Супершкола. Первая любовь. Часть 1.
Продолжение. Предыдущая часть: https://junetiger.livejournal.com/1158091.html
Отрывок из романа "История моих ошибок". Глава 11.
Проводившиеся в нашей школе внеклассные мероприятия были настолько необычными и интересными, что привлекали множество посетителей, которым Джеймс был всегда рад, ведь это давало ему возможность продемонстрировать во всей красе наши достижения. Естественно, что на таких вечерах предполагалось говорить по-английски, и, конечно же, те старшекурсники или выпускники университета, которые надеялись придти на работу в нашу школу, старались получить приглашение.
Этот вечер был посвящен Шекспиру и состоялся в его день рождения (и смерти) - 23 апреля. Я заканчивала седьмой класс, то есть была ровесницей Джульетты, а мой романтический характер и отсутствие любви в семье явились той хорошо удобренной почвой, на которой готов был распуститься цветок первой любви, а тут, как раз вовремя, и садовник появился.
Народу собралось очень много - полный зал. Не помню, была ли официальная часть, как это было принято в те годы, а вот концерт, конечно же, состоялся: читали стихи, пели песни на английском, танцевали, музицировали на фортепиано и, конечно же, была постановка, в которой играла я. Все прошло «на ура», после спектакля я переоделась и направилась в актовый зал, где предполагались всякие игры, развлечения и танцы. Не успела я войти, как увидела, что Джеймс делает мне знак рукой, подзывая к себе. Рядом с ним стоял молодой человек необыкновенной красоты и вообще не советского вида: невысокий брюнет с горящим взглядом, сросшимися на переносице бровями, орлиным носом и самоуверенной улыбкой, даже его поза говорила о том, что он очень доволен собой и чувствует себя здесь, как дома. Вот так Джеймс нас представил друг другу: «Наташа, это Владимир Андреевич, он работает переводчиком и очень любит Шекспира. Владимир Андреевич, а это наша «звезда» Наташа, которая только что исполнила главную роль в пьесе. Вы хотели с ней познакомиться - пожалуйста!». Естественно, это было сказано по-английски, соответственно и поприветствовали мы друг друга на этом языке. Затем Володя спросил Джеймса: «А на каком языке мы будем беседовать?» Джеймс лукаво улыбнулся, наверное, предвкушая предстоящий эффект, и сказал: «Наташе все равно, а на мероприятиях в нашей школе русский, вообще, под запретом.», затем повернулся ко мне и стал что-то обсуждать, а я ему отвечала. Слова Джеймса о том, что мне без разницы, на каком языке говорить, вызвало у Володи некоторое удивление, а когда он услышал, как мы болтаем на английском, то он просто обалдел: я же была совсем девочкой, в глубокой провинции, и шел только 1964 год. Мы переместились к окну и пол вечера проговорили обо всем, что только могло прийти в голову. Девчонки-старшеклассницы без конца пытались пригласить его на танец, но он всем отказывал. Потом меня куда-то вызвали (наверняка, специально подстроили, чтобы он освободился), и я ушла, даже не попрощавшись - подумаешь: мало что ли народу к нам приходит в школу!
Пришло лето. В июне Джеймс договорился и выкупил для школы все путевки на турбазе, расположенной в лесу на высоком берегу реки у городской черты. Поехали одни старшие классы, так как предполагалось, что говорить мы будем только на английском - нечто вроде языковой практики. Условия, конечно, были ужасные: жили мы в бараках, человек по 30 в комнате, никаких удобств, туалетом таким можно было бы напугать даже каторжан в сибирской ссылке, а от столовской баланды у всех разболелись животы. Да еще погода нам подкузьмила: зарядили бесконечные дожди, а мы после десятидневного «ареста» в бараках должны были, в соответствии с программой отдыха, провести недельку в горах. Нас довезли на электричке до этих самых гор и повели по раскисшей и разъезжающейся под ногами глинистой тропе в тайгу. Места, вообще-то, были живописные: невысокие, поросшие хвойными и лиственными деревьями горы, бурливые речки, стремительно несущие вниз хрустальные потоки и рокочущие громче пролетающих самолетов. Конечно, было и несколько романтических моментов и впечатлений, но, когда палатки насквозь промокли, одежда пропиталась грязью, а из продуктов осталась почему-то лишь кукурузная крупа, из которой Джеймс самолично варил «мамалыгу» (никто другой не умел), то бытие полностью подавило все возвышенное в нашем сознании и одержало убедительную победу, как и было предсказано классиками марксизма-ленинизма. Вернулись мы больными, злыми и расстроенными, правда, за июль и август наши душевные и физические раны благополучно затянулись, и 1 сентября мы с радостью и энтузиазмом собрались в любимой школе, готовые к новым приключениям и трудовым будням.
