Дюбуа (продолжение)
Предрасположение, на которое указывают все наблюдатели, на мой взгляд, нельзя считать вполне скрытым, вытекающим из одних только теоретических соображений, на основании известного логического рассуждения: так как не все люди заболевают от действия одинаковой причины, то нужно предположить, что у тех, которые заболели, было предрасположение. Нет, при тщательном изучении, мы можем доказать это предрасположение: это болезнь в зародыше, молодое растение, небольшое, для многих незаметное, но которое не может скрыться от внимания опытного глаза.
Наконец, мне думается, что при многих психопатических расстройствах тяжелого характера, наряду с частыми неудачами были и улучшения, даже выздоровления, достигнутые исключительно путем рациональной психотерапией.
Мне часто удавалось освобождать даже тяжелых ипохондриков от какой-нибудь бредовой идеи. Правда, большей частью, вместо нее всплывала другая; но все же это свидетельствует о некотором успехе логики. Я нисколько не отрицаю трудности этого пути. Мне известно, что ипохондрика, даже, если бы он был врачом, нельзя убедить при помощи лапаротомии, что у него нет опухоли в животе; тем не менее, всякий психиатр сделает, по крайней мере, попытку устранить бредовые идеи своих больных, утешить меланхолика. Мнения расходятся лишь относительно того, насколько заслуживает доверия такое психическое воздействие и насколько эта психотерапия теоретически обоснована.
У меланхоликов тоже возможно устранять бредовые представления рассуждением. Правда, подобный успех возможен большей частью только тогда, когда больной уже находится на пути к улучшению. Так, один коллега, страдавший меланхолией, осмысленно улыбнулся, когда я поставил ему следующий вопрос: «Кто больше компетентен судить о том, действительно ли вы потеряли вашу практику и стали нищим - вы, больной человек, или трое ваших коллег, которые в настоящее время пользуются цветущим здоровьем?» Он ответил: « Вероятно, трое здоровых». И действительно - выздоровление не заставило себя долго ждать. Я убежден, что на высоте болезни подобное внушение не оказало бы никакого действия на меланхолика. Но с какого момента начинается период улучшения?
Я не могу отделаться от мысли, что разумные уговоры способны оказать известное действие даже во время развития и на высоте меланхолии. Правда, это действие незначительно, едва заметно. Обыкновенно я говорю своим больным: я знаю, что из всего того, что я вам сегодня сказал, едва ли вы запечатлеете тысячную долю. Но из тысячных составляются сотые, десятые и единицы. Об уговорах можно сказать то же, что о клевете: всегда что-нибудь, да пристанет
Точно также мы можем достичь известных результатов при различных фобиях и навязчивых идеях, которые свойственны так наз., дегенерантам (по Маньяну). Многие из этих несчастных, к сожалению, неизлечимы, быть может не потому, что болезнь вообще связана с таким предсказанием, а лишь в силу того, что не в нашей власти растянуть лечение на долгие годы. Трудно, конечно, добиться улучшения, когда представления чересчур нелепы, безумны или когда опасения, овладевшие больным, глубоко коренятся в суеверных или религиозных воззрениях. Так мне предстояла трудная задача у одного господина, который был убежден, что попадет в ад за свои грехи. Напрасно пытался я доказать ему, что нынешний христианский Бог не так жесток, как Господь старого завета. Он оставался при уверенности, что сгорит в вечном огне, и я чувствовал действительно, что здесь ни к чему не приведут мои обычные фразы: «вооружитесь терпением»; «дело совсем не так плохо»; «к этому привыкают» и т.д.
Есть психопаты, которые всю свою жизнь проводят в ужаснейших мучениях, благодаря страхам, которые по самому незначительному поводу - при чтении газеты, встречи с похоронами, под влиянием сновидений или предсказаний других в смысле телепатии, под влиянием предчувствий - овладевают всецело их душой. Именно у этого рода больных поражает аналогия между суеверием и навязчивой идеец.
Часто путем терпеливого воспитания интеллекта все же удается устранить агарофобию, клаустрофобию, айхмофобию и пр. и фобофобию, сопровождающую все эти опасения.
При всех этих болезнях, которые я называю психоневрозами, т.е. при неврастении, истерии, истеро-неврастении, при легих и средних формах ипохондрии и меланхолии, при дегенеративных психозах с фобиями, при навязчивых мыслях и психопатиях, связанных с нравственными дефектами, я старался в течение 30-летней практики бороться при помощи одного лишь рассудка с представлениями, вызывающими аффект. И, к великой моей радости, я видел, как многие из этих психических ненормальностей таяли от дуновения такого воспитательного воздействия.
Так как я не психиатр, то не обладаю опытом относительно возможной действительности подобного лечения при настоящих психозах: при мании, периодическом помешательстве, кататонии и раннем слабоумии и при паранойе, то есть сумасшествии в тесном смысле слова. Но все же нельзя отрицать, что успокоительное слово психиатра может порой успокоить даже маньяка, и что дисциплина в заведении - это ведь тоже психический фактор - способна оказывать благотворное влияние на многие психозы. В известных случаях, удается путем доказательств искоренить бредовую идею. Так, мне удалось убедить одну девушку, страдающую ранним слабоумием, что она галлюцинирует, когда она утверждала, что в соседней комнате ее ругает соседка. Я показал ей пустую комнату, и она на это ответила совершенно правильно: «Я вижу, что ошибалась; быть может я ошибаюсь также и в прочих моих представлениях». Больная судила в этих случаях как здоровая, которая видит ошибку.
