Маленькая кофточка… С Днём Победы!
Оригинал взят у tanya_morozova в Маленькая кофточка… С Днём Победы!
Держу в руках маленькую кофточку.
Белая пушистая шерстяная нить. Ажурная вязка.
Рукавчики до локотка. Без воротничка.
Вокруг шейки темно-синий шёлковый шнур. Завязывается бантом.
Какой была малышка, согретая этой кофточкой?
В мае 1939 года в Равенсбрюк, в тридцати километрах к северу от Берлина, прибыли первые транспорты. В документах он значился «охранный лагерь для содержания женщин».
Каменные стены высотой в шесть метров. Перед стенами - пояс внутреннего заграждения: ряды колючей проволоки под током высокого напряжения. Сторожевые вышки с пулемётами. Серые бараки. Мрачные высокие трубы крематория. Чёрный дым, удушливый, плотный, напоенный горелым воздух. Ночами над черными трубами - багровое зарево. Эсэсовки указывают новеньким: «Ваша дорога на свободу».
В мае 1943 года в Берлине, на третьей конференции по Востоку, профессор военно-медицинской академии Карл Гебхардт докладывал о ходе экспериментов в Равенсбрюке. Узниц стерилизовали, прививали болезнетворные бактерии, замораживали и размораживали. Последние опыты особо интересовали военных медиков, искавших пути спасения лётчиков и подводников, попадавших в сражениях на Севере в ледяные воды океана. У детей вели забор крови. Брали кровь, пока маленький донор не падал замертво.
90 000 женщин прошли за годы второй мировой войны свой последний путь в аду Равенсбрюка. Русские, польки, чешки, француженки, немки, еврейки, цыганки, испанки, бельгийки…
Вера Сергеевна Бобкова. Во фронтовой биографии военфельдшера Черноморского флота 250 огневых дней героической обороны Севастополя. …Трое суток артиллеристы 54-й береговой батареи отражали прорыв немецких танков. В полосатых тельняшках, в черных бескозырках, окровавленные, перевязанные обрывками форменок, они вновь и вновь поднимались в атаки. С гранатами. Со штыками. Поднимались, жизни своей не щадя. Поражаясь своей живучести. Пылали 15 подбитых танков…
- Хорошо сработали! - с удовлетворением сказал лейтенант Заика. - Прорвёмся! В осаждённом Севастополе считали: один моряк - моряк, два моряка - взвод, три моряка - рота, четыре - батальон.
- А нас в живых осталось двадцать восемь, - подсчитал лейтенант. - Это - целый полк!
И они поднялись в последнюю атаку….
- Ауфштейн!
Вера очнулась от сильного удара в бок. Ещё ничего не понимая, пыталась подняться. Кружилась голова. В дикой пляске неслись перед глазами, переворачиваясь, небо, море, скалы, берега. И лязг, и грохот в голове, словно попала под танк. Она видела немецких автоматчиков, но не слышала их голосов. Контужена. Так и ступила на дорогу неволи в полосатой тельняшке. Свою белую форменку она разорвала на бинты в последнем бою.
Она погибала от голода и жажды, задыхалась в грязных, смрадных, из-под перевозки скота, вагонах. В вагон, рассчитанный на 40 человек, конвоиры прикладами набивали по 100. Сидели по очереди! Вместе с живыми ехали умершие в пути. Она умирала от тифа в лазарете военнопленных.
Отказалась стать к станку на военном заводе, пыталась уйти в побег…
Когда новенькие вышли в штрафном Равенсбрюке из бани, то не сразу признали друг друга. Наголо обритые головы. На ногах тяжёлые башмаки-колодки. Сине-серые полосатые платья и куртки. На груди нашиты цифры, номер. Штрафной - имя, фамилия, звание. Штрафной - гарантировал маленькую горсть пепла, ибо обратной дороги в жизнь из штрафного нет.
