МЕТАФИЗИКА. часть 7 глава 6
Оригинал взят у pokrish_kin в МЕТАФИЗИКА. часть 7 глава 6
Даю опять слово Ильенкову и его исследованию:
«Второй «кит», второй логический устой его - экономия как верховный принцип космоса и мышления.
И если равновесие является для махистов идеалом и целью всего мирового процесса, то экономия оказывается единственным и универсальным средством ее достижения: «Формы подвижного равновесия, издавна вызывавшие идею объективной целесообразности (солнечная система, круговорот земных явлений, процесс жизни), образуются и развиваются именно в силу сбережения и накопления присущей им энергии, - в силу их внутренней экономии».
Это пишет «товарищ Суворов» («товарищем» этого мыслителя подчеркнуто именует Ленин, иронизируя над Плехановым и Богдановым; Плеханов, критикуя махизм Богданова, так же подчеркнуто именовал его «господином Богдановым», а тот очень обижался). А «товарищ Базаров» в тех же «Очерках» поясняет: «Принцип «наименьшей траты сил», положенный в основу теории познания Махом, Авенариусом и многими другими, является поэтому несомненно «марксистской» тенденцией в гносеологии. В этом пункте Мах и Авенариус, отнюдь не будучи марксистами, стоят гораздо ближе к Марксу, чем патентованный марксист Г. В. Плеханов со своей сальто-витальной гносеологией» .
В чем же эта «близость»? А очень просто: «У Маркса есть «экономия». У Маха есть «экономия». Действительно ли «несомненно», что между тем и другим есть хоть тень связи?» - комментирует это рассуждение Ленин.
И он терпеливо объясняет Базарову и Суворову (имея в виду, разумеется, не столько их, сколько их читателей), что если тут хоть какая-то «тень связи» и есть, то она исчерпывается словечком, термином «экономия». «Связь» тут чисто вербальная и только вербальная.
В оценке той «логики», с помощью которой русские махисты совершают свои открытия, Ленин категоричен и беспощаден. Процитировав тираду Богданова: «Всякий акт общественного подбора представляет из себя возрастание или уменьшение энергии того общественного комплекса, к которому он относится..,» и т. д.,- Ленин подытоживает: «И подобный несказанный вздор выдается за марксизм! Можно ли себе представить что-нибудь более бесплодное, мертвое, схоластичное, чем подобное нанизывание биологических и энергетических словечек, ровно ничего не дающих и не могущих дать в области общественных наук? Ни тени конкретного экономического исследования, ни намека на метод Маркса, метод диалектики...»
Пустословие, забавы со словами, с терминами и символами - ничего другого тут и в помине нет. И уж подавно нет того «философского углубления» марксистского учения, на которое претендуют Богданов и его друзья.
Экономия повсюду, везде и на всем: и экономия денег, и экономия усилий мысли, и (помните Марс?) экономия страданий жертв истребительной войны. В таком «обобщенно-философском» смысле термин «экономия» и превращается в простой ярлык, который можно спокойно навешивать на любое явление, на любой процесс, нимало не заботясь об исследовании этого конкретного явления или процесса.
Вот этот тип философствования, претендующий на «подлинно-научный синтез всех частных обобщений», и вызывает у Ленина с трудом сдерживаемый гнев: «Богданов занимается вовсе не марксистским исследованием, а переодеванием уже раньше добытых этим исследованием результатов в наряд биологической и энергетической терминологии. Вся эта попытка от начала до конца никуда не годится, ибо применение понятий «подбора», «ассимиляции и дезассимиляции» энергии, энергетического баланса и проч. и т. п. в применении к области общественных наук есть пустая фраза. На деле никакого исследования общественных явлений, никакого уяснения метода общественных наук нельзя дать при помощи этих понятий».
Но это не просто пустословие. Оно сознательно противопоставляется фундаментальным принципам материалистической диалектики. И если равновесие - прежде всего махистское антипонятие категории противоречия, то экономия самым недвусмысленным образом противополагается диалектико-материалистическому пониманию истины.
Экономия, превращенная в принцип научного мышления, в принцип гносеологический, именуется принципом «наименьшей траты сил», иногда - принципом «простоты». Принцип этот удобен еще и тем, что про него вспоминают там, где это удобно, и забывают там, где обстоятельства применять его не позволяют.
