МЕТАФИЗИКА. часть 7 глава 2
Оригинал взят у pokrish_kin в МЕТАФИЗИКА. часть 7 глава 2
Перед анализом работы Ильенкова о противоречии Ленинской диалектики и метафизики позитивизма необходимо дать определение, когда наступил конец старой метафизики, которую ярко определил Энгельс в своей работе «ЛЮДВИГ ФЕЙЕРБАХ И КОНЕЦ КЛАССИЧЕСКОЙ НЕМЕЦКОЙ ФИЛОСОФИИ.»:
«Старая метафизика, считавшая предметы законченными, выросла из такого естествознания, которое изучало предметы неживой и живой природы как нечто законченное. Когда же это изучение отдельных предметов подвинулось настолько далеко, что можно было сделать решительный шаг вперед, то есть перейти к систематическому исследованию тех изменении, которые происходят с этими предметами в самой природе, тогда и в философской области пробил смертный час старой метафизики.»
Здесь конечно надо сразу пояснить, почему Энгельс написал это в своей работе. Описывая наступление конца старой метафизики, Энгельс говорит, что наступила новая эпоха в изучении общественных процессов, эта эпоха взяла на вооружение методологию диалектического материализма, отличную от исследовательских возможностей идеалистического подхода, он разъясняет свою позицию:
«Если же мы при исследовании постоянно исходим из этой точки зрения, то для нас раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин; мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем. Вместе с тем нам уже не могут больше внушать почтение такие непреодолимые для старой, но все еще весьма распространенной метафизики противоположности, как противоположности истины и заблуждения, добра и зла, тождества и различия, необходимости и случайности. Мы знаем, что эти противоположности имеют лишь относительное значение: то, что ныне признается истиной, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой оно прежде могло считаться истиной; то, что утверждается как необходимое, слагается из чистых случайностей, а то, что считается случайным, представляет собой форму, за которой скрывается необходимость, и т. д.»
Для Энгельса применение материалистической диалектики, есть начало нового способа познания объективного окружающего мира, и использование именно такого подхода, по его убеждению, обеспечит победу в борьбе за освобождение угнетенных трудящихся масс. При этом он говорит:
«что всякая политическая борьба есть борьба классовая и что всякая борьба классов за свое освобождение, невзирая на ее неизбежно политическую форму, - ибо всякая классовая борьба есть борьба политическая, - ведется, в конечном счете, из-за освобождения экономического. Итак, несомненно, что, по крайней мере в новейшей истории, государство, политический строй, является подчиненным, а гражданское общество, царство экономических отношении, - решающим элементом. По старому взгляду на государство, разделявшемуся и Гегелем, оно считалось, наоборот, определяющим, а гражданское общество - определяемым элементом.»
Но надо понимать, что старая метафизика не исчезла. Подвергаясь метаморфозе, она проявила себя в философии Маха. Именно на заражение такой идеалистической метафизикой, великого ученого физика, явилась реакция Ленина и написание им прекрасной, горящей революционным огнем, работы «Материализм и эмпириокритицизм». Как пишет Ильенков:
«Ленин ясно увидел, что революционер, принявший такую логику мышления, неизбежно превращается из революционера в некое капризное существо, игнорирующее реальные противоречия жизни и пытающееся навязать ей свой произвол. И стал терпеливо разъяснять и Богданову, и Луначарскому, и всем их единомышленникам, в плен какой философии они попали, какая страшная инфекция проникла в их мозг. Объяснить это надо было не только им самим, но и всей партии, всем тем рабочим-революционерам, которые имели неосторожность довериться научному авторитету Богданова, Базарова, Бермана и Луначарского, чтобы решительно избавить их от этой заразы, помешать дальнейшему распространению махистской инфекции».
Здесь надо сказать, что исторический процесс ясно показал правильность отстаиваемого Лениным подхода к общественным, политическим и экономическим процессам. Это невозможно отрицать, так как Ленинское теоретическое обоснование процессов с применением диалектического материализма, подтверждено практикой. Богданов же пытаясь заниматься ревизионизмом марксизма скатился в 1917 г. практически к предательству дела большевиков, поддержав Февральскую революцию и выступив против Октябрьской революции, он был на шаг от предательства, и это исторический, метафизический факт. Ленин об этом написал в своей работе «Удержат ли большевики государственную власть?» так: «...никакой ни экономической, ни политической, ни вообще какой-либо иной мысли»: «...только воздыхание людей, опечаленных и испуганных революцией.». Здесь я хочу сказать словами Ильенкова: «История, как говаривал еще Гегель, есть подлинный страшный суд. Суд, который в конце концов не ошибается, в отличие от многих других судов и судилищ. Но тут она уже вынесла свой приговор - окончательный и обжалованию не подлежащий. Прав оказался Ленин, а Богданов, Базаров, Луначарский и Берман - не правы.»
