Номенклатурные фанфики
Поздоровавшись с усатым швейцаром, статский советник Моня Хрюндельсон вошёл в парадную доходного дома Кравца на набережной Екатерининского канала. Отправив камердинера Леонидыча в Елисеевский за долгожданными изысками, Моня припал замёрзшими ладонями к технической новинке тех лет - батареи парового отопления. Вглядываясь в покрытые инеем стёкла, он наблюдал картину оживлённого города в рождественский вечер. По заснеженной брусчатке елозили сани, счастливые чиновники средней руки тащили с базара пушистые ёлки, лоточники расхваливали свой товар, о чём-то оживлённо спорили загулявшие представители богемы у дверей ресторана, а грузный околоточный ходил туда-сюда, расправляя время от времени свои пышные бакенбарды.
Накинув персидский халат, Хрюндельсон расположился в вольтеровском кресле, почитывая срамные поэмы Баркова. Через час с небольшим вернулся запыхавшийся камердинер. "Ваше высокородие, ну вы представляете, - будто оправдываясь, объяснялся он, - народу в гастрономе вашем как в бочке сельдей! Ну я взял всё, как вы в списке указали". И с этими словами он прошёл с хозяином на кухню. Кряхтя от удовольствия, Леонидыч извлёк из двух больших обледенелых корзин: две банки икры, лососёвой и осетровой, балык, несколько видов сырокопчёной колбасы, малосольные огурцы и мочёные яблоки, оливки и маслины, сыры рокфор, бри, пармезан, шпроты, два литра столового вина №21 и столько же шустовского коньяку, да по бутылке вишнёвой наливки и цимлянского игристого, несколько плиток шоколада, банку вологодского сливочного масла, кусищи копчёных белуги и стерляди, два десятка пирожков с капустой и яйцом, большой пирог с визигою, ароматную кулебяку, баночку французской горчицы, три здоровенных тульских пряника и коробку шоколадных трюфелей. "Да, чуть не забыл, ваше высокородие!", - и с этими словами Леонидыч достал из-за пазухи свежайший ржаной каравай и пшеничную сайку.
"Ну ты молодец, вот это я понимаю! Держи пять рублей на водку и двадцать внучатам на подарки, заслужил!", - бодро сказал поражённый расторопностью камердинера Моня. Как было не уважить бодрого ветерана турецкой войны: столько офигительных историй рассказал он за годы службы хозяину про сидение на Шипке, гостеприимных болгарочек, бодрый марш на Царьград и болезненную обиду остановки под Адрианополем, когда уже через подзорные трубы виднелись минареты Айя-Софии.
"Это что-то совершенно невероятное! Ну ты представляешь, какой человек мой барин!", - утирая слёзы после очередной стопки в любимом ресторанчике на Невском, по старой привычке говорил Леонидыч своему однополчанину по Лейб-гвардии Финляндскому полку, так же как и он вернувшимся тридцать лет назад домой целым и невредимым, с нашивками старшего унтера и солдатским Георгием на груди.
--------------------
Дом отдыха сотрудников московского горкома принимал постояльцев на новогодние праздники. Череда вороных "Чаек" в то утро почти без остановки парковалась у заснеженного крыльца, по бокам которого, будто шеренгами почётного караула, стояли пушистые ели, уже достигшие пятиметровой высоты. "Дааа, вот эти сам лично сажал при открытии, ещё с Маленковым вместе", - вспоминал Моня Хрюндельсон, пока шофёр Саша из Ленинграда аккуратно искал место для служебной "Волги".
Проводив масляным взглядом предательски юную девушку со стойки информации, Моня не без удовольствия последовал за ней по лестнице. "Вот здесь у нас столовая, по коридору направо - комнаты с настольным теннисом, за ними - финская сауна с бассейном и бильярдные", - вежливо поясняла Моне улыбчивая комсомолка. "Ну я понял, давай показывай апартаменты", - попросил её Моня.
