыки мне давалась плохо: я не понимал, что значат все эти значки, если можно играть музыку, просто нажимая на клавиши. Я плохо запоминал расположение значков на нотном стане, а когда дело дошло до обязательного СОЛЬФЕДЖИО в творческих подвалах Консерватории, мозг мой застопорился окончательно, и я категорически отказался посещать эти ужасные уроки, чувствуя себя абсолютным изгоем среди золотой очкастой ребятни. Преподавательница с сожалением вынесла вердикт о моей неспособности учиться музыке, и нам пришлось расстаться.
Однако, в моей детской памяти почему-то отложились картинки, волнующие меня более, чем клавиши аккордеона. Это был бюст моей доброй преподавательницы, который она охотно демонстрировала в открытом декольте. Когда она облокачивалась о стол, декольте платья слегка топорщилось, и приоткрывалась нижняя кружевная комбинация, чрезвычайно беспокоящая меня, как подростка. Я сразу забывал о бемолях и арпеджио, краснел и заикался.
В общем, метод обучения музыке на дому мне не подошел. Может, это и к лучшему.
Зато, благодаря простой и доступной теории отца-основателя современной сексологии З.Фрейду, я и вспомнил сегодняшнюю нашу героиню.
Сохранившуюся, замечу, в прекрасной жизнеутверждающей форме, каковая может свидетельствовать красоту и бодрость одесских музыкальных героинь бальзаковского периода.
Что скрывал твой пеньюар.
Очертанья - по Огюсту -
Тот, который Ренуар.
Ты меня учила звуки
Из баяна извлекать.
Я ж не мог постичь науки
И боялся взгляд поднять.
Но сейчас не стану врать я:
Волновал меня твой бюст -
Часть его, что скрыта платьем -
Ах, зачем я не Огюст!
А теперь мы стали старше,
И степенней, и мудрей.
Так приди ко мне, как раньше
И сними трусы, скорей!
«Большие купальщицы» (1884-1887). Музей искусств, Филадельфия.
Приведенное здесь четверостишье, первые строки которого у меня сложились сразу после второго концерта, свидетельствуют не об обязательной традиционной мужской реакции по Фрейду, а о том, каковая могла бы у меня быть, если бы теория великого психолога не имела бы статистических погрешностей.
Поэтому, эти стишки следует считать обычной пародией, которыми я иногда развлекаюсь, и читаются они также, со сдержанной иронией, как это когда-то мастерски делал в программе "Вокруг смеха" известный писатель-юморист Александр Иванов.
В очередном филармоническом концерте, одна из исполнительниц в фортепианном дуэте преподавателей Одесской Консерватории показалась мне чем-то знакомой.
Но я отмахнулся от этого ощущения, сосредоточившись на музыке и слаженности исполнения. Играли они весело, бодро, и даже как-то залихватски, несмотря на свою возрастную статуру.
Однако, на следующем концерте, где они опять выступали дуэтом в программе, это ощущение опять усилилось. Я стал перебирать в памяти, откуда это чувство может быть мне знакомо. Ключевым пунктом воспоминания стал… бюст одной их исполнительниц - при поклонах она низко кланялась, щедро выставляя напоказ и без того открытое декольте, сдобренное какими-то интимными кружевными оборками.
Нет, меня волновало не само декольте, а какая-то нелепая связь в моих воспоминаниях.
("Доктор, у меня проблема - маленькая грудь и прыщи на лице… - Действительно, какой-то замкнутый круг получается!")
И я вспомнил: в детстве моя мама всячески поддерживала мою тягу к разнообразному прекрасному и пыталась меня приобщить к академическому музыкальному образованию.
В школе пионеров я немного играл на трубе-баритоне, но духовая секция скоро закрылась, так как начались распри между пенсионерами-преподавателями за переманивание пионеров из одного кружка в другой.
Поскольку мне удалось где-то понажимать клавиши на аккордеоне и это мне нравилось, а труба-баритон ассоциировалась исключительно с оркестром похоронной команды, был приобретен старенький аккордеон, на котором по вечерам я развлекал маму, тягуче наигрывая старую революцьонную песню "Там вдали - за рекой…"
Чудо германского музпрома - прекрасный, благородно блестящий черным лаком с белыми перламутровыми клавишами немецкий супер-аккордеон "Вельтмейстер" был недостижим для домашнего бюджета, ибо стоил 400 советских рублей, и был такой же мечтой многих музыкантов, как "Мерседес" для тогдашних одесских моряков.
Затем из Консерватории была выписана преподавательница музыки на дом.
Этой преподавательницей и оказалась наша сегодняшняя пианистка-дуэлянтка, впрочем, преподающая до сих пор.
Помню, что теория музыки мне давалась плохо: я не понимал, что значат все эти значки, если можно играть музыку, просто нажимая на клавиши. Я плохо запоминал расположение значков на нотном стане, а когда дело дошло до обязательного СОЛЬФЕДЖИО в творческих подвалах Консерватории, мозг мой застопорился окончательно, и я категорически отказался посещать эти ужасные уроки, чувствуя себя абсолютным изгоем среди золотой очкастой ребятни. Преподавательница с сожалением вынесла вердикт о моей неспособности учиться музыке, и нам пришлось расстаться.
Однако, в моей детской памяти почему-то отложились картинки, волнующие меня более, чем клавиши аккордеона. Это был бюст моей доброй преподавательницы, который она охотно демонстрировала в открытом декольте. Когда она облокачивалась о стол, декольте платья слегка топорщилось, и приоткрывалась нижняя кружевная комбинация, чрезвычайно беспокоящая меня, как подростка. Я сразу забывал о бемолях и арпеджио, краснел и заикался.
В общем, метод обучения музыке на дому мне не подошел. Может, это и к лучшему.
Зато, благодаря простой и доступной теории отца-основателя современной сексологии З.Фрейду, я и вспомнил сегодняшнюю нашу героиню.
Сохранившуюся, замечу, в прекрасной жизнеутверждающей форме, каковая может свидетельствовать красоту и бодрость одесских музыкальных героинь бальзаковского периода.