Полная иллюминация
После "Жутко громко, запредельно близко" я не очень-то была настроена читать еще Фоера, но киндл распорядился сам. И хорошо. Эта книга честнее, а еще в ней проглядывает Габриэлюшка мой любимый Гарсия Маркес. Я до последнего надеялась, что автор выдержит накал и не сорвется на какую-нибудь чепуху. В итоге ни тем, ни этим: он отпустил пружину сюжета, однако иллюминации в моей голове не случилось. Была вспышка, и тут же все снова погрузилось в кромешную тьму...
И слова: Я люблю тебя, Отец Брод произносила не по наивности и не из расчета, а наоборот: ей хватало мудрости и честности, чтобы вот так солгать. Великой и спасительной лжи - будто бы наша любовь к предметам сильнее, чем наша любовь к нашей любви к предметам, - они ответили взаимностью, сознательно разыгрывая по ролям пьесу, которую сами себе написали, сознательно выдумывая и веря в небылицы, необходимые, чтобы жить.
Эта книга про любовь и ее отсутствие, про странности взаимоотношений между людьми. Про неочевидное. Про коробки с секретом, которые в нас хранятся, в каждом, и про то, что не все они откроются. Эта книга не претендует на документальность, это чистый сюр, имеющий в основе реальное горе. Но она очень достоверна.
На лице у женщины явный избыток кожи, не по возрасту много морщин, будто это не лицо, а некое неведомое животное, неторопливо сползающее с черепа день за днем, пока однажды не повисает, уцепившись за челюсть, и, поболтавшись, не сваливается в подставленные ладони, чтобы женщина могла посмотреть на него и сказать: Вот лицо, которое я носила всю жизнь.
Я не смогла проникнуть в суть каждой сюжетной линии, даже так - большинство их оказалось для меня невскрытыми коробочками. И даже нет уверенности, что все они были с замками... Но настроение создалось, я среагировала на тон голоса, можно сказать. Лишь некоторые моменты впечатывались, откликались на что-то внутри, будто вшитое туда однажды и оттого болящее.
Это и есть любовь, - думала она, - не так ли? Когда, заметив чье-то отсутствие, ты ненавидишь его больше всего на свете? Даже больше, чем любишь его присутствие.
Ненависть от любви. Я надеялась, что такого не случится, и этого правда не случалось. Но это именно то, что живет во мне сейчас. Мне бы хотелось стать лучше. Как и дедушке Саши, мне бы хотелось не допустить некоторых вещей, а попав в неизбежное, оградить от него близких. Но, кажется, это невозможно.
Но он также знал, что любовь не застрахована от инфляции, и что если мама, или Роз, или кто-либо из тех, кто его любит, друг о друге узнают, они волей-неволей почувствуют себя обесцененными.
Сюжет довольно быстро сглаживает особенности языка, которым намеренно написаны некоторые главы. Именно их мне хотелось прочесть в первую очередь. Однако маркесовские именно другие части. В целом, хоть и не иллюминировало, врезалось что-то неуловимое. Ты можешь пытаться предотвратить нечто, но ирония в том, что ружье может оказаться не заряженным, или стрелять в другую сторону. А вот то, что случилось после кульминации, осталось для меня темным. Если кто-то знает, скажите, в чем там дело...
И слова: Я люблю тебя, Отец Брод произносила не по наивности и не из расчета, а наоборот: ей хватало мудрости и честности, чтобы вот так солгать. Великой и спасительной лжи - будто бы наша любовь к предметам сильнее, чем наша любовь к нашей любви к предметам, - они ответили взаимностью, сознательно разыгрывая по ролям пьесу, которую сами себе написали, сознательно выдумывая и веря в небылицы, необходимые, чтобы жить.
Эта книга про любовь и ее отсутствие, про странности взаимоотношений между людьми. Про неочевидное. Про коробки с секретом, которые в нас хранятся, в каждом, и про то, что не все они откроются. Эта книга не претендует на документальность, это чистый сюр, имеющий в основе реальное горе. Но она очень достоверна.
На лице у женщины явный избыток кожи, не по возрасту много морщин, будто это не лицо, а некое неведомое животное, неторопливо сползающее с черепа день за днем, пока однажды не повисает, уцепившись за челюсть, и, поболтавшись, не сваливается в подставленные ладони, чтобы женщина могла посмотреть на него и сказать: Вот лицо, которое я носила всю жизнь.
Я не смогла проникнуть в суть каждой сюжетной линии, даже так - большинство их оказалось для меня невскрытыми коробочками. И даже нет уверенности, что все они были с замками... Но настроение создалось, я среагировала на тон голоса, можно сказать. Лишь некоторые моменты впечатывались, откликались на что-то внутри, будто вшитое туда однажды и оттого болящее.
Это и есть любовь, - думала она, - не так ли? Когда, заметив чье-то отсутствие, ты ненавидишь его больше всего на свете? Даже больше, чем любишь его присутствие.
Ненависть от любви. Я надеялась, что такого не случится, и этого правда не случалось. Но это именно то, что живет во мне сейчас. Мне бы хотелось стать лучше. Как и дедушке Саши, мне бы хотелось не допустить некоторых вещей, а попав в неизбежное, оградить от него близких. Но, кажется, это невозможно.
Но он также знал, что любовь не застрахована от инфляции, и что если мама, или Роз, или кто-либо из тех, кто его любит, друг о друге узнают, они волей-неволей почувствуют себя обесцененными.
Сюжет довольно быстро сглаживает особенности языка, которым намеренно написаны некоторые главы. Именно их мне хотелось прочесть в первую очередь. Однако маркесовские именно другие части. В целом, хоть и не иллюминировало, врезалось что-то неуловимое. Ты можешь пытаться предотвратить нечто, но ирония в том, что ружье может оказаться не заряженным, или стрелять в другую сторону. А вот то, что случилось после кульминации, осталось для меня темным. Если кто-то знает, скажите, в чем там дело...