"Бааа, какие люди! И вы здесь, Моня!", - услышал наш герой за спиной. Обернувшись, он тут же был заключён в мощные объятия хорошего костюма и аромат итальянского парфюма первого зама Андропова. "Семён Кузьмич, что ж не предупредили, что тоже тут собираетесь печень сажать", - почти серьёзно пошутил Хрюндельсон, от неловкости момента протирая свои очки. "Да уж всё не то, - грустно ухмыльнулся Цвигун, - врачи уже на диету посадили. Как в своё время Пётр Первый их называл, так и я - запретительные человеки". "Дааа, понимаю, ну вы не серчайте, вечером жду в номере, - ответил Моня, - давно не виделись, заходите на рюмку чая, как говорится!".
Спустя два часа, проводив из номера поправлявшую костюм и причёску раскрасневшуюся комсомолку, Моня остался весьма довольным её познаниями в Уставе ВЛКСМ и недавно обновлённой Конституции СССР. "Блииин, я же про Сашу забыл, уже в буфете наверняка, зараза", - думал Хрюндельсон, спускаясь по прохладной от сквозняков лестнице на первый этаж корпуса. Предчувствие не обмануло опытного партийного работника: заметно повеселевший Саша уже что-то втирал смущённой буфетчице, а перед ним стояла почти полная пепельница и почти пустой пузырь "Московской", слава Богу нестандартного объёма на 375 грамм. "Дорогой, ну что ж такое, только приехали, а уже штаб Смольного организовал, про меня забыл", - ласково заметил Моня, долив в оперативно предоставленную буфетчицей рюмку остатки александровского пира. "Ну, с приездом нас!", - кряхтя поморщившись выпалил Моня, перед тем, как закусить бутербродом со шпротами, огурцами, сливочным маслом и укропом на белом хлебе. Саша закурил "Новость" с барского плеча, дав и Моне одну сигаретку.
"Слухай, такое дело, - сказал, выдыхая облако никотина в увешанный праздничной мишурой потолок Хрюндельсон, - тут непростые люди собрались, и среди них оказался один весьма важный чин из конторы, можно сказать второй". "Да что вы говорите!", - чуть не икнув от испуга, брякнул Саша. "Да ладно, нормально всё будет, не ссы! Лучше давай ещё по одной. Девушка, будьте добры!". Снова чокнувшись, почти что коллеги закусили на этот раз бутербродами с сёмгой. "Нам бы пельменей сибирских ещё, организуете, барышня?", - уже весьма бодро попросил Моня. Далее, он продолжил.
"Так вот, - дожёвывая дары Охотского моря, продолжал Моня, - Семён Кузьмич сегодня вечером мною приглашён в номер, тебя тоже жду, он не с пустыми руками придёт, наверняка и с адъютантом ещё, таким людям наедине оставаться не полагается. Ты же мне довольно много охуительных историй рассказывал, не так ли? Про твою долгую работу в газетах знаю, сам читал, хороший слог, да и язык у тебя подвешен, это хорошо."
Тут как раз подали пельмешки с пылу с жару. "Вот это заебись!", - хрюкнул Моня, закусывая третью рюмку. "Так вот, - продолжал он, взирая на всё более охреневавшего Сашу, - вполне вероятно, что и Кузьмич о моих сотрудниках в курсе, в том числе и о тебе, с работами ознакомлен и так далее. Могу устроить, чтобы ты в свободное от верчения баранки время писал сценарии для центрального телевидения. Всякие там фильмы-хуильмы, Лапин возражать не будет, он человек зависимый. Лишняя сотка в месяц не помешает, а может, и две сотки, как погон ляжет, как говорится. Как раз на румынскую стенку накопишь, на финский унитаз, да и закончишь с кооперативными взносами года через полтора такими темпами".
Саша настолько был в ауте, что и забыл про тлеющую сигарету. "Ай, блять!", - это она обожгла ему пальцы. Спешно забычковавшись, он понял, что такие предложения делают только раз, пока коммунизм не наступит. "Тебя, кстати, как по батюшке? - Леонидович...- Ну вот и прекрасно", - выяснил Моня, в очередной раз чокаясь с окрылённым подчинённым.
Кое-как они дотянули до вечера. Подкрадывалось противное чувство отрезвления, когда начал пить днём, а не ближе к ночи. Не растерявшись, они слегка продолжили. Вот, в дверь постучали. Семён Кузьмич, судя по улыбке и легчайшему шлейфу, тоже был тёпленьким. Рослый адъютант в этом плане не отставал от командира.
