Сюжетные композиции Стеклярусного кабинета
С 8 декабря 2010 г. Эрмитаж представляет отреставрированные панно Стеклярусного кабинета Китайского дворца в Ораниенбауме. За роскошью и блеском этого уникального интерьера мы не задумываемся о сюжетных композициях вышитых панно, а ведь это XVIII в., в котором так любили шифры, намеки, аллегории...
Хочу поделиться выдержками из исследования, посвященного сюжетам стеклярусных панно. Часть фото взята из журнала amethist_grape и публикуются с разрешения автора. У Ани же в журнале можно прочитать об открытии выставки в ГЭ и о процессе реставрации.
Фото с сайта ГЭ
Произведение искусства XVIII века - это «текст, переведенный с речи в живопись и требующий от зрителя обратного перевода»(6). Изображения составляют наиболее очевидную для «обратного перевода» часть интерьерного убранства, но не единственную. Пример тому - Стеклярусный кабинет Китайского дворца в Ораниенбауме (1762-1764). Разноперые птицы сидят на ветвях деревьев, усыпанных цветами, отягощенных плодами, чинно прогуливаются, порхают вокруг пышных букетов, установленных на изящных столиках и этажерках.
Птицы и растения «переливаются всеми цветами радуги, то мерцая, то вспыхивая в луче cвета, излучая сияние, переливаясь рефлексами разноцветных искр»(9). Очевидным контрастом к цветовому и тоновому богатству вышивки служит стеклярусный фон - ослепительный, сверкающий, но … холодный. Южная, даже тропическая экзотика, представленная собственно сюжетами, цветом, фактурой вышивки, наложена на льдистый фон. Не исключено, что одна из идей, вдохновлявших создателей Стеклярусного интерьера, может быть понята как контраст льда и пламени, прохлады и зноя.
Цветы, птицы, плоды, травы, щедро изображенные на стенах кабинета, отсылают нас к душевным волнениям и любовным переживаниям, как описываются они в пасторальной традиции. В самом общем виде пасторальный пейзаж включает солнце, цветы, зелень, поющих птиц, журчащий ручей - ряд обязательных элементов, знаменующих союз природных стихий в их умиротворенной, покойной ипостаси. Трели соловьев, воркотанье голубиц, ароматы роз и ясминов, мягкость трав могут быть приятны или противны пастухам и пастушкам в зависимости от обстоятельств развития любовной истории.
Композиция на правом панно центральной стены включает натюрморт из садовых инструментов: на скамеечке лежат грабли, вилы, стоит плетеная корзина с цветами, лестница. Сложенные в стороне «отдыхающие» орудия земледельца и садовника подчеркнуто не тревожат обитателей чудесного сада: «Секирным земледелец стуком //Поющих птиц не разгонял» (Ломоносов, 1747) (26).
Из буклета ГЭ
На соседнем панно собраны принадлежности рыбака - удочки и сети. Семантика «уд» и сетей в поэзии конца XVIII века связана с «неволей соблазнов» житейских: «Коварство люты сети ставит // И златом к бедности влечет… // К погибели, котору сами // Себе в безумии плетут!»(27). Но гораздо чаще сети и уды означают любовные соблазны и коварства обольщения. Как, например, у М. Хераскова: «Зефиры, развевая // Власы ея прекрасны,// Прелестну сеть сплетали, // В котору уловляться // Сердца готовы были»(28). Возможно, оставленные без дела орудия ловитвы обещают искренность чувства - так, пастух, попав в сети к прекрасной пастушке, отбрасывает лук и уду:
Я бросил ныне лук, я бросил ныне уду:
Ни рыбы уж ловить, ни птиц стрелять не буду,
Не стану за зверьем гоняться по лесам;
Прикован нынче я к пастушкиным очам» (29).
Но не исключено, что отложенные в сторону сети просто ждут своего часа и служат напоминанием, предостережением.
