Язык, который примиряет
Странная штука. Когда я веду с кем-то полемику по-русски, иногда возникает такое ощущение, будто мы бранимся. Моя бабушка называла такой метод общения: разговор с пристрастием, в чем не видела ничего дурного. То есть, когда кому-то что-то доказываешь, по этим пристрастным правилам, глаза выпячиваются больше обычного, тон повышается до уровня строго-поучительного, и иногда даже хочется постучать кулаком по столу. Не раз мне доводилось наблюдать беседу людей поколения моих родителей и старше - их принципиальность во взглядах громкая и вызывающая. Они относят себя к представителям, непонятной мне, старой закалки. То есть, те условия жизни закалили их в таком духе, что-бы можно было, без угрызений совести, совершенно по бычьему, "утверждать" свои взгляды на вещи. И эти речевые свойства, каким-то чудесным образом, выйдя уже на генетический уровень, передались детям. Принципиальности как таковой уже порядком меньше, а местами и вовсе отсутствует, тем не менее, тон общения сохранил свою мощь. И даже когда слышишь ласковую Русскую речь, иногда создается впечатление, что она чрезмерно-старательно ласковая. Как будто бы вежливый мужчина или ласковая женшина, таким образом, подсознательно стараются скомпенсировать природную грубость Русского языка (ставшая природной по истечении событий и времени). В результате, сегодняшняя вежливая русская речь, для моих ушей, кажется какой-то заискивающей, выстраданной нечеловеческими усилиями и изнемогающими тренировками. А когда поднимается тема о решении каких нибудь вопросов, то они автоматически наделяются дополнительной тяжестью. То ли слишком сложная и витиеватая комбинация слов все усложняет, то ли интонация говорящего, а скорее всего, комплект из двух основополагающих факторов. То есть, получается, пока по русски не говоришь, вопрос остается на уровне лекговесной задачи, но как только в силу вступает родная речь, то эта безобидная задача превращается в какую-то муку.
Когда хочется укрыться от сложностей и облегчить себе полет, перестаешь разговаривать по-русски, и в силу вступает очень простой и очень ленивый Иврит. В нем, по большей части, используются слова первой необходимости, которые, тем не менее, не лишены теплоты и, где-то даже, поэтичности. И сразу как-то все перед глазами упрощается и становится само собой разумеющимся. Собеседник становится ближе, роднее и симпатичнее. Его сразу хочется понять и простить, ибо его Иврит тоже ласкает душу и пробуждает дружеские чувства.
Когда хочется укрыться от сложностей и облегчить себе полет, перестаешь разговаривать по-русски, и в силу вступает очень простой и очень ленивый Иврит. В нем, по большей части, используются слова первой необходимости, которые, тем не менее, не лишены теплоты и, где-то даже, поэтичности. И сразу как-то все перед глазами упрощается и становится само собой разумеющимся. Собеседник становится ближе, роднее и симпатичнее. Его сразу хочется понять и простить, ибо его Иврит тоже ласкает душу и пробуждает дружеские чувства.