Проклятый аппель-плац. Трижды в сутки переклички: ночью - с 4 часов до 7, днём с 12 до часу, вечером - с 7 до 10. В любую погоду. Дрессированные овчарки равняют ряды. Эсэсовки укрывают собак от дождя своими черными накидками. Рядом с измученными женщинами - дети. Дети-номера. Плачут, падают без сил. Упавших запрещалось поднимать. Больных и обессиленных складывали в грузовик, ходивший одним рейсом - к газовым камерам - к крематорию.
«Провинившихся» по вторникам и пятницам били палками - от 25 до 100 ударов.
Травили собаками.
Надо выжить, сохранить стойкость духа, веру в победу, в себя и в других.
Не просто выжить - выжить человеком.
Ведь кроме Мужества выжить, есть ещё Мужество жить.
Малышка с очередного транспорта с востока была слишком мала. И о себе ничего не могла сказать: как зовут, где мама.
- Чья она? - спросила её спутниц Вера Бобкова.
- Ничейная! Сиротка. Родители погибли в Освенциме, в газовой камере. О них ничего не знаем…
Малышка доверчиво прижималась к женщине в полосатой куртке, взявшей её на руки. Дрожала худеньким тельцем - бледная, почти серая, кожа да косточки. И еле слышно стонала - боль грызла обмороженные пальчики ручек и ножек. Вера почувствовала - их сердца бьются рядом. Слабые, редкие удары маленького сердца. У голодных сердце бьётся слабо.
- Нет! Не отдам!
С содроганием представила участь «ничейной» - горстка пепла. Права жить таким Равенсбрюк не давал. Она теснее прижала девочку к груди.
- Она - дочка моя! Доченька Лилечка! Нашлась моя доченька!
И такой силой материнской любви и защиты, такой мольбой звучали слова маленькой женщины в полосатой куртке, что строгая эсэсовка молча удалилась.
У советки Веры, фельдшера лагерного ревира - дочь, - весть быстро разнеслась по баракам. И протянулись руки помощи. Француженки, чешки, польки, получавшие через Красный Крест посылки, тайно передавали для «рус Лили» то несколько кусочков сахара, то печенье.
Свою пайку -125 граммов эрзац-хлеба Вера делила пополам: доченьке и себе.
Протест лагеря, поднятый подпольной организацией, освободил детей от перекличек на аппеле. Под Новый год узницы, ходившие на хозяйственные работы, пронесли в барак маленькую ёлочку. Мастерили игрушки. Устроили концерт.
- Лилечка улыбнулась, - радовалась мама Вера. - Лилечка засмеялась.
Маленькая кофточка. Белая, пушистая шерсть. Ажурная вязка.
- Лилечка очень мёрзла. Организм-то крайне истощён. Утепляться под платьем запрещено… Пытка холодом…
Француженки, работавшие на вещевом складе, принесли взрослую кофточку. Ночью на дежурстве, когда рядом нет эсэсовки, из большой сшила кофточку для Лилечки. Рукавчики до локотка, без воротничка, чтобы из-под полосатого платьица не выглядывали.
Лиля Бобкова, по мужу Пичугина, счастливая мама.
- Я не знаю ни имени своего, ни года рождения. Может быть, сороковой… А может, сорок первый. В Россию меня привезла Вера Сергеевна Бобкова - моя вторая мама.
От Великой Отечественной войны нас отделяет десятилетия. Но не подлежат забвению её события. Тяжкое наследие войны не даёт нам право забыть о погибших на поле брани и в гитлеровских застенках.
Подготовка к публикации - проект “Неизвестная война”
Copyright © 2013 проект «Неизвестная война»
Вера Сергеевна Бобкова - моя тётя, умерла в возрасте 60 лет в 1971 году и похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве.
В.С. Бобкова на фото в центре. Фото из книги «Женщины Равенсбрюка»
Ниже фото из семейного архива - Вера Сергеевна - вверху слева
Запись опубликована Самооздоровление.ру. You can comment here or there.
