Шарик -"антисемит" (интересно о Жмеринке)
Оригинал взят у narvasadataa в Шарик -"антисемит" (интересно о Жмеринке).
Интересные воспоминания о еврейской Жмеринке, железнодорожном вокзале, жителях городка...
Дело было в городке Жмеринке, где в своём частном доме с садом на 10 сотках недалеко от вокзала, в тихом переулке Павлова проживала моя бабушка. Дом построил дед, трагически погибший в 1921 году.
Бабушка была нелегальной модисткой. Шила женщинам безо всякой лицензии и налогов модные платья на дореволюционной швейной машинке Зингер и одна поставила на ноги трёх дочерей. Время от времени, по доносам завистливых соседей, приходил инспектор по налогам Бейдер Блюмин, делал обыск, но машинку не находил, так как бабушка успевала её спрятать. Союзником бабушки был наш белый дворняга Шарик. Днём он послушно сидел на цепи, ожидая инспектора, а ночью бегал по своим собачьим делам. Шарик обожал бабушку, хотя кормила она его всегда скисшим супом, кашей и куриными косточками по воскресеньям. Бабушка Тося выбрала Шарика, когда он был ещё слепым щеночком. Он проявил жизнеспособность тем, что растолкал своих собачьих братиков и сестричек, помещённых на донышко перевернутого ведра. Вторым признаком, повлиявшим на выбор бабушки, было чёрное нёбо во рту собачки.
Что происходило в его собачьей голове не знаю, но Шарик мастерски распознавал евреев, которых в 50 годах XX века жило в Жмеринке предостаточно. Они торговали в ларьках и магазинах, работали врачами и ювелирами, дети их учились в отдельной еврейской школе №3, а еврей Яша играл на скрипке в прокуренной пивной за деньги. Сами же евреи скученно проживали в своём “гетто” возле Госкино. “Гетто” - это чисто национальное поселение евреев в центре города. Жили они там добровольно, без канализации, туалетов и других удобств. Помои выливали прямо на улицу и над зловонными лужами носились жирные зелёные мухи. Но были и такие семьи евреев, что арендовали дома, в которых проживали длительное время. После войны многие из них получили квартиры в новостройках.
Арендовал полдома у сестры моей бабушки - Кати еврейский раввин в том же переулке. Раввин был старый и добрый.Часто я видел, как он со своей женой сидел летом у открытого окна и ел суп с курочкой. Он всегда приглашал меня к окну и давал отрубленную по колено жёлтую куриную лапку. На вид она была страшная, обтянутая шкуркой и несъедобная. Лапку я относил Шарику. Шарик ловил мух, пчёл , я ему часто таскал куриные яйца из бабушкиного сарая, где добросовестно неслись курочки. Жизнерадостный пёс с удовольствием давал лапу, бегал по саду, охранял курочек, дом, сад и не больно кусался. Думаю, что психически Шарик был здоров, а его интерес к евреям была связан с психотравмой, полученной в ранней собачей юности от еврея Блюмина. Налоговый инспектор Блюмин, разозлённый неудачными походами к бабушке, навёл жмеринского гыцеля (живодёра) и Шарик оказался на живодёрне. Свой последний летний вечер Шарик и ещё три несчастных собаки проводили в тесной будке на краю городка, возле кирпичного завода. Бабушка выкупила своего друга за 15 рублей, бутылку водки и буханку белого хлеба.
По тем временам плата за собачью жизнь довольно большая, как и непомерная радость спасённого “антисемита”.
Шарик стал широко известен как «антисемит» после того как покусал бабушкиного соседа - раввина, имевшего неосторожность пробраться в чужой сад за яблоками.
Рёв покусанного раввина и скорость, которую он развил удирая от Шарика, во многом превзошли гудки и скорость паровозов, тащивших неустанно поезда через Жмеринку. Может, Шарик выполнил просто свой долг сторожа и защитил свою территорию? Возможно. Но как тогда объяснять такой случай?