Наша школа располагалась в старом районе города, застроенном, в основном, деревянными одно-двухэтажными домами, улицы были тихими, машины проезжали по ним крайне редко. Деревья, видимо, посаженные одновременно со строительством домов, сильно разрослись, разветвились, так что даже в ливень можно было остаться сухим, если спрятаться под густую крону. Осенью, в листопад я любила неспешно идти вдоль посветлевшей улицы, загребая ногами кучки опавшей листвы, толстым слоем покрывавшей асфальт, представляя себя каравеллой, медленно раздвигающей золотистые волны, на пути в неведомые страны, находящиеся где-то на самом краю земли. И шорох листьев казался почти загадочным, будто кто-то неведомый и незримый нашептывал мне на ухо о том, что ждет меня в будущем, ласково повторяя мое имя: «Наташ-ш-ша, Наташ-ш-ша...»
А пока была школа с ее уроками и домашними заданиями, я писала стихи, не только для души, но и для дела: даже не стихи, а целые поэтические сценарии для конкурсов и смотров художественной самодеятельности, чтобы все номера были связаны какой-то логической нитью и преподнесены публике не сухо, а интересно и необычно. В общем, скучать мне было некогда, как, впрочем, и отвлекаться на всякую ерунду.
Продолжение: https://junetiger.livejournal.com/1160349.html?newpost
Отрывок из романа "История моих ошибок". Глава 11.
Проводившиеся в нашей школе внеклассные мероприятия были настолько необычными и интересными, что привлекали множество посетителей, которым Джеймс был всегда рад, ведь это давало ему возможность продемонстрировать во всей красе наши достижения. Естественно, что на таких вечерах предполагалось говорить по-английски, и, конечно же, те старшекурсники или выпускники университета, которые надеялись придти на работу в нашу школу, старались получить приглашение.
Этот вечер был посвящен Шекспиру и состоялся в его день рождения (и смерти) - 23 апреля. Я заканчивала седьмой класс, то есть была ровесницей Джульетты, а мой романтический характер и отсутствие любви в семье явились той хорошо удобренной почвой, на которой готов был распуститься цветок первой любви, а тут, как раз вовремя, и садовник появился.
Народу собралось очень много - полный зал. Не помню, была ли официальная часть, как это было принято в те годы, а вот концерт, конечно же, состоялся: читали стихи, пели песни на английском, танцевали, музицировали на фортепиано и, конечно же, была постановка, в которой играла я. Все прошло «на ура», после спектакля я переоделась и направилась в актовый зал, где предполагались всякие игры, развлечения и танцы. Не успела я войти, как увидела, что Джеймс делает мне знак рукой, подзывая к себе. Рядом с ним стоял молодой человек необыкновенной красоты и вообще не советского вида: невысокий брюнет с горящим взглядом, сросшимися на переносице бровями, орлиным носом и самоуверенной улыбкой, даже его поза говорила о том, что он очень доволен собой и чувствует себя здесь, как дома. Вот так Джеймс нас представил друг другу: «Наташа, это Владимир Андреевич, он работает переводчиком и очень любит Шекспира. Владимир Андреевич, а это наша «звезда» Наташа, которая только что исполнила главную роль в пьесе. Вы хотели с ней познакомиться - пожалуйста!». Естественно, это было сказано по-английски, соответственно и поприветствовали мы друг друга на этом языке. Затем Володя спросил Джеймса: «А на каком языке мы будем беседовать?» Джеймс лукаво улыбнулся, наверное, предвкушая предстоящий эффект, и сказал: «Наташе все равно, а на мероприятиях в нашей школе русский, вообще, под запретом.», затем повернулся ко мне и стал что-то обсуждать, а я ему отвечала. Слова Джеймса о том, что мне без разницы, на каком языке говорить, вызвало у Володи некоторое удивление, а когда он услышал, как мы болтаем на английском, то он просто обалдел: я же была совсем девочкой, в глубокой провинции, и шел только 1964 год. Мы переместились к окну и пол вечера проговорили обо всем, что только могло прийти в голову. Девчонки-старшеклассницы без конца пытались пригласить его на танец, но он всем отказывал. Потом меня куда-то вызвали (наверняка, специально подстроили, чтобы он освободился), и я ушла, даже не попрощавшись - подумаешь: мало что ли народу к нам приходит в школу!