Нельзя не понимать, что политическая позиция Богданова и его ближайшего окружения в революционный год, была основана на его философских взглядах. Смелый, выдающегося ума, бесстрашный революционер так и не избавился от этой «страшной инфекции», как сказал Ленин. Разработанный им философский подход к познанию бытия не пропал. Именно ошибки Богданова, названные Лениным «богдановщиной» и ошибки Луначарского, Бермана, которые были взяты их учениками, принявших их взгляды за «подлинно научную философию», обратились к экспериментам совсем не медицинским (Богданов умер в 1928 г., делая рискованные медицинские эксперименты над собственной кровью.). Это и причуды Пролеткульта в искусстве. Это - и рискованные эксперименты в экономике страны в двадцатые годы, они же воспроизвелись в другом качестве и в экономике СССР после 60-х годов. И именно выявление такой «инфекции» заставило настоящего марксиста Ильенкова Э. В. написать свою работу. Вот что он пишет об этих большевиках:
«Богданов, например, был (и очень искренне) человеком неукротимой революционной воли и непреклонности, непримиримости. Но эта энергия всегда искала себе выхода попрямей, попрямолинейней, никаких «обходных путей» к цели он признавать не хотел и не умел их искать. Увидев в схемах мышления Маха «философское подтверждение» правоты таких позиций, он стал еще убежденнее и последовательнее мыслить и действовать в их духе. И это скоро увело его в сторону от Ленина, от большевизма, от сознательно применяемой материалистической диалектики. Другой полюс внутри русского махизма - Луначарский. Этот высокообразованный интеллигент-гуманист, обладавший характером гораздо более мягким и волей не столь железной, как Богданов, склонялся, скорее, к декламациям нравственно-эстетического плана, к конструированию идеалов и обрел в махизме философское оправдание как раз этой своей слабости. Стал усердно искать и строить «земной революционный эквивалент бога». Но поиски бога на земле ничуть не более плодотворны, чем поиски его в небе, и это пытался разъяснить Ленин.»
Разбирая позитивизм в философии Богданова, который в свою очередь выстраивал свою философскую систему опираясь на философию Маха, Ильенков затронул множество проблем, которые отразились в экономическом процессе развития советского государства. При всем уважении к революционеру и ученому Богданову, необходимо проанализировать на основании увиденных Ильенковым раковых образований, приведших первое государство рабочих и крестьян к краху, изменениях в социально-экономической модели СССР, и проанализировать процесс этих изменений.
Перед анализом работы Ильенкова о противоречии Ленинской диалектики и метафизики позитивизма необходимо дать определение, когда наступил конец старой метафизики, которую ярко определил Энгельс в своей работе «ЛЮДВИГ ФЕЙЕРБАХ И КОНЕЦ КЛАССИЧЕСКОЙ НЕМЕЦКОЙ ФИЛОСОФИИ.»:
«Старая метафизика, считавшая предметы законченными, выросла из такого естествознания, которое изучало предметы неживой и живой природы как нечто законченное. Когда же это изучение отдельных предметов подвинулось настолько далеко, что можно было сделать решительный шаг вперед, то есть перейти к систематическому исследованию тех изменении, которые происходят с этими предметами в самой природе, тогда и в философской области пробил смертный час старой метафизики.»
Здесь конечно надо сразу пояснить, почему Энгельс написал это в своей работе. Описывая наступление конца старой метафизики, Энгельс говорит, что наступила новая эпоха в изучении общественных процессов, эта эпоха взяла на вооружение методологию диалектического материализма, отличную от исследовательских возможностей идеалистического подхода, он разъясняет свою позицию:
«Если же мы при исследовании постоянно исходим из этой точки зрения, то для нас раз навсегда утрачивает всякий смысл требование окончательных решений и вечных истин; мы никогда не забываем, что все приобретаемые нами знания по необходимости ограничены и обусловлены теми обстоятельствами, при которых мы их приобретаем. Вместе с тем нам уже не могут больше внушать почтение такие непреодолимые для старой, но все еще весьма распространенной метафизики противоположности, как противоположности истины и заблуждения, добра и зла, тождества и различия, необходимости и случайности. Мы знаем, что эти противоположности имеют лишь относительное значение: то, что ныне признается истиной, имеет свою ошибочную сторону, которая теперь скрыта, но со временем выступит наружу; и совершенно так же то, что признано теперь заблуждением, имеет истинную сторону, в силу которой оно прежде могло считаться истиной; то, что утверждается как необходимое, слагается из чистых случайностей, а то, что считается случайным, представляет собой форму, за которой скрывается необходимость, и т. д.»
Для Энгельса применение материалистической диалектики, есть начало нового способа познания объективного окружающего мира, и использование именно такого подхода, по его убеждению, обеспечит победу в борьбе за освобождение угнетенных трудящихся масс. При этом он говорит:
«что всякая политическая борьба есть борьба классовая и что всякая борьба классов за свое освобождение, невзирая на ее неизбежно политическую форму, - ибо всякая классовая борьба есть борьба политическая, - ведется, в конечном счете, из-за освобождения экономического. Итак, несомненно, что, по крайней мере в новейшей истории, государство, политический строй, является подчиненным, а гражданское общество, царство экономических отношении, - решающим элементом. По старому взгляду на государство, разделявшемуся и Гегелем, оно считалось, наоборот, определяющим, а гражданское общество - определяемым элементом.»