Ленин ставит краткий и точный диагноз: «...принцип экономии мышления, если его действительно положить «в основу теории познания», не может вести ни к чему иному, кроме субъективного идеализма. «Экономнее» всего «мыслить», что существую только я и мои ощущения, - это неоспоримо, раз мы вносим в гносеологию столь нелепое понятие.
«Экономнее» ли «мыслить» атом неделимым или состоящим из положительных и отрицательных электронов? «Экономнее» ли мыслить русскую буржуазную революцию проводимой либералами или проводимой против либералов? Достаточно поставить вопрос, чтобы видеть нелепость, субъективизм применения здесь категории «экономии мышления».
Эрнст Мах и сам, когда он мыслит в качестве физика, «истолковывает» свой принцип так, что от него, по существу, ничего не остается. «Например, в «Учении о теплоте» Мах возвращается к своей любимой идее об «экономической природе» науки (стр. 366 второго немецк. изд.). Но, тут же добавляет он, мы хозяйничаем не ради хозяйства (366; повторено 391): «цель научного хозяйства есть возможно более полная... спокойная... картина мира» (366)... Экономность мышления в такой связи есть просто неуклюжее и вычурно-смешное слово вместо: правильность. Мах путает здесь, по обыкновению, а махисты смотрят и молятся на путаницу!» 1
Для русских махистов «экономия мышления»- высшее достижение «философии современного естествознания», которое надлежит неукоснительно применять к анализу социальных явлений. Тогда этот анализ будет «точным», безошибочным.
Чтобы завершить разговор об этом принципе, приведем авторитетное свидетельство штатного летописца позитивистских блужданий в этом вопросе, апологета «Венского кружка» - Виктора Крафта. Рассказывая о новейших попытках К. Поппера «дать «прецизионную формулировку» понятия простоты», он констатирует: «Простота играет решающую роль во всем доныне существующем эмпиризме начиная от Кирхгофа, у Маха и Авенариуса в виде «экономии мышления», а также в конвенционализме начиная от Пуанкаре. Она должна определять выбор между гипотезами и теориями. Однако все до сих пор имевшие место попытки разъяснить, в чем же, собственно, состоит эта простота, а также установить мерило простоты успехом не увенчались. То, что характеризуется как простое, выглядит таковым отчасти с практической точки зрения (как «экономия мышления»), отчасти - с точки зрения эстетической и уж во всяком случае с внелогической точки зрения. Что надлежит понимать под простотой (Читатель должен иметь в виду, что в позитивистском лексиконе «практическая точка зрения» означает совсем не то, что в словаре марксизма. У позитивистов «практический» взгляд на вещи означает узкопрагматический, сиюминутный взгляд, не имеющий никакого отношения к теоретическому и никогда не могущий с ним совпадать. Тут это значит: с точки зрения сегодняшней «выгоды» или «пользы» мы имеем право расценивать как простое то, что с точки зрения теоретической (логической), является сложным и даже сверхсложным. И наоборот, разумеется) в логическом смысле, Поппер пытается определить с помощью степени фальсифицируемости. Насколько широко применимо на деле такое понятие простоты, из его кратких разъяснений на этот счет с достаточной ясностью понять нельзя, тут еще лишь предстоит тщательное исследование...»
Прошло больше ста лет, а «философия современного естествознания» так и не смогла вразумительно объяснить людям, что же надлежит понимать под «экономией мышления» (или под «простотой»). Очень уж непростой оказалась эта их «простота».
Единственное определение, которое можно при желании извлечь из сочинений Маха и его наследников на этот счет, действительно несложно: под «простотой» следует понимать все, что тебе заблагорассудится. На старинном философском языке это всегда обозначалось как крайний субъективизм. В переводе на естественный русский язык - как полнейший произвол в использовании слов и терминов.
Таков пресловутый принцип «экономии мышления» - этот второй «кит» русского махизма.»
Как этот анализ русского махизма точно описывает, что происходит в плановой экономике СССР. Я бы обозначил начало запускающегося процесса «простоты», с заявления Н. С. Хрущева о «полной и окончательной победе социализма» в СССР в ноябре 1957 г. Процесс был продолжен и уже не останавливался с решения съездов, начиная с 21-го (внеочередной) съезда КПСС, проходившего 27 января - 5 февраля 1959 г., (принятие контрольных цифр семилетнего плана (1959 - 1965), заменившего пятилетний план (1956 - 1960), заявление Н. С. Хрущева о начале «развернутого строительства коммунизма».