--------------------
Подошвы тёплых финских ботинок хрустели на подмосковном снегу. До ведомственного санатория пару раз в час доносился шум электрички савёловского направления.
"Ну как, Моня, вам обновка?", - покашливая, осведомился Семён Кузьмич. "Благодарствую, весьма достойно! В универмаге на Водном такое не выбрасывают", - будто виновато улыбаясь, отвечал Хрюндельсон. "А знаете, ваш Саша меня впечатлил. Со сталинских времён в органах служу, а таких бездонных глоток не встречал. Школа ленинградской журналистки, так сказать!", - хихикнул Цвигун, комкая снежок, которым тут же запустил в ближайшую берёзу. "Дааа, эти ребята умеют. Прошлым летом был в колыбели революции, так он такое в ресторане на Невском устроил, что меня, старика, аж гордость пробила, какие нынче комсомольцы выросли. Вы как, берёте его во внештатные, обрадовать человека-то?", - вкрадчиво осведомился Моня, доставая из кармана польской дублёнки пачку "Мальборо".
Семён Кузьмич, стрельнув у Хрюндельсона сигарету, хоть и врачи запрещали, предложил ему присесть на лавку в беседке, укрытой полуметровым слоем снега. Белоснежность и тишина вокруг слепили да оглушали. "Знаешь, Моня, я человек осторожный, надо бы этого перца ещё по нашей линии проверить, как говорится, бережёного служба собственной безопасности бережёт. А то окажется вдруг, что отказники есть среди близких знакомых или поклонники оттепельных толстых журналов, ну или того паче всякие добры молодцы из прибалтийских лесов да карпатских перевалов". "Обижаете, Семён Кузьмич, - конфузясь, ответил Моня, - его до того, как в таксопарк горкомовский определили, вдоль и поперёк обследовали, даже в самых труднодоступных местах, гришинским я доверяю, да и вообще, я же ещё Щербакова с Поповым застал, школа старая". "Да, Моня, но и ты меня пойми. Впрочем, подработка у него будет без доступа, более-менее литературная основа для передач Лапина, не такой уж и рисковый для нас уровень в плане возможной утечки. О, смотри, какие снегири!", - заметил, указывая рукой наверх Цвигун.
На пушистых от продолжавшейся с ночи метели ветках ели прыгали красногрудые птички божьи. "Надо бы им сала после ужина в кормушку положить", - думал Моня, бычкуя импортной сигаретой в урну.
Неторопливо дойдя до дверей корпуса, Моня по маленковской привычке отдал честь дежурному офицеру, хоть и оба были в штатском. "Даааа, старая у меня школа, всё не меняюсь", - думал Хрюндельсон, отправляясь под руку с дорогим знакомым в гостеприимный буфет. "Верочка, - ласково попросил Цвигун, - сделай нам как вчера, будь добра!". Услужливая буфетчица мигом усадила гостей за маленький столик, принесла салфетки и свежие судки с солью, горчицей, перцем, уксусом и подсолнечным, а также два стакана с компотом и бутылку армянского пятизвёздочного. "Нам бы пепельницу ещё!", - масляно глядя на Верочку, попросил Моня, вспоминая её вчерашнюю переэкзаменовку в кулуарах его полулюкса. Ответы барышни по поводу решений последнего пленума ЦК ВЛКСМ и особенностей обновлённой Конституции РСФСР оставили у горкомовского работника чувство глубокого удовлетворения.
Массивная хрустальная пепельница продолжала наполняться окурками, пока на скатерти возникли сырная и мясная нарезки, оливки и маслины, красная икра со сливочным маслом, ароматные пирожки с куриными потрошками, паштет из гусиной печени. Хряпнув по первой и второй, аппетитно закусив, Моня, повеселев, попросил фирменных буфетных пельменей с бараниной.
Цвигун был немного грустен. "Тяжко ему, хорошо, что я не на его месте, да ещё столько лет", - размышлял Моня, выдыхая дым импортных сигарет под украшенный новогодней мишурой потолок просторного зала, за окнами которого мягко падал пушистый снег, бережно окутывая ветки ёлок, посаженных у входа в санаторий ещё при Маленкове. По телевизору повторяли показ "Песни года", и под соловьиное пение Толкуновой Хрюндельсона посетила сладкая дрёма.