I. Отъезд
Ранним утром поезд №10 Будапешт-Москва тронулся и медленно, набрав скорость, покинул вокзал.
Я, ели протолкнувшись к окошке вазона, уловил ещё с перрона последний блеск в глазах отца от восходящего солнца. Было ли это отражение от капельки мужской слезинки в уголке глаза или просто мне так показалось позже? Кто его знает. Мои мысли были заняты не тем, что происходит с отставшими на вокзале, а с предстоящими изменениями.
Как редко бывает в жизни, но я, тогда и там прекрасно осознал и глубоко понял того, что этот момент является завершением моей прежней жизни, и детсва и юношества. Паровоз протянул не только вагоны, но и меня. Тем самим оторвал от родного края, вырвал из привычной среды. Сорвал, возможно, и на веки паутину моих людских связей и теперь везёт к новым началам. Но это никак не тяготел, а наоборот. Я был полон надеждой и энергией.
Предстояла долгая дорога. 36 часов езды поездом для венгра это просто немыслимо. Ведь расстояния в Венгрии такие, что самые отдалённые края страны москвичи просто называли бы «рядом, не далеко», или просто всю страну « Подмосковьем».
Одним словом после того как размешался среди своих однокашников, в дороге было время размышлять о прошлом, о пройденной за последние время событий экзаменов для аттестата зрелости, приёмного экзамена, подготовительного курса и упаковки на поездку.
До Солнока (сто километров) дорогу я хорошо знал. Поэтому и не следил за краем и от монотонного стука колёс чуть задремал.
Был интересный сон. Видел я себя маленьким пацаном, среди своих, проживающие в привычном для тогдашнего, послевоенного времени недостатке. Прошли, как в кино перед глазами картинки трудности и повседневные бои с проблемами детских времен, из которого я чаще всего вышёл путём больших потерь с проигрышем, но, в конечном счете, выиграл с приобретённым опитом и оптимизмом для продвижения. Да на улице ты или научишься оставаться на поверхности или потонешь в грязи.
Да были годы. Нас в семье было четверо детей. Три сестры и я один мальчик. Отец работал пекарем, мать помощницей в кооперативе, где вышивали флаги, церковные обряды, генеральские погоны, плиссировали, вышивали тогда очень модные белые воротники для дамских костюмов.
Жили мы до конца 1956-ого в коммуналке из одной комнаты и кухни на 25 квадратных метров с чужой парой. Подумайте нас шесть да ещё двое чужие. Но после войны в разбомбированном Будапеште и то было хорошо. Нам детям это как то не мешало. Мы привыкли к прирожденным условиям.
Трудно представить что, например, в комнате никогда не топили. Просто не было мест для печки. Вечером открывали дверь от кухни и так как там стояла комфортка, на котором готовили, нагревали воду и топили, запустили в комнату тепло. Нагревали кирпич, окутали в полотенце и подкладывали под одеялом для нагрева ног. Потом уж топили ночью со своим дыханием!
Сам дом был одноэтажным и стоял в центре Будапешта во дворе трёхэтажного дома, постройки конца 19-ого века. Дома построенные в то время имели фасад на улицу и внутренние сады или дворы. В таком саду стоял наш одноэтажный из глинозема, в котором раньше жили батраки и слуги. Постройка до потопного времени. (В марте 1838-ого года Дунай затопил весь, тогда ещё самостоятельный город Пешт). Все дома, которые были построены из глинозёма, развалились. Наш, чёрт знает как, но уцелел. Во дворе, в этом уцелевшем доме жили 10 семей. Из них всего лишь трое были «настоящими» то есть муж и жена с детыми, а остальные все искалечены войной или вдовы, или отставшие на одними, обравшись вместе, чтобы пережить трудные времена.
Тяжело описать картину повседневной жизни этих годов. Скорее это было, похоже, как было представлено недавно в сериале «Ликвидация» жизнь послевоенной Одессы.