Помню, я часто дразнил еврея Сёмэлэ. Привязывал к рыболовной лёске кошелёк и забрасывал Сёме на огород. Когда Сёма нагибался за кошельком, я, спрятавшись за Семиным забором в кустах, тянул за леску и давал дёру. Однажды Сёмэле погнался за мной с пилой-ножовкой, и я мчался по переулку, как скорый поезд. Спас меня от верной распиловки отважный Шарик. Всё теперь начало происходить в обратном порядке - Сёмэлэ с криком бежал по переулку, а мой спаситель Шарик рвал ему халат и хватал за икры. Жмеринские евреи знали нашего отважного Шарика и боялись, Все их попытки подкупить собаку куриными варёными ножками без мяса - провалились. Интересно, что Шарик был лоялен к русским и полякам.
Бабушка была обрусевшей полькой из рода Извенских. Украинской речи я не помню. Жмеринка была узловой железнодорожной станцией и в городке проживали, в основном, русские, евреи и поляки. Украинцы же, преимущественно, проживали в сёлах. Во всяком случае, украинская речь, в отличии польской и еврейской, в моём сознании не запечатлелась. Евреев мы не любили и при случае всегда ходили бить их в еврейскую школу. Однако, били больше от скуки, а не от злобы.
Однажды, где-то в году 1953, через нашу станцию проходили платформы с металлоломом - оружием, которое массово сдавали побитые советской властью бандеровцы. Оружие везли на переплавку, поэтому оно было испорчено, но попадалось и целое. Составы охранялись, однако все уважающие себя пацаны обзавелись оружием. Я самолично, с риском для юной жизни, вытащил из под носа стрелка ВОХР: пистолет « Вальтер», «ТТ» ,обрез, и кортик, а было мне всего неполных девять лет. Охранники, бывало, по менее важным хищениям с составов огонь открывали по пацанам, когда они уголь или сахарный буряк сталкивали с вагонов.
С оружием мы чувствовали себя героями и “взяли в плен” перепугавшихся однолеток с еврейской школы. Отобрав у них роскошные бутерброды, заботливо приготовленные родителями, мы “пленников” отпустили. На следующий день в школе и домах милиция проводила повальные обыски изымая, добытое нами с риском для жизни, оружие. Это уже была серьёзная травма для детских задниц, по которым неоднократно прошлись родительские ремни. Евреи ,наверное, также получали негативные эмоции от наших глупых шалостей.
Жмеринский вокзал был шикарный, так как был построен ещё при российском самодержце Николае II. В ресторане вокзала висела огромная бронзовая с хрустальными нитями люстра, а в центре зала блестел никелем 10-ведёрный самовар, из которого посетителям наливали чай. Вокзальные туалеты и парикмахерскую украшала белая керамика с золотистыми вензелями и огромные зеркала. В парикмахерской работали евреи. Нас они гоняли немилосердно и было за что. На вокзал вход был платный - 1 рубль. Мы пробирались на вокзал тайно, через тоннели, перелезали через остроконечные кованные решетки и попадали на крытый перрон. Тихо открывали огромную дверь с медной ручкой и попадали в насыщенный запахом одеколона зал парикмахерской. Там издавали победный клич, портили громко воздух и давали дёру. Мой друг Вовка, во время бегства, напоролся на острый конец вокзальной решетки и заорал посильнее покусанного раввина. Напуганные нечеловеческим Вовкиным рёвом парикмахеры прекратили преследование и повернули назад, а орущего Вовку снимали с железного кола подоспевшие на крик путейцы. Шрам у него и боязнь парикмахеров остались на всю жизнь.