Пришло лето. В июне Джеймс договорился и выкупил для школы все путевки на турбазе, расположенной в лесу на высоком берегу реки у городской черты. Поехали одни старшие классы, так как предполагалось, что говорить мы будем только на английском - нечто вроде языковой практики. Условия, конечно, были ужасные: жили мы в бараках, человек по 30 в комнате, никаких удобств, туалетом таким можно было бы напугать даже каторжан в сибирской ссылке, а от столовской баланды у всех разболелись животы. Да еще погода нам подкузьмила: зарядили бесконечные дожди, а мы после десятидневного «ареста» в бараках должны были, в соответствии с программой отдыха, провести недельку в горах. Нас довезли на электричке до этих самых гор и повели по раскисшей и разъезжающейся под ногами глинистой тропе в тайгу. Места, вообще-то, были живописные: невысокие, поросшие хвойными и лиственными деревьями горы, бурливые речки, стремительно несущие вниз хрустальные потоки и рокочущие громче пролетающих самолетов. Конечно, было и несколько романтических моментов и впечатлений, но, когда палатки насквозь промокли, одежда пропиталась грязью, а из продуктов осталась почему-то лишь кукурузная крупа, из которой Джеймс самолично варил «мамалыгу» (никто другой не умел), то бытие полностью подавило все возвышенное в нашем сознании и одержало убедительную победу, как и было предсказано классиками марксизма-ленинизма. Вернулись мы больными, злыми и расстроенными, правда, за июль и август наши душевные и физические раны благополучно затянулись, и 1 сентября мы с радостью и энтузиазмом собрались в любимой школе, готовые к новым приключениям и трудовым будням.
Наша школа располагалась в старом районе города, застроенном, в основном, деревянными одно-двухэтажными домами, улицы были тихими, машины проезжали по ним крайне редко. Деревья, видимо, посаженные одновременно со строительством домов, сильно разрослись, разветвились, так что даже в ливень можно было остаться сухим, если спрятаться под густую крону. Осенью, в листопад я любила неспешно идти вдоль посветлевшей улицы, загребая ногами кучки опавшей листвы, толстым слоем покрывавшей асфальт, представляя себя каравеллой, медленно раздвигающей золотистые волны, на пути в неведомые страны, находящиеся где-то на самом краю земли. И шорох листьев казался почти загадочным, будто кто-то неведомый и незримый нашептывал мне на ухо о том, что ждет меня в будущем, ласково повторяя мое имя: «Наташ-ш-ша, Наташ-ш-ша...»
А пока была школа с ее уроками и домашними заданиями, я писала стихи, не только для души, но и для дела: даже не стихи, а целые поэтические сценарии для конкурсов и смотров художественной самодеятельности, чтобы все номера были связаны какой-то логической нитью и преподнесены публике не сухо, а интересно и необычно. В общем, скучать мне было некогда, как, впрочем, и отвлекаться на всякую ерунду.
Продолжение: https://junetiger.livejournal.com/1160349.html?newpost