Наш дом во дворе окружал с одной стороны трёхетажный «L» образный дом, а с другой стороны такой же форми восьмиэтажный. В этих домах на верхних этажах проживали в основной «буржуй», а мы представили пролетариат. У них была вода, газ. Даже ванная и туалет. А мы брали воду с колодца во дворе канистрами и вёдрами, и ходили на общий туалет. В место ванной для нас была специальная эмалированная посуда и общественные бани. Да как не странно во дворе (в столице!) была стиральная. Это отдельная комната с казаном для общего пользования. Там соседи договорились, кто и когда проводит стирку. Перед стиркой мать замочила корыто, чтобы не протекало. Потом уже после шестилетнего возраста было моим заданием сходить купить дров, уголь и затопить казан. Для стирки не было порошка и прочих хитростей. Было мило хозяйственное и четка. Бельё кипятили, потом крахмалили и сушили на чердаке. (У нас вывесить для сушки бельё было неприлично и стыдно, в отличии, например от Италии.) Даже в деревнях сушили в заднем саду, чтобы с улицы не было видно).
Повседневная жизнь в таком дворе было шумно и семейная жизнь на виду всех. Женщины сплетничали ежедневные споры из-за настоящих или представленных обид превратившиеся иногда даже в драки. Для нас детей были цирковым представлением. Не случайно все эти споры, шумиху, венгры называют просто цирком.
То сорились о том, что кто-то не поздоровался, или не подметал во время, мусор не выносил, или не очистил туалет. Или просто не так посмотрел на другого, но чаще всего за нарушения тишины. И тем не менее....
Жили - особенно мы дети - в большой любви и уважении друг с другом, если была беда. Это чувство солидарности и внутреннее принуждение помочь другому, может понять только тот, кто сам нуждался уже и жил в нужде среди нуждающих.
Если к этому прибавить, что в конце сороковых и в начале пятидесятых произошло большое политическое и духовное преобразование, которое в каждую минуту вмешивалось в индивидуальную жизнь граждан, то картина расписывается весьма сюрреалистичная.
Например, ежемесячно организовали так называемое обитательское собрание. На этом участие было обязательное. Подумайте, поставили на постамент стол покрытий красным полотном. Собрание проводил представитель жильцов, избранный по предложению райкома партии. Участвовал секретарь парторганизации и представил себя и райсовет. Участие было обязательное. О присутствии вели учёт. Если кто был неактивен, того публично осудили, как человека остылого, закостлявого, непонимающего требования новых времён. А впоследствии в случае чего заподозрили как врага.
На собрании всегда читали лекция о новом, социалистическом мире. На фоне высели портреты Сталина и Ракоши. После лекции обсудили вопросы повседневной жизни дома. Но это всегда превратился в цирк! Нам детям это было просто незаменимое зрелище! Всегда начиналось это с критикой, что тот или иной живёт недостойно образу социалистического человека. Вытрихает ковёр с балкона на голову пролетариата! Привели постоянно пример какого-то стахановца, или героя социалистического труда или ещё кого-нибудь. Потом эти разговори всё больше переходили, в спор. Кто-то стал на защиту, а кто против, и всё это превратились в общий балаган. Участники и больше всего участницы этих споров были, конечно, известные пяницы, бывшие проститутки или просто лодыре и лентяи. Простой народ молча ждал конца собрания.
Нам вообще повезло. То в нашем доме собрание всегда попал на пятницу. Почему же везло? То партсекретарь района, дядя Бергер как приближался саббат, быстро прекратил собрание, обратив внимание присутствующих на моральный образ жизни честных коммунистов и побежал быстро в соседнюю улицу, чтобы не опоздать из синагоги. Однажды забыл надеть «шабесдекли» и с голой головой вступил в синагогу! Вот был скандал. И он был секретарем парторганизации! Но это никому не мешал. На худший конец воскресенье на богослужбии услышали в католическом церкви, как должны жить в качестве верного католика. Участие там тоже было не совсем добровольное. Только принудили не органы, а общественное мнение. И конечно поп через него.
И как собрание, так и богослужбие завершилось с пением. Только тут спели Интернационал, а там Нашу Благородицу.
Вдруг проснулся. Поезд прибыл на станцию Солнок. Смотрю кругом и вижу, что все мои спутники, хотя мы всего час как отъехали уже раскладывали стол перед собой. Доставали кто, чего. Будто не из дома вышли. Да, это Венгрия. Тут раньше как поезд тронулся, пассажиры, будто старые знакомые, начинали разговор. Кто, куда и зачем. Давали друг другу советы, направляли на дорогу, находили общих знакомых. Вот в других странах это не так. Я потом много ездил по Европе. В Германии ты можешь присесть в вагоне в Берлине и до Дрездена к тебе никто не обратится. Ведут себя вежливо. И наблюдаю, что эта культура всё больше проникает к нам. В наши дни все чаще я вижу подобное даже на общественном транспорте. Люди замыкаются.
Жаль!