Регулярно нас, послевоенных пацанов, окатывал водой торговавший газировкой Изя. С ним, жарким летом, проходили постоянные баталии. Десять - пятнадцать малолеток 7- 9 лет отроду выстраивались к его ларьку в очередь и каждый просил стакан газировки без сиропа. Стакан чистой газировки (без сиропа) стоил 1 копейку, а с сиропом - 3 копейки.
Наконец, лысый Изя терял терпение. Он мыл невозмутимо очередной стакан, наливал из краника холодную газ-водичку, потом, резко протягивая руку, выплёскивал воду в лицо очередному нахалёнку. Мы знали эту хитрость, но терпеливо стояли и дожидались Изиного «душа». Думаю, делал Изя это не от злости, а с целью разогнать малолетних «хулиганов», так как наша шумная очередь отпугивала настоящих покупателей и мешала делать бизнес. Изю мы доставали регулярно, как и парикмахеров.
Однажды пацаны упросили меня взять с собой Шарика. “Антисемит” гнал Изю до самого “гетто”, а мы первый раз пили от пуза холодную газировку с сиропом и совершенно бесплатно. Читатель может подумать, на основании моих воспоминаний, что в городке процветал антисемитизм. Нет, Жмеринка была многонациональным городком, “набитым” русскими, обрусевшими поляками и евреями. Все жили мирно, во взаимном уважении и успокаивались на разных кладбищах. Правда, одна особенность была - евреев хоронили сидя и без гробов.
В послевоенное время, летом детям нечем было заняться и все, кто не попал в пионерский лагерь, сидели в городской библиотеке или болтались по маленькому городскому пятачку, творя разные шалости не только евреям, а всем взрослым без исключения. А о евреях я написал исключительно потому, что вспомнил Шарика.
Шарик не изменил своих привычек до самой смерти. Похоронил я его в бабушкином саду под яблоней, которую так неудачно “обнёс” сосед - раввин.
P.S. Приношу извинить меня и не обвинять в украинофобии. Украинцев я не упомянул в своём рассказике, поскольку детская память несовершенна и помню я коренных жителей Украины исключительно по Жмеринским ярмаркам, куда они съезжались из окрестных сёл.
М. Извенский
Интересные воспоминания о еврейской Жмеринке, железнодорожном вокзале, жителях городка...
Дело было в городке Жмеринке, где в своём частном доме с садом на 10 сотках недалеко от вокзала, в тихом переулке Павлова проживала моя бабушка. Дом построил дед, трагически погибший в 1921 году.
Бабушка была нелегальной модисткой. Шила женщинам безо всякой лицензии и налогов модные платья на дореволюционной швейной машинке Зингер и одна поставила на ноги трёх дочерей. Время от времени, по доносам завистливых соседей, приходил инспектор по налогам Бейдер Блюмин, делал обыск, но машинку не находил, так как бабушка успевала её спрятать. Союзником бабушки был наш белый дворняга Шарик. Днём он послушно сидел на цепи, ожидая инспектора, а ночью бегал по своим собачьим делам. Шарик обожал бабушку, хотя кормила она его всегда скисшим супом, кашей и куриными косточками по воскресеньям. Бабушка Тося выбрала Шарика, когда он был ещё слепым щеночком. Он проявил жизнеспособность тем, что растолкал своих собачьих братиков и сестричек, помещённых на донышко перевернутого ведра. Вторым признаком, повлиявшим на выбор бабушки, было чёрное нёбо во рту собачки.
Что происходило в его собачьей голове не знаю, но Шарик мастерски распознавал евреев, которых в 50 годах XX века жило в Жмеринке предостаточно. Они торговали в ларьках и магазинах, работали врачами и ювелирами, дети их учились в отдельной еврейской школе №3, а еврей Яша играл на скрипке в прокуренной пивной за деньги. Сами же евреи скученно проживали в своём “гетто” возле Госкино. “Гетто” - это чисто национальное поселение евреев в центре города. Жили они там добровольно, без канализации, туалетов и других удобств. Помои выливали прямо на улицу и над зловонными лужами носились жирные зелёные мухи. Но были и такие семьи евреев, что арендовали дома, в которых проживали длительное время. После войны многие из них получили квартиры в новостройках.