Все перечисленные мотивы отягощены и морализаторским подтекстом. Цветы, срезанные и собранные в букеты, напоминают о быстротечности времени, о краткости наслаждения. «Цветам, красующимся токмо на увеселение человеку, даровала она (Природа - Л. В.) несколько часов или немного дней, будто бы нас уведомляя, что все блистающее с сияньем удобопроходит и в самой скорости увядает»(30). Сад, усыпанный благоухающими цветами, служил расхожей аллегорией «приятности», праздности, суетности, ведущей к Нищете. В нравоучительных рассуждениях ему противопоставлен каменистый, полный препятствий путь «полезности»(31). Значит, цветы и цветущие «благорастворенных климатов деревья» могут быть героями нравоучительных рассуждений, не связанных напрямую с чувствительными переживаниями.
Современный зритель, ошеломленный необычностью этого интерьера, богатством цвета и загадками фактуры, не сразу обращает внимание на собственно сюжетную сторону изображения (32). А она присутствует и вполне внятно заявлена сюжетами, в которых действуют птицы.
Надо сказать, что попугаи и павлины - герои не столько любовной лирики, сколько басен.
Павлину в баснях особенно досталось за «скаредные ноги», резкий голос и неумение летать. Все эти качества рисуются обычно по контрасту с роскошным оперением и служат поводом порассуждать, что нет людей совершенных, что рядом с добродетелями соседствуют пороки (33).
Эти экзотические птицы были наделены в поэзии XVIII века не слишком привлекательными чертами. Попугай глуп, навязчив: «Твердит с усердием докучным // Ему насвистанный напев» (Вяземский). Павлины и их сородичи петухи, фазаньи петухи и петухи нумидийские, эдемские индеи - спесивы, жадны, вспыльчивы (34). В переводе на человеческие роли - это разодетые кавалеры, богатые женихи, а в переводе на человеческие характеры - глупцы, невежды, гордецы. Даже если они становятся героями любовных сюжетов, то не идиллических, а комедийных.
Вошедший в кабинет сразу оказывается перед средним панно центральной стены, не заметить и не рассмотреть которое невозможно - оно всегда хорошо освещено расположенными напротив окнами: птица странной породы изогнула шею и внимательно разглядывает свое отражение в ручье. Мы знаем ее как героиню сказки, недовольную своей скромной внешностью и позаимствовавшую у лебедя шею, у цапли - голову, у журавля - ноги, у петуха - хвост.
Подобный сюжет был хорошо известен читающей публике XVIII века. Это, в первую очередь, многочисленные вариации на тему Эзоповой басни «Галка, подобравшая чужие перья». Среди самых известных - басни В. К. Тредиаковского «Ворона, чванящаяся своими перьями» (1752) и А. П. Сумарокова «Коршун в павлиньих перьях» (1760) (35). Вероятно, интересующий нас сюжет о птице, рядящейся чужие перья, может быть развернут и в направлении обольщения. Тогда свернутые уды и сети рядом со странной птицей вполне могут подразумевать предостережение, напоминание о коварстве любовных соблазнов. Но в репертуаре литературных сюжетов птица в чужих перьях служит преимущественно аллегорией пороков человеческой натуры. Так в басне Сумарокова коршун в павлиньих перьях оказывается чиновником, берущим взятки.
В предложенных аналогиях смущает лишь одно. Чудо-птица на панно слишком изящна, грациозна, даже лирична, чтобы быть коршуном, вороной, галкой. Ее скорее хочется сравнить с героиней басни А. Е. Измайлова «Происхождение и польза басни» (до 1814): в царские чертоги пришла Истина, но не была выслушана, поскольку явилась нагой. В другой раз Истина «подумала, пошла, // Но уж не голая как прежде: // в блестящей дорогой одежде, // Которую на час у вымысла взяла» (37). Истина, наряженная вымыслом, была услышана и стала желанной гостьей при дворе.
Скорее всего, загадочная птица и не подразумевает какое-то одно значение, но представительствует от имени многих, предлагая зрителю своебразную интеллектуальную игру, «остроумное …изобретение, которых мы подлинное значение проникать поставляем себе за удовольствие» (39).
