Две невстречи
Говорит Сапфо.
Я была ещё девчонкой, не прошедшей артемидин обряд посвящения в женщины, когда впервые увидела его.
Молодой, статный, красивый как Аполлон и настолько же наделённый поэтическими слухом и голосом. Сражавшийся с Питтаком за свободу наших родных Метилен. Казалось, что за право одарить его воинской славой спорили между собой Афина и Арес.
Вдобавок ко всему он всегда прихрамывал на левую ногу и заикался. Поэтому больше молчал, а его молчаливый профиль ещё многие ночи мучил меня. Но заикался он только до тех пор, пока не брал в руки лиры. Когда же взял, то его голос затмил его профиль. Что тут можно сказать - Байрон нашего времени!
Вечером после исполнения я застала его одного и призналась в своих чувствах к нему. Показала только что набросанный экспромт, но он промолчал. Его глаза были усталы и поблёклы. Я поняла, что он влюблён только в своё море и в свой мятеж.
Говорит Алкей.
Питтак простил меня и разрешил вернуться в родные Метилены. «Прощать лучше чем мстить», - сказал он мне тогда, и все вокруг него по-лакейски рассмеялись. Легко быть благородным, когда ты на царском троне, и практически невозможно, когда тебя носит от Верхнего Египта до Колхиды. Мне пришлось проглотить этот царский дар, мне нужен был дом. Хоть я и грек, и море мой дом, но я был в изгнании дольше, чем Многомудрый Одиссей вдали от Итаки.
И первым делом в Метиленах я пришёл к ней. Она была царицей и десятой Музой. Да что там Музой! Она могла бы стать женой Аполлону и сестрой Артемиде. А лирика её пронзала всё. «Я женщина, - казалось, говорила она. - И ты должен обожествлять меня уже за это».
Я была ещё девчонкой, не прошедшей артемидин обряд посвящения в женщины, когда впервые увидела его.
Молодой, статный, красивый как Аполлон и настолько же наделённый поэтическими слухом и голосом. Сражавшийся с Питтаком за свободу наших родных Метилен. Казалось, что за право одарить его воинской славой спорили между собой Афина и Арес.
Вдобавок ко всему он всегда прихрамывал на левую ногу и заикался. Поэтому больше молчал, а его молчаливый профиль ещё многие ночи мучил меня. Но заикался он только до тех пор, пока не брал в руки лиры. Когда же взял, то его голос затмил его профиль. Что тут можно сказать - Байрон нашего времени!
Вечером после исполнения я застала его одного и призналась в своих чувствах к нему. Показала только что набросанный экспромт, но он промолчал. Его глаза были усталы и поблёклы. Я поняла, что он влюблён только в своё море и в свой мятеж.
Говорит Алкей.
Питтак простил меня и разрешил вернуться в родные Метилены. «Прощать лучше чем мстить», - сказал он мне тогда, и все вокруг него по-лакейски рассмеялись. Легко быть благородным, когда ты на царском троне, и практически невозможно, когда тебя носит от Верхнего Египта до Колхиды. Мне пришлось проглотить этот царский дар, мне нужен был дом. Хоть я и грек, и море мой дом, но я был в изгнании дольше, чем Многомудрый Одиссей вдали от Итаки.
И первым делом в Метиленах я пришёл к ней. Она была царицей и десятой Музой. Да что там Музой! Она могла бы стать женой Аполлону и сестрой Артемиде. А лирика её пронзала всё. «Я женщина, - казалось, говорила она. - И ты должен обожествлять меня уже за это».