Но надо понимать, что старая метафизика не исчезла. Подвергаясь метаморфозе, она проявила себя в философии Маха. Именно на заражение такой идеалистической метафизикой, великого ученого физика, явилась реакция Ленина и написание им прекрасной, горящей революционным огнем, работы «Материализм и эмпириокритицизм». Как пишет Ильенков:
«Ленин ясно увидел, что революционер, принявший такую логику мышления, неизбежно превращается из революционера в некое капризное существо, игнорирующее реальные противоречия жизни и пытающееся навязать ей свой произвол. И стал терпеливо разъяснять и Богданову, и Луначарскому, и всем их единомышленникам, в плен какой философии они попали, какая страшная инфекция проникла в их мозг. Объяснить это надо было не только им самим, но и всей партии, всем тем рабочим-революционерам, которые имели неосторожность довериться научному авторитету Богданова, Базарова, Бермана и Луначарского, чтобы решительно избавить их от этой заразы, помешать дальнейшему распространению махистской инфекции».
Здесь надо сказать, что исторический процесс ясно показал правильность отстаиваемого Лениным подхода к общественным, политическим и экономическим процессам. Это невозможно отрицать, так как Ленинское теоретическое обоснование процессов с применением диалектического материализма, подтверждено практикой. Богданов же пытаясь заниматься ревизионизмом марксизма скатился в 1917 г. практически к предательству дела большевиков, поддержав Февральскую революцию и выступив против Октябрьской революции, он был на шаг от предательства, и это исторический, метафизический факт. Ленин об этом написал в своей работе «Удержат ли большевики государственную власть?» так: «...никакой ни экономической, ни политической, ни вообще какой-либо иной мысли»: «...только воздыхание людей, опечаленных и испуганных революцией.». Здесь я хочу сказать словами Ильенкова: «История, как говаривал еще Гегель, есть подлинный страшный суд. Суд, который в конце концов не ошибается, в отличие от многих других судов и судилищ. Но тут она уже вынесла свой приговор - окончательный и обжалованию не подлежащий. Прав оказался Ленин, а Богданов, Базаров, Луначарский и Берман - не правы.»
Нельзя не понимать, что политическая позиция Богданова и его ближайшего окружения в революционный год, была основана на его философских взглядах. Смелый, выдающегося ума, бесстрашный революционер так и не избавился от этой «страшной инфекции», как сказал Ленин. Разработанный им философский подход к познанию бытия не пропал. Именно ошибки Богданова, названные Лениным «богдановщиной» и ошибки Луначарского, Бермана, которые были взяты их учениками, принявших их взгляды за «подлинно научную философию», обратились к экспериментам совсем не медицинским (Богданов умер в 1928 г., делая рискованные медицинские эксперименты над собственной кровью.). Это и причуды Пролеткульта в искусстве. Это - и рискованные эксперименты в экономике страны в двадцатые годы, они же воспроизвелись в другом качестве и в экономике СССР после 60-х годов. И именно выявление такой «инфекции» заставило настоящего марксиста Ильенкова Э. В. написать свою работу. Вот что он пишет об этих большевиках:
«Богданов, например, был (и очень искренне) человеком неукротимой революционной воли и непреклонности, непримиримости. Но эта энергия всегда искала себе выхода попрямей, попрямолинейней, никаких «обходных путей» к цели он признавать не хотел и не умел их искать. Увидев в схемах мышления Маха «философское подтверждение» правоты таких позиций, он стал еще убежденнее и последовательнее мыслить и действовать в их духе. И это скоро увело его в сторону от Ленина, от большевизма, от сознательно применяемой материалистической диалектики. Другой полюс внутри русского махизма - Луначарский. Этот высокообразованный интеллигент-гуманист, обладавший характером гораздо более мягким и волей не столь железной, как Богданов, склонялся, скорее, к декламациям нравственно-эстетического плана, к конструированию идеалов и обрел в махизме философское оправдание как раз этой своей слабости. Стал усердно искать и строить «земной революционный эквивалент бога». Но поиски бога на земле ничуть не более плодотворны, чем поиски его в небе, и это пытался разъяснить Ленин.»
Разбирая позитивизм в философии Богданова, который в свою очередь выстраивал свою философскую систему опираясь на философию Маха, Ильенков затронул множество проблем, которые отразились в экономическом процессе развития советского государства. При всем уважении к революционеру и ученому Богданову, необходимо проанализировать на основании увиденных Ильенковым раковых образований, приведших первое государство рабочих и крестьян к краху, изменениях в социально-экономической модели СССР, и проанализировать процесс этих изменений.