Арендовал полдома у сестры моей бабушки - Кати еврейский раввин в том же переулке. Раввин был старый и добрый.Часто я видел, как он со своей женой сидел летом у открытого окна и ел суп с курочкой. Он всегда приглашал меня к окну и давал отрубленную по колено жёлтую куриную лапку. На вид она была страшная, обтянутая шкуркой и несъедобная. Лапку я относил Шарику. Шарик ловил мух, пчёл , я ему часто таскал куриные яйца из бабушкиного сарая, где добросовестно неслись курочки. Жизнерадостный пёс с удовольствием давал лапу, бегал по саду, охранял курочек, дом, сад и не больно кусался. Думаю, что психически Шарик был здоров, а его интерес к евреям была связан с психотравмой, полученной в ранней собачей юности от еврея Блюмина. Налоговый инспектор Блюмин, разозлённый неудачными походами к бабушке, навёл жмеринского гыцеля (живодёра) и Шарик оказался на живодёрне. Свой последний летний вечер Шарик и ещё три несчастных собаки проводили в тесной будке на краю городка, возле кирпичного завода. Бабушка выкупила своего друга за 15 рублей, бутылку водки и буханку белого хлеба.
По тем временам плата за собачью жизнь довольно большая, как и непомерная радость спасённого “антисемита”.
Шарик стал широко известен как «антисемит» после того как покусал бабушкиного соседа - раввина, имевшего неосторожность пробраться в чужой сад за яблоками.
Рёв покусанного раввина и скорость, которую он развил удирая от Шарика, во многом превзошли гудки и скорость паровозов, тащивших неустанно поезда через Жмеринку. Может, Шарик выполнил просто свой долг сторожа и защитил свою территорию? Возможно. Но как тогда объяснять такой случай?
Помню, я часто дразнил еврея Сёмэлэ. Привязывал к рыболовной лёске кошелёк и забрасывал Сёме на огород. Когда Сёма нагибался за кошельком, я, спрятавшись за Семиным забором в кустах, тянул за леску и давал дёру. Однажды Сёмэле погнался за мной с пилой-ножовкой, и я мчался по переулку, как скорый поезд. Спас меня от верной распиловки отважный Шарик. Всё теперь начало происходить в обратном порядке - Сёмэлэ с криком бежал по переулку, а мой спаситель Шарик рвал ему халат и хватал за икры. Жмеринские евреи знали нашего отважного Шарика и боялись, Все их попытки подкупить собаку куриными варёными ножками без мяса - провалились. Интересно, что Шарик был лоялен к русским и полякам.
Бабушка была обрусевшей полькой из рода Извенских. Украинской речи я не помню. Жмеринка была узловой железнодорожной станцией и в городке проживали, в основном, русские, евреи и поляки. Украинцы же, преимущественно, проживали в сёлах. Во всяком случае, украинская речь, в отличии польской и еврейской, в моём сознании не запечатлелась. Евреев мы не любили и при случае всегда ходили бить их в еврейскую школу. Однако, били больше от скуки, а не от злобы.
Однажды, где-то в году 1953, через нашу станцию проходили платформы с металлоломом - оружием, которое массово сдавали побитые советской властью бандеровцы. Оружие везли на переплавку, поэтому оно было испорчено, но попадалось и целое. Составы охранялись, однако все уважающие себя пацаны обзавелись оружием. Я самолично, с риском для юной жизни, вытащил из под носа стрелка ВОХР: пистолет « Вальтер», «ТТ» ,обрез, и кортик, а было мне всего неполных девять лет. Охранники, бывало, по менее важным хищениям с составов огонь открывали по пацанам, когда они уголь или сахарный буряк сталкивали с вагонов.