Даю опять слово Ильенкову и его исследованию:
«Второй «кит», второй логический устой его - экономия как верховный принцип космоса и мышления.
И если равновесие является для махистов идеалом и целью всего мирового процесса, то экономия оказывается единственным и универсальным средством ее достижения: «Формы подвижного равновесия, издавна вызывавшие идею объективной целесообразности (солнечная система, круговорот земных явлений, процесс жизни), образуются и развиваются именно в силу сбережения и накопления присущей им энергии, - в силу их внутренней экономии».
Это пишет «товарищ Суворов» («товарищем» этого мыслителя подчеркнуто именует Ленин, иронизируя над Плехановым и Богдановым; Плеханов, критикуя махизм Богданова, так же подчеркнуто именовал его «господином Богдановым», а тот очень обижался). А «товарищ Базаров» в тех же «Очерках» поясняет: «Принцип «наименьшей траты сил», положенный в основу теории познания Махом, Авенариусом и многими другими, является поэтому несомненно «марксистской» тенденцией в гносеологии. В этом пункте Мах и Авенариус, отнюдь не будучи марксистами, стоят гораздо ближе к Марксу, чем патентованный марксист Г. В. Плеханов со своей сальто-витальной гносеологией» .
В чем же эта «близость»? А очень просто: «У Маркса есть «экономия». У Маха есть «экономия». Действительно ли «несомненно», что между тем и другим есть хоть тень связи?» - комментирует это рассуждение Ленин.
И он терпеливо объясняет Базарову и Суворову (имея в виду, разумеется, не столько их, сколько их читателей), что если тут хоть какая-то «тень связи» и есть, то она исчерпывается словечком, термином «экономия». «Связь» тут чисто вербальная и только вербальная.
В оценке той «логики», с помощью которой русские махисты совершают свои открытия, Ленин категоричен и беспощаден. Процитировав тираду Богданова: «Всякий акт общественного подбора представляет из себя возрастание или уменьшение энергии того общественного комплекса, к которому он относится..,» и т. д.,- Ленин подытоживает: «И подобный несказанный вздор выдается за марксизм! Можно ли себе представить что-нибудь более бесплодное, мертвое, схоластичное, чем подобное нанизывание биологических и энергетических словечек, ровно ничего не дающих и не могущих дать в области общественных наук? Ни тени конкретного экономического исследования, ни намека на метод Маркса, метод диалектики...»
Пустословие, забавы со словами, с терминами и символами - ничего другого тут и в помине нет. И уж подавно нет того «философского углубления» марксистского учения, на которое претендуют Богданов и его друзья.
Экономия повсюду, везде и на всем: и экономия денег, и экономия усилий мысли, и (помните Марс?) экономия страданий жертв истребительной войны. В таком «обобщенно-философском» смысле термин «экономия» и превращается в простой ярлык, который можно спокойно навешивать на любое явление, на любой процесс, нимало не заботясь об исследовании этого конкретного явления или процесса.
Вот этот тип философствования, претендующий на «подлинно-научный синтез всех частных обобщений», и вызывает у Ленина с трудом сдерживаемый гнев: «Богданов занимается вовсе не марксистским исследованием, а переодеванием уже раньше добытых этим исследованием результатов в наряд биологической и энергетической терминологии. Вся эта попытка от начала до конца никуда не годится, ибо применение понятий «подбора», «ассимиляции и дезассимиляции» энергии, энергетического баланса и проч. и т. п. в применении к области общественных наук есть пустая фраза. На деле никакого исследования общественных явлений, никакого уяснения метода общественных наук нельзя дать при помощи этих понятий».
Но это не просто пустословие. Оно сознательно противопоставляется фундаментальным принципам материалистической диалектики. И если равновесие - прежде всего махистское антипонятие категории противоречия, то экономия самым недвусмысленным образом противополагается диалектико-материалистическому пониманию истины.
Экономия, превращенная в принцип научного мышления, в принцип гносеологический, именуется принципом «наименьшей траты сил», иногда - принципом «простоты». Принцип этот удобен еще и тем, что про него вспоминают там, где это удобно, и забывают там, где обстоятельства применять его не позволяют.