Держу в руках маленькую кофточку.
Белая пушистая шерстяная нить. Ажурная вязка.
Рукавчики до локотка. Без воротничка.
Вокруг шейки темно-синий шёлковый шнур. Завязывается бантом.
Какой была малышка, согретая этой кофточкой?
В мае 1939 года в Равенсбрюк, в тридцати километрах к северу от Берлина, прибыли первые транспорты. В документах он значился «охранный лагерь для содержания женщин».
Каменные стены высотой в шесть метров. Перед стенами - пояс внутреннего заграждения: ряды колючей проволоки под током высокого напряжения. Сторожевые вышки с пулемётами. Серые бараки. Мрачные высокие трубы крематория. Чёрный дым, удушливый, плотный, напоенный горелым воздух. Ночами над черными трубами - багровое зарево. Эсэсовки указывают новеньким: «Ваша дорога на свободу».
В мае 1943 года в Берлине, на третьей конференции по Востоку, профессор военно-медицинской академии Карл Гебхардт докладывал о ходе экспериментов в Равенсбрюке. Узниц стерилизовали, прививали болезнетворные бактерии, замораживали и размораживали. Последние опыты особо интересовали военных медиков, искавших пути спасения лётчиков и подводников, попадавших в сражениях на Севере в ледяные воды океана. У детей вели забор крови. Брали кровь, пока маленький донор не падал замертво.
90 000 женщин прошли за годы второй мировой войны свой последний путь в аду Равенсбрюка. Русские, польки, чешки, француженки, немки, еврейки, цыганки, испанки, бельгийки…
Вера Сергеевна Бобкова. Во фронтовой биографии военфельдшера Черноморского флота 250 огневых дней героической обороны Севастополя. …Трое суток артиллеристы 54-й береговой батареи отражали прорыв немецких танков. В полосатых тельняшках, в черных бескозырках, окровавленные, перевязанные обрывками форменок, они вновь и вновь поднимались в атаки. С гранатами. Со штыками. Поднимались, жизни своей не щадя. Поражаясь своей живучести. Пылали 15 подбитых танков…
- Хорошо сработали! - с удовлетворением сказал лейтенант Заика. - Прорвёмся! В осаждённом Севастополе считали: один моряк - моряк, два моряка - взвод, три моряка - рота, четыре - батальон.
- А нас в живых осталось двадцать восемь, - подсчитал лейтенант. - Это - целый полк!
И они поднялись в последнюю атаку….
- Ауфштейн!
Вера очнулась от сильного удара в бок. Ещё ничего не понимая, пыталась подняться. Кружилась голова. В дикой пляске неслись перед глазами, переворачиваясь, небо, море, скалы, берега. И лязг, и грохот в голове, словно попала под танк. Она видела немецких автоматчиков, но не слышала их голосов. Контужена. Так и ступила на дорогу неволи в полосатой тельняшке. Свою белую форменку она разорвала на бинты в последнем бою.
Она погибала от голода и жажды, задыхалась в грязных, смрадных, из-под перевозки скота, вагонах. В вагон, рассчитанный на 40 человек, конвоиры прикладами набивали по 100. Сидели по очереди! Вместе с живыми ехали умершие в пути. Она умирала от тифа в лазарете военнопленных.
Отказалась стать к станку на военном заводе, пыталась уйти в побег…
Когда новенькие вышли в штрафном Равенсбрюке из бани, то не сразу признали друг друга. Наголо обритые головы. На ногах тяжёлые башмаки-колодки. Сине-серые полосатые платья и куртки. На груди нашиты цифры, номер. Штрафной - имя, фамилия, звание. Штрафной - гарантировал маленькую горсть пепла, ибо обратной дороги в жизнь из штрафного нет.