С оружием мы чувствовали себя героями и “взяли в плен” перепугавшихся однолеток с еврейской школы. Отобрав у них роскошные бутерброды, заботливо приготовленные родителями, мы “пленников” отпустили. На следующий день в школе и домах милиция проводила повальные обыски изымая, добытое нами с риском для жизни, оружие. Это уже была серьёзная травма для детских задниц, по которым неоднократно прошлись родительские ремни. Евреи ,наверное, также получали негативные эмоции от наших глупых шалостей.
Жмеринский вокзал был шикарный, так как был построен ещё при российском самодержце Николае II. В ресторане вокзала висела огромная бронзовая с хрустальными нитями люстра, а в центре зала блестел никелем 10-ведёрный самовар, из которого посетителям наливали чай. Вокзальные туалеты и парикмахерскую украшала белая керамика с золотистыми вензелями и огромные зеркала. В парикмахерской работали евреи. Нас они гоняли немилосердно и было за что. На вокзал вход был платный - 1 рубль. Мы пробирались на вокзал тайно, через тоннели, перелезали через остроконечные кованные решетки и попадали на крытый перрон. Тихо открывали огромную дверь с медной ручкой и попадали в насыщенный запахом одеколона зал парикмахерской. Там издавали победный клич, портили громко воздух и давали дёру. Мой друг Вовка, во время бегства, напоролся на острый конец вокзальной решетки и заорал посильнее покусанного раввина. Напуганные нечеловеческим Вовкиным рёвом парикмахеры прекратили преследование и повернули назад, а орущего Вовку снимали с железного кола подоспевшие на крик путейцы. Шрам у него и боязнь парикмахеров остались на всю жизнь.
Регулярно нас, послевоенных пацанов, окатывал водой торговавший газировкой Изя. С ним, жарким летом, проходили постоянные баталии. Десять - пятнадцать малолеток 7- 9 лет отроду выстраивались к его ларьку в очередь и каждый просил стакан газировки без сиропа. Стакан чистой газировки (без сиропа) стоил 1 копейку, а с сиропом - 3 копейки.
Наконец, лысый Изя терял терпение. Он мыл невозмутимо очередной стакан, наливал из краника холодную газ-водичку, потом, резко протягивая руку, выплёскивал воду в лицо очередному нахалёнку. Мы знали эту хитрость, но терпеливо стояли и дожидались Изиного «душа». Думаю, делал Изя это не от злости, а с целью разогнать малолетних «хулиганов», так как наша шумная очередь отпугивала настоящих покупателей и мешала делать бизнес. Изю мы доставали регулярно, как и парикмахеров.
Однажды пацаны упросили меня взять с собой Шарика. “Антисемит” гнал Изю до самого “гетто”, а мы первый раз пили от пуза холодную газировку с сиропом и совершенно бесплатно. Читатель может подумать, на основании моих воспоминаний, что в городке процветал антисемитизм. Нет, Жмеринка была многонациональным городком, “набитым” русскими, обрусевшими поляками и евреями. Все жили мирно, во взаимном уважении и успокаивались на разных кладбищах. Правда, одна особенность была - евреев хоронили сидя и без гробов.
В послевоенное время, летом детям нечем было заняться и все, кто не попал в пионерский лагерь, сидели в городской библиотеке или болтались по маленькому городскому пятачку, творя разные шалости не только евреям, а всем взрослым без исключения. А о евреях я написал исключительно потому, что вспомнил Шарика.
Шарик не изменил своих привычек до самой смерти. Похоронил я его в бабушкином саду под яблоней, которую так неудачно “обнёс” сосед - раввин.
P.S. Приношу извинить меня и не обвинять в украинофобии. Украинцев я не упомянул в своём рассказике, поскольку детская память несовершенна и помню я коренных жителей Украины исключительно по Жмеринским ярмаркам, куда они съезжались из окрестных сёл.
М. Извенский