Наконец, мне думается, что при многих психопатических расстройствах тяжелого характера, наряду с частыми неудачами были и улучшения, даже выздоровления, достигнутые исключительно путем рациональной психотерапией.
Мне часто удавалось освобождать даже тяжелых ипохондриков от какой-нибудь бредовой идеи. Правда, большей частью, вместо нее всплывала другая; но все же это свидетельствует о некотором успехе логики. Я нисколько не отрицаю трудности этого пути. Мне известно, что ипохондрика, даже, если бы он был врачом, нельзя убедить при помощи лапаротомии, что у него нет опухоли в животе; тем не менее, всякий психиатр сделает, по крайней мере, попытку устранить бредовые идеи своих больных, утешить меланхолика. Мнения расходятся лишь относительно того, насколько заслуживает доверия такое психическое воздействие и насколько эта психотерапия теоретически обоснована.
У меланхоликов тоже возможно устранять бредовые представления рассуждением. Правда, подобный успех возможен большей частью только тогда, когда больной уже находится на пути к улучшению. Так, один коллега, страдавший меланхолией, осмысленно улыбнулся, когда я поставил ему следующий вопрос: «Кто больше компетентен судить о том, действительно ли вы потеряли вашу практику и стали нищим - вы, больной человек, или трое ваших коллег, которые в настоящее время пользуются цветущим здоровьем?» Он ответил: « Вероятно, трое здоровых». И действительно - выздоровление не заставило себя долго ждать. Я убежден, что на высоте болезни подобное внушение не оказало бы никакого действия на меланхолика. Но с какого момента начинается период улучшения?
Я не могу отделаться от мысли, что разумные уговоры способны оказать известное действие даже во время развития и на высоте меланхолии. Правда, это действие незначительно, едва заметно. Обыкновенно я говорю своим больным: я знаю, что из всего того, что я вам сегодня сказал, едва ли вы запечатлеете тысячную долю. Но из тысячных составляются сотые, десятые и единицы. Об уговорах можно сказать то же, что о клевете: всегда что-нибудь, да пристанет
Точно также мы можем достичь известных результатов при различных фобиях и навязчивых идеях, которые свойственны так наз., дегенерантам (по Маньяну). Многие из этих несчастных, к сожалению, неизлечимы, быть может не потому, что болезнь вообще связана с таким предсказанием, а лишь в силу того, что не в нашей власти растянуть лечение на долгие годы. Трудно, конечно, добиться улучшения, когда представления чересчур нелепы, безумны или когда опасения, овладевшие больным, глубоко коренятся в суеверных или религиозных воззрениях. Так мне предстояла трудная задача у одного господина, который был убежден, что попадет в ад за свои грехи. Напрасно пытался я доказать ему, что нынешний христианский Бог не так жесток, как Господь старого завета. Он оставался при уверенности, что сгорит в вечном огне, и я чувствовал действительно, что здесь ни к чему не приведут мои обычные фразы: «вооружитесь терпением»; «дело совсем не так плохо»; «к этому привыкают» и т.д.
Есть психопаты, которые всю свою жизнь проводят в ужаснейших мучениях, благодаря страхам, которые по самому незначительному поводу - при чтении газеты, встречи с похоронами, под влиянием сновидений или предсказаний других в смысле телепатии, под влиянием предчувствий - овладевают всецело их душой. Именно у этого рода больных поражает аналогия между суеверием и навязчивой идеец.
Часто путем терпеливого воспитания интеллекта все же удается устранить агарофобию, клаустрофобию, айхмофобию и пр. и фобофобию, сопровождающую все эти опасения.
При всех этих болезнях, которые я называю психоневрозами, т.е. при неврастении, истерии, истеро-неврастении, при легих и средних формах ипохондрии и меланхолии, при дегенеративных психозах с фобиями, при навязчивых мыслях и психопатиях, связанных с нравственными дефектами, я старался в течение 30-летней практики бороться при помощи одного лишь рассудка с представлениями, вызывающими аффект. И, к великой моей радости, я видел, как многие из этих психических ненормальностей таяли от дуновения такого воспитательного воздействия.
Так как я не психиатр, то не обладаю опытом относительно возможной действительности подобного лечения при настоящих психозах: при мании, периодическом помешательстве, кататонии и раннем слабоумии и при паранойе, то есть сумасшествии в тесном смысле слова. Но все же нельзя отрицать, что успокоительное слово психиатра может порой успокоить даже маньяка, и что дисциплина в заведении - это ведь тоже психический фактор - способна оказывать благотворное влияние на многие психозы. В известных случаях, удается путем доказательств искоренить бредовую идею. Так, мне удалось убедить одну девушку, страдающую ранним слабоумием, что она галлюцинирует, когда она утверждала, что в соседней комнате ее ругает соседка. Я показал ей пустую комнату, и она на это ответила совершенно правильно: «Я вижу, что ошибалась; быть может я ошибаюсь также и в прочих моих представлениях». Больная судила в этих случаях как здоровая, которая видит ошибку.