В Стеклярусном кабинете «изображено» воздействие на чувства зрителя: щебечут птицы, расточают ароматы мирты и розы, обещают вкусовые наслаждения плоды, изысканные сочетания цветов радуют зрение; необычные отделочные материалы вызывают желание прикоснуться. Все это, вероятно, присутствует в художественной концепции интерьера и составляет область «наслаждений», «увеселений», которые при участии разумного восприятия обещают стать «полезными».
Л.В.Никифорова, профессор кафедры теории и истории культуры РГПУ им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург)
Примечания:
(6) Вдовин Г. От «личнóго» к «лúчному». К проблеме эволюции психологической проблематики русской портретописи XVIII - начала XIX века // Вопросы искусствознания. 1993. № 4. С. 12.
(9) Клементьев В. Г. Китайский дворец в Ораниенбауме. СПб., 1998. С. 73.
(26) Ломоносов М. В. Ода на день восшествия на всероссийский престол Елисаветы… // Русская поэзия XVIII века… Л., 1996. С. 34.
(27) Княжнин Я. Б. Утро // Там же. С. 102-103.
(28) Полезное увеселение. 1761. № 12. С. 285.
(29) Сумароков А. П. Ликаст // Трудолюбивая пчела. 1759, июль. С. 437.
30 О беспорочности и приятности деревенской жизни // Италианский Езоп или сатирическое повествование о Бертольде… СПб., 1782 (вторым тиснением). С. 195.
(31) О двух путях, по которым человек в сей временной жизни следует // Праздное время в пользу потребленное. - 1759, с генваря месяца. С. 219-222.
(32) В литературе, посвященной Стеклярусному кабинету, нам не удалось встретить каких-либо комментариев по поводу сюжетных композиций.
(33) Золотницкий В. Общество разновидных лиц или рассуждения о действиях и нравах человеческих. СПб., 1766. С. 16.
(34) Кантемир А. Ястреб, павлин и сова (1735); Леонтьев Н. В. «Петух и курица» (1766); Сумароков А. П. «Петух и жемчужное зерно» (1760); Херасков М. М. «Народы разные живут здесь на земли» (1766). Русская басня XVIII-XIX веков. Л., 1977.
(35) Праздное время в пользу употребленное. 1760, с июля месяца. С. 243-244.
(37) Русская басня XVIII-XIX веков. Л., 1977.
(39) Понятие о совершенном живописце // Мастера искусств об искусстве. Т. 6. … С.112.
Хочу поделиться выдержками из исследования, посвященного сюжетам стеклярусных панно. Часть фото взята из журнала amethist_grape и публикуются с разрешения автора. У Ани же в журнале можно прочитать об открытии выставки в ГЭ и о процессе реставрации.
Фото с сайта ГЭ
Произведение искусства XVIII века - это «текст, переведенный с речи в живопись и требующий от зрителя обратного перевода»(6). Изображения составляют наиболее очевидную для «обратного перевода» часть интерьерного убранства, но не единственную. Пример тому - Стеклярусный кабинет Китайского дворца в Ораниенбауме (1762-1764). Разноперые птицы сидят на ветвях деревьев, усыпанных цветами, отягощенных плодами, чинно прогуливаются, порхают вокруг пышных букетов, установленных на изящных столиках и этажерках.
Птицы и растения «переливаются всеми цветами радуги, то мерцая, то вспыхивая в луче cвета, излучая сияние, переливаясь рефлексами разноцветных искр»(9). Очевидным контрастом к цветовому и тоновому богатству вышивки служит стеклярусный фон - ослепительный, сверкающий, но … холодный. Южная, даже тропическая экзотика, представленная собственно сюжетами, цветом, фактурой вышивки, наложена на льдистый фон. Не исключено, что одна из идей, вдохновлявших создателей Стеклярусного интерьера, может быть понята как контраст льда и пламени, прохлады и зноя.
Цветы, птицы, плоды, травы, щедро изображенные на стенах кабинета, отсылают нас к душевным волнениям и любовным переживаниям, как описываются они в пасторальной традиции. В самом общем виде пасторальный пейзаж включает солнце, цветы, зелень, поющих птиц, журчащий ручей - ряд обязательных элементов, знаменующих союз природных стихий в их умиротворенной, покойной ипостаси. Трели соловьев, воркотанье голубиц, ароматы роз и ясминов, мягкость трав могут быть приятны или противны пастухам и пастушкам в зависимости от обстоятельств развития любовной истории.