Проклятый аппель-плац. Трижды в сутки переклички: ночью - с 4 часов до 7, днём с 12 до часу, вечером - с 7 до 10. В любую погоду. Дрессированные овчарки равняют ряды. Эсэсовки укрывают собак от дождя своими черными накидками. Рядом с измученными женщинами - дети. Дети-номера. Плачут, падают без сил. Упавших запрещалось поднимать. Больных и обессиленных складывали в грузовик, ходивший одним рейсом - к газовым камерам - к крематорию.
«Провинившихся» по вторникам и пятницам били палками - от 25 до 100 ударов.
Травили собаками.
Надо выжить, сохранить стойкость духа, веру в победу, в себя и в других.
Не просто выжить - выжить человеком.
Ведь кроме Мужества выжить, есть ещё Мужество жить.
Малышка с очередного транспорта с востока была слишком мала. И о себе ничего не могла сказать: как зовут, где мама.
- Чья она? - спросила её спутниц Вера Бобкова.
- Ничейная! Сиротка. Родители погибли в Освенциме, в газовой камере. О них ничего не знаем…
Малышка доверчиво прижималась к женщине в полосатой куртке, взявшей её на руки. Дрожала худеньким тельцем - бледная, почти серая, кожа да косточки. И еле слышно стонала - боль грызла обмороженные пальчики ручек и ножек. Вера почувствовала - их сердца бьются рядом. Слабые, редкие удары маленького сердца. У голодных сердце бьётся слабо.
- Нет! Не отдам!
С содроганием представила участь «ничейной» - горстка пепла. Права жить таким Равенсбрюк не давал. Она теснее прижала девочку к груди.
- Она - дочка моя! Доченька Лилечка! Нашлась моя доченька!
И такой силой материнской любви и защиты, такой мольбой звучали слова маленькой женщины в полосатой куртке, что строгая эсэсовка молча удалилась.
У советки Веры, фельдшера лагерного ревира - дочь, - весть быстро разнеслась по баракам. И протянулись руки помощи. Француженки, чешки, польки, получавшие через Красный Крест посылки, тайно передавали для «рус Лили» то несколько кусочков сахара, то печенье.
Свою пайку -125 граммов эрзац-хлеба Вера делила пополам: доченьке и себе.
Протест лагеря, поднятый подпольной организацией, освободил детей от перекличек на аппеле. Под Новый год узницы, ходившие на хозяйственные работы, пронесли в барак маленькую ёлочку. Мастерили игрушки. Устроили концерт.
- Лилечка улыбнулась, - радовалась мама Вера. - Лилечка засмеялась.
Маленькая кофточка. Белая, пушистая шерсть. Ажурная вязка.
- Лилечка очень мёрзла. Организм-то крайне истощён. Утепляться под платьем запрещено… Пытка холодом…
Француженки, работавшие на вещевом складе, принесли взрослую кофточку. Ночью на дежурстве, когда рядом нет эсэсовки, из большой сшила кофточку для Лилечки. Рукавчики до локотка, без воротничка, чтобы из-под полосатого платьица не выглядывали.
Лиля Бобкова, по мужу Пичугина, счастливая мама.
- Я не знаю ни имени своего, ни года рождения. Может быть, сороковой… А может, сорок первый. В Россию меня привезла Вера Сергеевна Бобкова - моя вторая мама.
От Великой Отечественной войны нас отделяет десятилетия. Но не подлежат забвению её события. Тяжкое наследие войны не даёт нам право забыть о погибших на поле брани и в гитлеровских застенках.
Подготовка к публикации - проект “Неизвестная война”
Copyright © 2013 проект «Неизвестная война»
Вера Сергеевна Бобкова - моя тётя, умерла в возрасте 60 лет в 1971 году и похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве.
В.С. Бобкова на фото в центре. Фото из книги «Женщины Равенсбрюка»
Ниже фото из семейного архива - Вера Сергеевна - вверху слева
Запись опубликована Самооздоровление.ру. You can comment here or there.