На встречных курсах
Оригинал взят у rightview в На встречных курсах
В этом блоге мы занимаемся главным образом детализацией того, как самосознание порождает социально-политическую реальность. В частности, как левое самосознание общества порождает власть, отчужденную и от него, и от себя. Как кастрированная этим самосознанием власть утрачивает способность развиваться, коснеет, сворачивается в недифференцированный ком, который, постепенно набирая скорость, катится под гору. Как власть, ставшая функцией самоотрицания левого, априорно (по собственному метафизическому выбору) слабого - анти-властного - общества, движется дальше траекторией деградации и, активируя агентов собственного разложения, разворачивается веером возможностей, в которых сквозит будущее.
Иногда либерализм, иногда социализм идеологически оформляют упомянутое выше негативное отношение к власти, то есть первичную решимость людей не быть ею - быть не-властью, отдать ее куда-то вовне, из чего затем жизнь извлекает разнообразные следствия.
Цезаризм, аппаратная диктатура с популистской вывеской - судьба любого слабого общества: оно не способно поддерживать другую систему управления. Общество, которое изнутри демонтировало свое государство в 1991 г., было слабым (психически, метафизически контр-сильным), поэтому оно продолжило цезаризмом. Но и на Западе дают о себе знать те же тенденции. Социальная среда, развращенная левыми демагогами, созревает для цезаризма. Трамп - это не только реакция на социалистические экскурсы Обамы. Это еще и продолжение популистского курса, который проторили при Обаме и в предшествующие времена. Потребительски настроенные массы не хотят участвовать в политике, они предпочитают найти иллюзию человека, который сделает им иллюзию «хорошо», а как - техника и ее детали - уже не должно их волновать.
Инаугурационная риторика Трампа образцово цезаристична: я верну вам на блюдечке государство, которое у вас отняли, говорил избранный президент. Теперь вдруг с какой-то стати всё будет иначе, сулил он. Но это fake news. И Маркс, и де Токвиль отмечали, что новый режим лишь подхватывает и ускоряет процессы, набравшие обороты ещё при «старом». Республика, возвращенная владельцам - мифическая конструкция, лежащая в основе цезаристского переворота, начиная с классических прецендентов такого развития событий. Это - официальная программа той реорганизации власти, которая прошла в процессе её приватизации императорским родом в первом веке н. э.
Говоря о либерализме, необходимо отличать два его существенно разных типа. Часто под одной и той же рубрикой проходят, условно выражаясь, «либерализм» «либерального начальника» и «либерализм» «либерального студента». Между ними мало общего. Первое - состояние восходящей и доминирующей силы, которая чувствует себя настолько уверенно, насколько допускает дискуссии подчиненных и приучает их к самостоятельности, так как она c одной стороны над «всем этим», а с другой уже «в них», и выигрывает в любом случае. Это - имперская и духовная сила, расширяющая границы своей деятельности и освобождающая больше пространства внутри. Республиканский общественный строй агрессивен ( 1, 2) - это отмечал еще Макиавелли на примере Рима, классических Афин, Венеции или Флоренции XIV - XV веков. Воля к власти растёт, поднимаясь в людях до состояния res publica - объединяющей общество сверхличной сущности, которая становится смыслом: идеей-долгом-императивом, принципом морального культивирования и организации властной воли, принципом её надстраивания над собой.
Либерализм № 2 - протестное настроение слабого, который добивается более мягкого к себе отношения и пытается всеми правдами и неправдами научить этому начальство. Идеологически непримирим и склонен к экспансии именно последний. Первый никогда не стремится навязывать себя или распространять в качестве идеологии и социальной модели, он относится к себе как к привилегии. Второй привязан к типу самосознания, носители которого априорно идентифицируют себя как слабых. А это и есть левое самосознание. Левые - то же самое, что слабые: не физически, а метафизически, - в собственном самоопределении, в знании о себе, которое предшествует опыту и которое далее программно формирует этот опыт. Левая программа, приводящая реальность в соответствие с метафизическими установками, разворачивается как культура слабости и форм принуждения к ней: от концлагерей до деградационного искусства, от уравнительной политики и жертвенного растворения личности в коллективе до мании политкорректности, от аппарата вместо государства до дверей, открытых мигрантам. В рядах адептов этого нивелирования действительности психологически комфортно сосуществуют влиятельный англосакс и латинос из трущоб. Их объединяет не внешний, а внутренний статус. Дело обстоит не иначе, чем было две тысячи лет назад.
Социализм - реакция снизу на либерализм первого типа: скопища слабых, взявших самоназвание «масс», в конечном счете требуют, чтобы ими правили более жестко, чем в либеральные времена. Массы всегда проходят через фазу подобных желаний, не везде находящих удовлетворение, но со временем начинают хныкать, двигаясь к экспансивному либерализму № 2. Экспансия либерализма в свою очередь социалистична - вызывает соответствующие тенденции всюду в местах применения и даже в самой метрополии, где выращивается рассада. Речь идёт о двух однокоренных феноменах, всегда готовых к взаимной подмене. Их переплетение на Западе уже превзошло прежние представления о возможном. Ненависть к сильным и стремление мобилизовывать против них слабых - та путеводная нить, держась за которую они следовали в клубок, где сейчас всё оказалось и запутывается всё больше в гордиев узел. У нас больше социализма, в США - больше либерализма, но это нюансы, мы связаны и мы сближаемся, преодолевая разногласия и всё глубже проникая друг в друга.