Композиция на правом панно центральной стены включает натюрморт из садовых инструментов: на скамеечке лежат грабли, вилы, стоит плетеная корзина с цветами, лестница. Сложенные в стороне «отдыхающие» орудия земледельца и садовника подчеркнуто не тревожат обитателей чудесного сада: «Секирным земледелец стуком //Поющих птиц не разгонял» (Ломоносов, 1747) (26).
Из буклета ГЭ
На соседнем панно собраны принадлежности рыбака - удочки и сети. Семантика «уд» и сетей в поэзии конца XVIII века связана с «неволей соблазнов» житейских: «Коварство люты сети ставит // И златом к бедности влечет… // К погибели, котору сами // Себе в безумии плетут!»(27). Но гораздо чаще сети и уды означают любовные соблазны и коварства обольщения. Как, например, у М. Хераскова: «Зефиры, развевая // Власы ея прекрасны,// Прелестну сеть сплетали, // В котору уловляться // Сердца готовы были»(28). Возможно, оставленные без дела орудия ловитвы обещают искренность чувства - так, пастух, попав в сети к прекрасной пастушке, отбрасывает лук и уду:
Я бросил ныне лук, я бросил ныне уду:
Ни рыбы уж ловить, ни птиц стрелять не буду,
Не стану за зверьем гоняться по лесам;
Прикован нынче я к пастушкиным очам» (29).
Но не исключено, что отложенные в сторону сети просто ждут своего часа и служат напоминанием, предостережением.
Все перечисленные мотивы отягощены и морализаторским подтекстом. Цветы, срезанные и собранные в букеты, напоминают о быстротечности времени, о краткости наслаждения. «Цветам, красующимся токмо на увеселение человеку, даровала она (Природа - Л. В.) несколько часов или немного дней, будто бы нас уведомляя, что все блистающее с сияньем удобопроходит и в самой скорости увядает»(30). Сад, усыпанный благоухающими цветами, служил расхожей аллегорией «приятности», праздности, суетности, ведущей к Нищете. В нравоучительных рассуждениях ему противопоставлен каменистый, полный препятствий путь «полезности»(31). Значит, цветы и цветущие «благорастворенных климатов деревья» могут быть героями нравоучительных рассуждений, не связанных напрямую с чувствительными переживаниями.
Современный зритель, ошеломленный необычностью этого интерьера, богатством цвета и загадками фактуры, не сразу обращает внимание на собственно сюжетную сторону изображения (32). А она присутствует и вполне внятно заявлена сюжетами, в которых действуют птицы.
Надо сказать, что попугаи и павлины - герои не столько любовной лирики, сколько басен.
Павлину в баснях особенно досталось за «скаредные ноги», резкий голос и неумение летать. Все эти качества рисуются обычно по контрасту с роскошным оперением и служат поводом порассуждать, что нет людей совершенных, что рядом с добродетелями соседствуют пороки (33).
Эти экзотические птицы были наделены в поэзии XVIII века не слишком привлекательными чертами. Попугай глуп, навязчив: «Твердит с усердием докучным // Ему насвистанный напев» (Вяземский). Павлины и их сородичи петухи, фазаньи петухи и петухи нумидийские, эдемские индеи - спесивы, жадны, вспыльчивы (34). В переводе на человеческие роли - это разодетые кавалеры, богатые женихи, а в переводе на человеческие характеры - глупцы, невежды, гордецы. Даже если они становятся героями любовных сюжетов, то не идиллических, а комедийных.
Вошедший в кабинет сразу оказывается перед средним панно центральной стены, не заметить и не рассмотреть которое невозможно - оно всегда хорошо освещено расположенными напротив окнами: птица странной породы изогнула шею и внимательно разглядывает свое отражение в ручье. Мы знаем ее как героиню сказки, недовольную своей скромной внешностью и позаимствовавшую у лебедя шею, у цапли - голову, у журавля - ноги, у петуха - хвост.
