Фаня - мать русского авангарда. Часть 81
- Выйду на улицу-у-у, гляну на се-ело - голосила с утра в ванной Анфиса, - нет никого кругом и мне весело-о-о! Фаня! Фа-а-ань!
- Чего тебе?
- А ты когда нас покинешь? Все сроки в рамках приличий уже давно вышли.
- Я думала, она насовсем остается, - из таза с грязным бельем подала голос Никуня.
- Еще чего! Хватит с нас гастарбайтеров.
- Гастур… кого?
Анфиса села на задницу и тяжело вздохнула:
- Авангардистов.
Фаня уже битый час крутилась у Насти под ногами. Настя запнулась об нее три раза, два раза успела перескочить и один раз отдавила хвост. Долго извинялась, но все равно чувствовала себя виноватой.
- Фаня, какого лешего тебе надо? Что за приступ любятины на тебя напал?
А Фаня просто хотела знать ответ на очень беспокоивший ее вопрос: она тут авангардистка или навсегда? Раньше она как-то не особо им задавалась, но слова Анфисы пробудили в ней смутное беспокойство. Она даже пошла в Угол Самообижания и долго сидела там, разговаривая с прошлогодней елочной игрушкой:
- Суди сама: за то время, что я здесь, уже пристроились кот Витя, Коха, Бёздюк и больше десятка котят. А я все сижу. Тут одно из двух: или я стремная и никому не нравлюсь, или я дома. И понимаешь, очень важно, какое это одно из двух.
Елочная игрушка молчала. Ну что с нее взять - она слегка отбитая.
- Слушай, Ника, а тебя ведь тоже с улицы взяли?
Никуня свесила из таза пеструю морду:
- Меня похитили. Вместе с мамой и шестерыми братьями. Мы спокойно жили себе в подвале, были свободными гражданами мира, пока туда не явилась Настя с фонариком. - Зеленые глаза ее мечтательно сощурились, - Ты бы видела, какие шикарные блохи у меня были! Кот Витя со своими вырожденцами по сравнению со мной был просто жалок. А глисты! Вот такие! С вооо-от такой пастью!
Фаню передернуло:
- Давай, пожалуйста, без подробностей. Ты мне лучше скажи, когда ты поняла, что это теперь твой дом?
Ника задумалась:
- Наверное, когда мне было шесть месяцев. Маму и братьев уже разобрали, а я не сдавалась: выла под диваном и отказывалась выходить. Раз меня не выпускают на свободу, я надеялась в знак протеста умереть от голода, но Настя каждый раз меня вытаскивала и кормила насильно. Я обдирала ей руки в кровь, но она все равно вытаскивала меня и кормила. Вот тогда, глядя в ее глаза, я поняла, что надежды нет. Тут я и помру.
Фаня впечатлилась. Но легче ей не стало. Она попробовала погонять мячик - игра не увлекала, открыла кухонный шкаф, чтобы поинтересоваться содержимым мусорки, но Настя на нее прикрикнула. Тревожно было Фане и муторно, и она, вопреки своим принципам, подлезла к Насте в подмышку - зарылась там в теплую ткань халата и замурчала, пытаясь заглушить переживания.
- Ну чего ты страдаешь? Люблю я тебя, люблю. Никогда не брошу. - Настя погладила ее большую плоскую голову, - Чего ты переживаешь? Вон, смотри, на улице мороз трещит, а у нас дома тепло и светло, еды полный холодильник. Разве не хорошо? А что дальше будет, кто ведает - надо жить сегодняшним днем.
Фаня вспомнила, как страшно гудит метель, как кусает за лапы мороз, и зарылась в подмышку еще глубже. Настя права: надо жить сегодняшним днем и радоваться, что все хорошо. И все-таки, понимаете… есть разница.