В этом блоге мы занимаемся главным образом детализацией того, как самосознание порождает социально-политическую реальность. В частности, как левое самосознание общества порождает власть, отчужденную и от него, и от себя. Как кастрированная этим самосознанием власть утрачивает способность развиваться, коснеет, сворачивается в недифференцированный ком, который, постепенно набирая скорость, катится под гору. Как власть, ставшая функцией самоотрицания левого, априорно (по собственному метафизическому выбору) слабого - анти-властного - общества, движется дальше траекторией деградации и, активируя агентов собственного разложения, разворачивается веером возможностей, в которых сквозит будущее.
Иногда либерализм, иногда социализм идеологически оформляют упомянутое выше негативное отношение к власти, то есть первичную решимость людей не быть ею - быть не-властью, отдать ее куда-то вовне, из чего затем жизнь извлекает разнообразные следствия.
Цезаризм, аппаратная диктатура с популистской вывеской - судьба любого слабого общества: оно не способно поддерживать другую систему управления. Общество, которое изнутри демонтировало свое государство в 1991 г., было слабым (психически, метафизически контр-сильным), поэтому оно продолжило цезаризмом. Но и на Западе дают о себе знать те же тенденции. Социальная среда, развращенная левыми демагогами, созревает для цезаризма. Трамп - это не только реакция на социалистические экскурсы Обамы. Это еще и продолжение популистского курса, который проторили при Обаме и в предшествующие времена. Потребительски настроенные массы не хотят участвовать в политике, они предпочитают найти иллюзию человека, который сделает им иллюзию «хорошо», а как - техника и ее детали - уже не должно их волновать.
Инаугурационная риторика Трампа образцово цезаристична: я верну вам на блюдечке государство, которое у вас отняли, говорил избранный президент. Теперь вдруг с какой-то стати всё будет иначе, сулил он. Но это fake news. И Маркс, и де Токвиль отмечали, что новый режим лишь подхватывает и ускоряет процессы, набравшие обороты ещё при «старом». Республика, возвращенная владельцам - мифическая конструкция, лежащая в основе цезаристского переворота, начиная с классических прецендентов такого развития событий. Это - официальная программа той реорганизации власти, которая прошла в процессе её приватизации императорским родом в первом веке н. э.
Говоря о либерализме, необходимо отличать два его существенно разных типа. Часто под одной и той же рубрикой проходят, условно выражаясь, «либерализм» «либерального начальника» и «либерализм» «либерального студента». Между ними мало общего. Первое - состояние восходящей и доминирующей силы, которая чувствует себя настолько уверенно, насколько допускает дискуссии подчиненных и приучает их к самостоятельности, так как она c одной стороны над «всем этим», а с другой уже «в них», и выигрывает в любом случае. Это - имперская и духовная сила, расширяющая границы своей деятельности и освобождающая больше пространства внутри. Республиканский общественный строй агрессивен ( 1, 2) - это отмечал еще Макиавелли на примере Рима, классических Афин, Венеции или Флоренции XIV - XV веков. Воля к власти растёт, поднимаясь в людях до состояния res publica - объединяющей общество сверхличной сущности, которая становится смыслом: идеей-долгом-императивом, принципом морального культивирования и организации властной воли, принципом её надстраивания над собой.
Либерализм № 2 - протестное настроение слабого, который добивается более мягкого к себе отношения и пытается всеми правдами и неправдами научить этому начальство. Идеологически непримирим и склонен к экспансии именно последний. Первый никогда не стремится навязывать себя или распространять в качестве идеологии и социальной модели, он относится к себе как к привилегии. Второй привязан к типу самосознания, носители которого априорно идентифицируют себя как слабых. А это и есть левое самосознание. Левые - то же самое, что слабые: не физически, а метафизически, - в собственном самоопределении, в знании о себе, которое предшествует опыту и которое далее программно формирует этот опыт. Левая программа, приводящая реальность в соответствие с метафизическими установками, разворачивается как культура слабости и форм принуждения к ней: от концлагерей до деградационного искусства, от уравнительной политики и жертвенного растворения личности в коллективе до мании политкорректности, от аппарата вместо государства до дверей, открытых мигрантам. В рядах адептов этого нивелирования действительности психологически комфортно сосуществуют влиятельный англосакс и латинос из трущоб. Их объединяет не внешний, а внутренний статус. Дело обстоит не иначе, чем было две тысячи лет назад.
Социализм - реакция снизу на либерализм первого типа: скопища слабых, взявших самоназвание «масс», в конечном счете требуют, чтобы ими правили более жестко, чем в либеральные времена. Массы всегда проходят через фазу подобных желаний, не везде находящих удовлетворение, но со временем начинают хныкать, двигаясь к экспансивному либерализму № 2. Экспансия либерализма в свою очередь социалистична - вызывает соответствующие тенденции всюду в местах применения и даже в самой метрополии, где выращивается рассада. Речь идёт о двух однокоренных феноменах, всегда готовых к взаимной подмене. Их переплетение на Западе уже превзошло прежние представления о возможном. Ненависть к сильным и стремление мобилизовывать против них слабых - та путеводная нить, держась за которую они следовали в клубок, где сейчас всё оказалось и запутывается всё больше в гордиев узел. У нас больше социализма, в США - больше либерализма, но это нюансы, мы связаны и мы сближаемся, преодолевая разногласия и всё глубже проникая друг в друга.