Подобный сюжет был хорошо известен читающей публике XVIII века. Это, в первую очередь, многочисленные вариации на тему Эзоповой басни «Галка, подобравшая чужие перья». Среди самых известных - басни В. К. Тредиаковского «Ворона, чванящаяся своими перьями» (1752) и А. П. Сумарокова «Коршун в павлиньих перьях» (1760) (35). Вероятно, интересующий нас сюжет о птице, рядящейся чужие перья, может быть развернут и в направлении обольщения. Тогда свернутые уды и сети рядом со странной птицей вполне могут подразумевать предостережение, напоминание о коварстве любовных соблазнов. Но в репертуаре литературных сюжетов птица в чужих перьях служит преимущественно аллегорией пороков человеческой натуры. Так в басне Сумарокова коршун в павлиньих перьях оказывается чиновником, берущим взятки.
В предложенных аналогиях смущает лишь одно. Чудо-птица на панно слишком изящна, грациозна, даже лирична, чтобы быть коршуном, вороной, галкой. Ее скорее хочется сравнить с героиней басни А. Е. Измайлова «Происхождение и польза басни» (до 1814): в царские чертоги пришла Истина, но не была выслушана, поскольку явилась нагой. В другой раз Истина «подумала, пошла, // Но уж не голая как прежде: // в блестящей дорогой одежде, // Которую на час у вымысла взяла» (37). Истина, наряженная вымыслом, была услышана и стала желанной гостьей при дворе.
Скорее всего, загадочная птица и не подразумевает какое-то одно значение, но представительствует от имени многих, предлагая зрителю своебразную интеллектуальную игру, «остроумное …изобретение, которых мы подлинное значение проникать поставляем себе за удовольствие» (39).
В Стеклярусном кабинете «изображено» воздействие на чувства зрителя: щебечут птицы, расточают ароматы мирты и розы, обещают вкусовые наслаждения плоды, изысканные сочетания цветов радуют зрение; необычные отделочные материалы вызывают желание прикоснуться. Все это, вероятно, присутствует в художественной концепции интерьера и составляет область «наслаждений», «увеселений», которые при участии разумного восприятия обещают стать «полезными».
Л.В.Никифорова, профессор кафедры теории и истории культуры РГПУ им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург)
Примечания:
(6) Вдовин Г. От «личнóго» к «лúчному». К проблеме эволюции психологической проблематики русской портретописи XVIII - начала XIX века // Вопросы искусствознания. 1993. № 4. С. 12.
(9) Клементьев В. Г. Китайский дворец в Ораниенбауме. СПб., 1998. С. 73.
(26) Ломоносов М. В. Ода на день восшествия на всероссийский престол Елисаветы… // Русская поэзия XVIII века… Л., 1996. С. 34.
(27) Княжнин Я. Б. Утро // Там же. С. 102-103.
(28) Полезное увеселение. 1761. № 12. С. 285.
(29) Сумароков А. П. Ликаст // Трудолюбивая пчела. 1759, июль. С. 437.
30 О беспорочности и приятности деревенской жизни // Италианский Езоп или сатирическое повествование о Бертольде… СПб., 1782 (вторым тиснением). С. 195.
(31) О двух путях, по которым человек в сей временной жизни следует // Праздное время в пользу потребленное. - 1759, с генваря месяца. С. 219-222.
(32) В литературе, посвященной Стеклярусному кабинету, нам не удалось встретить каких-либо комментариев по поводу сюжетных композиций.
(33) Золотницкий В. Общество разновидных лиц или рассуждения о действиях и нравах человеческих. СПб., 1766. С. 16.
(34) Кантемир А. Ястреб, павлин и сова (1735); Леонтьев Н. В. «Петух и курица» (1766); Сумароков А. П. «Петух и жемчужное зерно» (1760); Херасков М. М. «Народы разные живут здесь на земли» (1766). Русская басня XVIII-XIX веков. Л., 1977.
(35) Праздное время в пользу употребленное. 1760, с июля месяца. С. 243-244.
(37) Русская басня XVIII-XIX веков. Л., 1977.
(39) Понятие о совершенном живописце // Мастера искусств об искусстве. Т. 6. … С.112.