Ленин ставит краткий и точный диагноз: «...принцип экономии мышления, если его действительно положить «в основу теории познания», не может вести ни к чему иному, кроме субъективного идеализма. «Экономнее» всего «мыслить», что существую только я и мои ощущения, - это неоспоримо, раз мы вносим в гносеологию столь нелепое понятие.
«Экономнее» ли «мыслить» атом неделимым или состоящим из положительных и отрицательных электронов? «Экономнее» ли мыслить русскую буржуазную революцию проводимой либералами или проводимой против либералов? Достаточно поставить вопрос, чтобы видеть нелепость, субъективизм применения здесь категории «экономии мышления».
Эрнст Мах и сам, когда он мыслит в качестве физика, «истолковывает» свой принцип так, что от него, по существу, ничего не остается. «Например, в «Учении о теплоте» Мах возвращается к своей любимой идее об «экономической природе» науки (стр. 366 второго немецк. изд.). Но, тут же добавляет он, мы хозяйничаем не ради хозяйства (366; повторено 391): «цель научного хозяйства есть возможно более полная... спокойная... картина мира» (366)... Экономность мышления в такой связи есть просто неуклюжее и вычурно-смешное слово вместо: правильность. Мах путает здесь, по обыкновению, а махисты смотрят и молятся на путаницу!» 1
Для русских махистов «экономия мышления»- высшее достижение «философии современного естествознания», которое надлежит неукоснительно применять к анализу социальных явлений. Тогда этот анализ будет «точным», безошибочным.
Чтобы завершить разговор об этом принципе, приведем авторитетное свидетельство штатного летописца позитивистских блужданий в этом вопросе, апологета «Венского кружка» - Виктора Крафта. Рассказывая о новейших попытках К. Поппера «дать «прецизионную формулировку» понятия простоты», он констатирует: «Простота играет решающую роль во всем доныне существующем эмпиризме начиная от Кирхгофа, у Маха и Авенариуса в виде «экономии мышления», а также в конвенционализме начиная от Пуанкаре. Она должна определять выбор между гипотезами и теориями. Однако все до сих пор имевшие место попытки разъяснить, в чем же, собственно, состоит эта простота, а также установить мерило простоты успехом не увенчались. То, что характеризуется как простое, выглядит таковым отчасти с практической точки зрения (как «экономия мышления»), отчасти - с точки зрения эстетической и уж во всяком случае с внелогической точки зрения. Что надлежит понимать под простотой (Читатель должен иметь в виду, что в позитивистском лексиконе «практическая точка зрения» означает совсем не то, что в словаре марксизма. У позитивистов «практический» взгляд на вещи означает узкопрагматический, сиюминутный взгляд, не имеющий никакого отношения к теоретическому и никогда не могущий с ним совпадать. Тут это значит: с точки зрения сегодняшней «выгоды» или «пользы» мы имеем право расценивать как простое то, что с точки зрения теоретической (логической), является сложным и даже сверхсложным. И наоборот, разумеется) в логическом смысле, Поппер пытается определить с помощью степени фальсифицируемости. Насколько широко применимо на деле такое понятие простоты, из его кратких разъяснений на этот счет с достаточной ясностью понять нельзя, тут еще лишь предстоит тщательное исследование...»
Прошло больше ста лет, а «философия современного естествознания» так и не смогла вразумительно объяснить людям, что же надлежит понимать под «экономией мышления» (или под «простотой»). Очень уж непростой оказалась эта их «простота».
Единственное определение, которое можно при желании извлечь из сочинений Маха и его наследников на этот счет, действительно несложно: под «простотой» следует понимать все, что тебе заблагорассудится. На старинном философском языке это всегда обозначалось как крайний субъективизм. В переводе на естественный русский язык - как полнейший произвол в использовании слов и терминов.
Таков пресловутый принцип «экономии мышления» - этот второй «кит» русского махизма.»
Как этот анализ русского махизма точно описывает, что происходит в плановой экономике СССР. Я бы обозначил начало запускающегося процесса «простоты», с заявления Н. С. Хрущева о «полной и окончательной победе социализма» в СССР в ноябре 1957 г. Процесс был продолжен и уже не останавливался с решения съездов, начиная с 21-го (внеочередной) съезда КПСС, проходившего 27 января - 5 февраля 1959 г., (принятие контрольных цифр семилетнего плана (1959 - 1965), заменившего пятилетний план (1956 - 1960), заявление Н. С. Хрущева о начале «развернутого строительства коммунизма».